Справедливости ради отметим, что выборы на Коле не были единодушными: часть сенаторов и четыре тысячи всадников откололись от общей массы и ушли за Вислу, в Прагу, дожидаться русских. Напрасно примас призывал их быть вместе с большинством – раскол стал неизбежен, и 22 сентября под «сенью дружеских штыков» 20-тысячной армии Ласси была составлена конфедерация, а еще через два дня на поле у Грохова, что неподалеку от Праги, польским королем был единодушно избран саксонский курфюрст, сын покойного короля, ставший Августом III. Все повторилось, только в обратном, «перевернутом» виде, – в 1704 году, вопреки воле большинства, тоже «под сенью дружеских штыков» Карла XII польским королем почти так же стал сам Станислав. Разница была только в том, что у его соперника Августа II в 1704 году было гораздо больше шансов победить, чем у Станислава в 1733-м. Тогда за Августом стояла собственная (саксонская) армия, а также специально присланный на помощь русский экспедиционный корпус. Теперь же, в 1733 году, за Станиславом ничего, кроме моральной поддержки шляхты, не было – боеспособность польского дворянского войска была на весьма низком уровне, и мужество легкой конницы против превосходящих сил регулярной армии помогало мало. Поэтому Станислав рассчитывал только на помощь своего зятя, точнее, на его адмиралов, которые с весны готовили в Бресте эскадру с десантом. Не рискуя оставаться дольше в Варшаве, Станислав «во всякой скорости» направился на побережье Балтики, где в сильно укрепленном Гданьске (Данциге) стал дожидаться прибытия французов. Намерения Станислава прекрасно поняли в Петербурге, и Ласси сразу же после занятия Варшавы получил указ немедленно двигаться к Гданьску, ибо «наиглавнейшее дело состоит в том, чтобы неприятелем и Станиславу времени к усилению не дать… дабы оный город к высланию Станислава и к даче надлежащей сатисфакции в противных поступках принудить». И опять – в который уже раз! – несчастная Польша стала ареной войны, анархии, столкновения враждебных группировок шляхты. Трещали чубы, как и всегда, у холопов: указом императрицы 5 ноября 1733 года Ласси было предписано: «Смотреть лучшее содержание Нашего войска и чтоб особливо кавалерия, как лошадьми снабжена, так и в прочем, на иждивении противников войско Наше в доброе состояние приведено быть могло». Официально же в печати общественность заверяли, что «живет здесь (то есть в Польше. – Е.А.) помянутое войско своими собственными деньгами, не чиня никому никакого отягощения». Как раз было все наоборот! Исправно исполнялись и указы о вывозе в Россию беглых русских крестьян, осевших за польской границей. За ними началась подлинная охота, причем русские помещики, самовольно переезжая русско-польскую границу, не только ловили своих крепостных, но и чинили грабежи польских имений. Как сообщал Сенат в Кабинет, помещики «приезжают… в шляхетские местности и оныя разоряют и имения их грабят, якобы за оставшие пожитки их беглых крестьян». Естественно, все это встречало сопротивление разрозненных отрядов польских партизан, вооруженных «косами, гелебардами и другими подобными инструментами», и шляхетского ополчения. Поляки убивали фуражиров и оторвавшиеся от крупных соединений небольшие группы русских солдат. Русское командование действовало в ответ беспощадно.
В начале 1734 года Ласси, заняв Торунь, подошел к стенам Гданьска. Но войск у него для осады сильной крепости было недостаточно, так как большую часть армии пришлось оставить в районе Варшавы и в Литве для подавления сопротивления конфедератов. К тому же у Ласси не было осадной артиллерии. Она прибыла лишь весной вместе с десятитысячным корпусом Августа III, который короновался 17 января 1734 года в Варшаве. Вскоре прибыл под Гданьск и фельдмаршал Миних, которому было поручено быстро завершить осаду и подавить сопротивление сторонников Станислава, чего не смог сделать Ласси. Миних сразу же взялся за «правильную» осаду Гданьска, начав с обстрела города и захвата фортов, связывающих город с берегом моря и гаванью Вейсзельмюнде. Если форт Зоммельшанц был взят без особых потерь, то штурм форта Гагельсберг провалился из-за нераспорядительности командующего: штурмующие колонны русских бесполезно простояли под огнем противника три часа и потеряли свыше двух тысяч человек. Наконец показалась французская эскадра, и 16 мая французские солдаты начали десантироваться с кораблей. Однако Миних к этому моменту подготовился хорошо, и двухтысячный десантный корпус бригадира Ла-Мотта де ла Пейруза, беспрепятственно высадившись на кромку прибоя, не сумел прорваться к городу и был оттеснен в Вейсзельмюнде. Петербургские жители прочитали в газете от 27 мая об этом следующее: «Сего дня поутру в 9 часу атаковали французы с великою жестокостью из Вейсхелминдских шанцов наши транжементы и притом учинили данцигские жители из города вылазку с 2000 человек, которые при себе и пушки имели. Сколько французов числом было, того подлинно не знают, понеже они из густаго леса выходили. Как они уже близко к нашему транжементу подступили, то застрелен в самом начале их командир, которого по находившемся на нем кавалерском ордене узнали. С нашей стороны при сей акции очень мало побито, а из штаб– и обер-офицеров – никто. В лесу найдено много мертвых французов, и понеже наши до самых Вейсхелминдских шанцов за ними гналися и никого не щадили, то многое число от них в погоне побито. Полковник Лесли, который нашими командовал, получил легкую рану, а лошадь под ним застрелена. Как из наших пушек по тем стрелять начали, которые французам на вспоможение из города вышли, то оные, не зделав ничего, в город возвратиться принуждёны были». Так закончилась самая серьезная битва этой войны.
В начале июня к устью Вислы подошла русская эскадра, а французский флот, испытывая нехватку продовольствия и боеприпасов, снялся с якоря и ушел в море. Гданьск, таким образом, был обречен, и, по мнению многих, «обстоятельства города Данцига показывают, что он скоро печальный конец возымеет». Действительно, 12 июня французы сложили оружие в Вейсзельмюнде, а 28-го сдался и сам город. Но Миних был недоволен победой: «птичка», ради которой все это было затеяно, улетела. «Станислава найти еще не могли, – пишет корреспондент «Санкт-Петербургских ведомостей», – и некоторые заподлинно объявляют, будто он на мужицкой телеге через Мариэвердер проехал». Так и было – переодевшись в крестьянское платье, Станислав укрылся во владениях прусского короля. И хотя, как продолжает газета, «подлой народ очень хвалился храбро учиненною обороною, но разумнейшие о том весьма сожалеют, что они на обещания французского двора надеялись и оттого в великое разорение пришли». «Разумнейшим» можно было посочувствовать – Франция бросила на произвол судьбы тестя своего короля и вставших под его знамена жителей Гданьска. Теперь им пришлось расплачиваться за гостеприимство: Миних, обозленный на город за бегство Станислава, наложил на жителей тяжелейшую контрибуцию в один миллион ефимков, во столько же было оценено и само бегство Станислава, да еще 30 тысяч червонцев взыскали с жителей за дивную вину – колокольный звон во время осады. Депутация знатных горожан отправилась в Петербург просить прощения у Анны за содеянное. Весна и лето 1734 года ушли на утверждение власти Августа III в Польше. Русские войска усмиряли сторонников Станислава, «побивая» мелкие «партии» противников России и Августа III, налагали контрибуции, вылавливали беглых русских крестьян. Немало хлопот русскому командованию доставляла легализация власти Августа, его признание сеймом. Летом 1734 года Миних получил распоряжение Анны, чтобы местные «сеймики надлежаще прикрыты и доброжелательные на оных защищены, при том же и всякое попечение и потребные способы в такой силе употреблены были, чтоб оные сеймики чрез интриги и старательства злонамеренных не разорваны, но подлинно б состояться и на оных такие депутаты избраны быть могли, которые к королю и к истинному благополучению своего отечества совершенно склонны были, о чем бы ко всем генералам и командирам наикрепчайше подтвержить».
После Гданьска часть русских войск направилась из Польши в Силезию – австрийцы, согласно договору 1726 года, потребовали от Анны Иоанновны вооружеенной помощи в начавшейся сразу после вторжения в Польшу австро-французской войне. Война эта была неудачна для австрийцев, потерпевших поражение от французов при Парме. Поэтому русское правительство сочло необходимым в помощь Австрии «еще знатный корпус на помощь отправить». В середине августа 1734 года Ласси соединился с австрийской армией принца Евгения Савойского, но воевать им не пришлось: начались мирные переговоры, и осенью 1735 года был заключен временный франко-австрийский мир. Четыре года спустя Франция признала Августа III. Станислав отказался от претензий на польский трон, и его честолюбие было удовлетворено тем, что он стал герцогом Лотарингским. События польской кампании постепенно сходят со страниц всех европейских газет, в том числе и «Санкт-Петербургских ведомостей». И опять появляется уже знакомое. 1736 год. «Из Парижа от 10 дня майя. Дофен приходит опять в лучшее состояние, а чреватство королевы благополучно умножается». Читатель понимает, что это не то «чреватство», с которого мы начали главу, а уже новое, и весь мир с нетерпением ждет последствий… Впрочем, скажем, что Лещинский (во Франции его до сих пор помнят как Станисласа) – несчастный неудачник, дважды король, принял ужасную смерть в глубокой старости. Как-то раз, в 1766 году, он задремал у камина и не заметил, как от случайной искры загорелось его платье. Объятого пламенем старика спасти не удалось…
