– Че? – спросил хозяин столь угрожающе, что Сашенька заерзала на диване.
Похоже, она угодила в ловушку!
Рябой подтолкнул Гурия, и оба понуро прошли мимо Тарусовой к выходу. Когда захлопнулась дверь, Калина Фомич уточнил:
– Ну-с, дорогая! С чего начнем?
Надо было любой ценой тянуть время.
– С шампанского, – пролепетала Сашенька.
Отличная идея! Будет чем огреть похотливого купца, если начнет приставать!
Несмотря на вес, Калина Фомич легко взлетел по лесенке на второй этаж. И тут же покатился обратно.
– Я тебе щас дам шампанского! Я тебе всю бутылку знаешь куда засуну? Снова за старое! Опять сучку в дом приволок?! – Задыхаясь, за ним бежала толстая баба в мятой неопрятной сорочке. Ее лицо было бледным и мокрым, в руках женщина сжимала грязную половую тряпку, которой от души хлестала Осетрова.
– Это попу… копу… покупательница…
– Не ври! Ты ведь клялся! Башмаки лизал!
Спустившись на первый этаж, баба, столь же толстая, как ее муж, сперва перевела дух, а потом завизжала на Сашеньку:
– Вон отсюдава!
Княгиня вскочила:
– Я, пожалуй…
Калина Фомич даже в размерах уменьшился. Виновато шепнул:
– Супружница моя больна. Давно не в себе.
– Сейчас я устрою тебе «не в себе»! – передразнила его жена и еще раз огрела тряпкой.
– Так его, так его, маменька! – сверху появилось еще одно создание, с виду хоть и молодое, но формами мало уступавшее родительнице.
– Ух, ведьма! – погрозил молодухе кулаком Осетров и учтиво обратился к Сашеньке: – Ввиду такого недоразумения, предлагаю вам выбрать отрез в любой из моих лавок. – Он сунул ей в руку бумажку с адресами и тихо-тихо добавил: – Трактир «Дедушка» в начале Большого. На чистой половине.
Ожидала Сашенька недолго – даже чай не успели подать.
– Немезида моя! – прозвучал знакомый баритон.
Всю жизнь Калина Осетров карабкался вверх, не до учения было, лишь в последние годы стал по театрам-операм хаживать. Слов там красивых нахватался, но вот значение их уточнить не удосужился.
Тарусова решила сменить тактику. Недооценила она купца. Такие, как Осетров, флиртуют лишь минуту-другую, а затем тащат в постель, что в ее планы не входило. Потому сказала строго:
– Позвольте-ка представиться еще раз. Законник Мария…
– Марьюшка! – игриво погладил ее по ручке Калина Фомич.
– …Никитична! Репортер «Столичных новостей»!
– Че? – уставился на невиданное доселе явление купец.
– Ниче! Пишу по делу Муравкина.
– Ну-ну! – Многоопытный Осетров мигом понял, что не обломится, однако интерес к бабочке был столь велик, что на всякий случай присел. – И что ж мадам-репортер хочет?
– Узнать кой о чем. К примеру, присутствовали ли вы, Калина Фомич, при ссоре Сидора Муравкина с его братом Антипом на крестинах?
– А с какого переполоха я откровенничать должен? Конечно, ежели… – купец кивнул вверх, где располагались нумера. Раз мадамка что-то выпытать хочет, значит, есть резон поторговаться. Что-что, а это Калина Фомич умел.
– Спасибо! В другой раз…
– Тогда и сказ в другой раз… – Осетров медленно поднялся.
Однако купеческая дочь Александра Тарусова тоже умела торговаться. Встала с безразличным видом:
– Вряд ли свидимся. Процесс на следующей неделе. Заметку надо ко вторнику сдать. Я, честно признаться, на всякий случай заскочила. Вдруг что знаете?
– Я много что знаю, – загадочно усмехнулся Осетров. – Но без соответствующей оплаты не скажу.
– И не надо. Раз такой вы вредный, напишу, что гнилыми тканями торгуете…
– Засужу, – улыбнулся Осетров. – И тебя, и газетенку твою вшивую…
– Покамест судитесь – разоритесь! – пообещала Тарусова. – Лавки ваши стороной начнут обходить…
Купец в бешенстве стукнул по столу. Газета была влиятельной.
– Ладно! Спрашивай!
Сашенька присела и достала тетрадку:
– На крестинах у Антипа были?
– Да! Восприемником! Послал Господь куманька-убийцу! Что еще?
– При ссоре Муравкиных присутствовали?
– Нет! – Калина Фомич тоже опустился на стул. – Я раньше ушел!
– Когда Сидора последний раз видели?
– Наутро. Всю ночь, скотина, шлялся неизвестно где. Я осерчал, велел вещи собирать и уматывать. Надоел…
– И что Сидор?
– Вякнул. Я – в рыльник. Ну и все! Шмотки свои забрал и ушел.
– А Антипа? Его после крестин видели?
Калина Фомич вздохнул. Бабенка ему нравилась – не передать как. Чем же зацепить? Как уломать? Орешек, видать, крепкий, но именно такие его больше всего и распаляли.
– Давай выпьем шампанского – и все-все расскажу…
– Некогда! Я про Антипа спрашивала.
Калина Фомич снова вздохнул:
– Антипа видел на поминках. Когда голову нашли.
– А в тюрьму к нему не ходили? – наугад выпалила Сашенька.
Осетров не отвечал. Тарусова подняла глаза. Калина Фомич смотрел на нее совсем иначе, безо всякого мужского интереса. Так хищники смотрят на обреченную жертву. Несколько раз дернул щекой, потом, глядя в упор, тихо сказал:
– Нет!
Сашеньке стало не по себе, очень хотелось отвести глаза. Но она нашла мужество задать самый главный вопрос:
– А Маруся где? Не знаете?
Осетров побагровел.
– Так, девка! – сказал он с неприкрытой угрозой. – Будя, поговорили. И запомни: еще раз встречу – шею сверну.
И снова стукнул по столу.
У Сашеньки мурашки побежали взад-вперед по спине. Подхватив ридикюль, она рванула к выходу.
– Куда ездила? – Дмитрий Данилович вышел в прихожую встретить супругу.
– В Гостиный. Ткань тебе на новый фрак подыскивала.
– Пашота не будет. Яйца тухлые, – сообщила Клавдия Степановна, принимая шляпку и зонтик.
Сашенька пошла на кухню. Разбив в чашку два яйца, сбила венчиком гоголь-моголь. Половину выпила сама, второй угостила Диди.
– А я говорю, тухлые! – упорствовала старая карга.
– А я говорю, готовь из этих!
За внешней Сашенькиной мягкостью скрывался твердый и жесткий характер. Клавдия Степановна за семнадцать лет знакомства не раз в этом убеждалась, но удержаться от провокаций не могла, потому что не любила хозяйку. Не пара она Митеньке! Все его предки в гробах перевернулись, когда он на купчихе женился. И ладно бы денег от пуза поимел, а то, несчастный, вынужден служить, да не в гвардии, не в присутствии, а в газете! Разве занятие сие достойно Тарусовых?
Дмитрий Данилович не вмешивался, полагая, что жена и служанка разберутся без него.
Владимир Артурович запоздал, к его приходу все проголодались, а Клавдия Степановна извела хозяев сообщениями, что яйца пашот мало того что тухлые, так уже и холодные, а телятина от долгого ожидания на сковороде состарилась в говядину.
Главный редактор влиятельнейшей газеты со свойственной журналистской братии оригинальностью был одет в белые летние брюки, желтые штиблеты и алый жилет добротного английского сукна. Буйство красок довершала синяя, в горошек, бабочка. Диди он поздравил бутылкой коньяка, Сашеньке преподнес букет тюльпанов.
– Господи? Откуда тюльпаны в июле?
Владимир Артурович, сняв неизменное пенсне, с загадочной улыбкой склонился к ручке. Знал, что Тарусова любит тюльпаны, и выпросил специально для нее букет у знакомого садовода-экспериментатора. Тот в собственной оранжерее совершал невозможное. Зимой у него цвела сирень, к марту поспевал виноград, а в октябре появлялись подснежники.
Карьеру свою Владимир Артурович начинал бутербродником[14], всяких историй и баек знал массу, потому за столом, раскрыв рот, слушали только его. Даже Таня с Евгением, позабыв про распри, внимали прекрасному рассказчику. Девушка так увлеклась, что смела с тарелки все подчистую – обычно же ела только половину, оберегая фигуру.
Повеселил честную компанию и Володя. Покончив с третьим куском миндального торта (вот кому следовало бы соблюдать диету), неожиданно спросил:
– Владимир Артурович! Падших женщин подняли?
У главного редактора коньяк пошел не в то горло.
Дмитрий Данилович выпучил глаза. Детей он очень любил, но участие в воспитании ограничивал общением за ужином и поцелуями перед сном. Старших иногда экзаменовал, но не строго.
Таня с Женей прыснули, Сашенька пошла пятнами.
– Володя вашу вчерашнюю передовицу случайно прочел, – разъяснила казус гувернантка Наталья Ивановна. – И потом долго-долго меня пытал: кто такие эти падшие женщины? Я объяснила, что это тетеньки, которые упали и никак не могут встать.
– Шура! – грозно погрозил пальцем Диди.
– Да, дорогой!
– Чтобы больше…
Дмитрий Данилович окончить не успел. Младший сын перебил:
– Папа! Но ты ведь сам велел отстать и сунул газету!
Теперь смеялись все.
Разговор в гостиной, опять с сигарами, кофе и коньяком, показался Сашеньке скучным. Мужчины обсуждали модные теории неведомых ей Кейса, Вурста и Кнауса. Эти господа с упорством гимназистов, споривших о первичности курицы и яйца, дискутировали на страницах ведущих европейских изданий, что откуда вытекает: сознание из совокупности ощущений или наоборот. Сашенька лишь удивилась, что Диди за такой вот ерундой следит. Впрочем, муж ее был человеком разносторонним и, без сомнения, в любой области знаний стал бы профессором, если бы захотел.
