Второй мастер — существо с внешностью рисованного мужчины из журнала мод — и не думал просить такой чести. Он поклонился, не отрываясь от лысеющего затылка, над которым бабочкой порхали его ножницы. Владелец затылка, тот самый Иван Васильевич, с трудом повернул шею, стянутую простыней, поздоровался и сказал, что очень рад. Лебедев ответил тем же.
Монфлери буквально зашелся от страданий, не зная, как справиться с таким горем: долгожданный гость пришел, а очередь занята. Криминалист, приятно убаюканный напором, уже хотел успокоить, что обождет, но тут газета, висевшая над креслом, пала, открыв господина в строгом костюме.
— Здравствуйте, Аполлон Григорьевич, доставьте удовольствие вас пропустить. Мне совершенно не к спеху. Располагайтесь… — И господин вернулся к депешам «Санкт-петербургских ведомостей».
— Благодарю, Григорий Иванович, — просто ответил Лебедев, усаживаясь в кресло.
Источая любезность, Монфлери затянул клиента в белый кокон. Голова криминалиста превратилась в вишенку над горой сахара. Не прошло мгновения, как вокруг нее распушилась белая пена. Удовольствия начались.
Монфлери взмахнул узкой молнией и нанес нежный удар по облакам, легким дуновением коснувшись щек.
— Что у вас слышно новенького? — Опытный куафер не лез со своими разговорами, а галантно предлагал клиенту излить душу. А для чего еще нужны постоянные парикмахеры! Не стричься же, в самом деле.
— У нас одни новости: яды, улики, трупы, — сказал Лебедев, чувствуя, как блаженство растекается от щек к телу.
— Какой кошмар! Невероятно! — так искренно ужаснулся Монфлери, будто и вправду слышал это впервые. — Какая тяжкая у вас служба! Неужели опять что-то случилось?
— У нас всегда что-то случается.
— Это ужасно. Как пали нравы. Люди готовы убивать друг друга за такие пустяки, как деньги или месть. Разве деньги могут сделать нас счастливее? Я вот, например, искренно презираю деньги, это так, бумага и металл. Но разве и месть не есть самое тяжкое наказание мстителю? Не правда ли?
— Бывает всякое… — Лебедев погружался в теплый сон, ласкающий и нежный. Не поддержать воркование куафера было в высшей степени не комильфо. — Вот, например, сегодня…
— Да, да! И что же случилось?
— В меблированных комнатах на Бассейной нашли мертвую барышню.
— О, мой бог! Как ее убили?
— Этого вам не могу сказать, тайна следствия. Убийство коварное и умное. Лишь намекну: фальшивое самоубийство.
— Невероятно! Молода?
— Не старше двадцати трех лет…
— Прелесть! В этом возрасте дамы в самом расцвете, как распустившийся бутон ароматного персика в Провансе! — Монфлери воздушно поцеловал кончики ножниц. — Блондинка?
— Брюнетка…
— Хорошенькая?
— Миленькая, но не в моем вкусе.
— Убийство женщины!.. Как ужасно и как понятно. Предсказуемо…
— Неужели? — Лебедев даже глаза приоткрыл.
— Конечно! — сказал Монфлери. — Если убита молоденькая барышня, наверняка дело ручек другой барышни. Уж поверьте мне…
— Много встречали убитых барышень?
— О, вы шутник, господин Лебедефф! Нет, Монфлери всего лишь знает жизнь, он знает женщин. Нет страшнее хищника, чем женщина, оскорбленная ревностью. Она способна на все, чтобы защитить свое гнездо, свой очаг. Они хитры и коварны в своей мести. Умны, как змеи, беспощадны, как драконы. И потому Монфлери никогда не прикоснется к женским прическам! Поверьте мне…
— Обещаю обдумать ваши слова…
— И не пожалеете! Ищите женщину, и вы всегда найдете преступника. Во мне французская кровь, а сколько ее пролили ревнивые и преступные женщины… О да!.. За что же с ней поступили так жестоко?
— Это выясняет следствие.
— Как любопытно! Кто же сыщик? Наверно — вы? Я угадал? Признавайтесь!
— Вот еще, не хватало сыском заниматься, — сказал Лебедев, борясь со сладкой зевотой. — Следствие в надежных руках. Поручил его лучшему ученику великого Ванзарова.
— А кто такой этот Ванзаров? — удивился Монфлери. — Никогда не слышал.
— Он сторонился дешевой популярности. Сама скромность. Лучший сыщик столицы, а может, и России.
— Так приводите его к нам! Что же прячете такой талант!
— К сожалению, это невозможно… Он погиб, исполняя служебный долг.
— Такая потеря!
— Невосполнимая. Но ученик должен превзойти учителя. Скоро, если уже не сегодня, убийца будет изобличен и пойман. — Кажется, Аполлон Григорьевич и сам в это поверил. Так ему было хорошо.
— Это прелестно! — сказал Монфлери, совершив последний взмах и глядя в зеркало на свое произведение. — Горячий компресс, мон шер, — это то, что сейчас нужно.
Шелковые щеки не возражали предаться сладкой пытке. Принесли полотенца, нагретые ровно настолько, чтобы не обжигать, а холить кожу теплом и ароматом ванили с мятой. И Лебедев погрузился в них.
Сквозь волны блаженства Аполлон Григорьевич слышал, как сосед отказался от укладки, сославшись, что слишком торопится. Судя по вздохам, Монфлери был опечален, что Анри не смог вознести драгоценного клиента на высоту удовольствий и тот уходит не совсем идеальным. Приличия требовали сказать «до свидания» знакомому, но жар полотенец был так хорош, что не было человеческих сил оторваться от него. И Лебедев остался в жаркой темноте.
* * *
Роберт Онуфриевич не мог поверить такому счастью. Откуда ни возьмись свалился спаситель. Хоть росту в спасителе от силы два с половиной аршина, молоко с губ обсохло на днях, да и чин самый пустяшный, но теперь есть на кого взвалить обузу. Мальчишка на вид — желторотый птенчик, но раз от Лебедева прислан, значит, есть за что. А приглядишься: и смышленый, и напористый, и хваткий. Как появился, так и затребовал дело. Сердце пристава невольно умилялось стараниям юноши. Его-то родное дитятко схожих лет утруждало себя лошадьми на скачках да актрисками в театрах. А этот — трудяга, вон как принялся.
Бублик предоставил карьере великого сыщика двигаться без помех.
Первое время Коля ожидал, что сейчас его погонят в лавку, но чиновники 1-го Литейного вели себя уважительно, а дежурный принес чай, да еще с сахаром. Гривцов покраснел, кое-как пробормотав благодарность. И за бумажки взялся со всем старанием.
В них было не так уж и много дельного. Жертва — Саблина Мария Ивановна, двадцати шести лет, из мещанского сословия. Зимой 1893 года приехала из Вологды на заработки. Паспорта не имела, но разрешение на проживание в столице было выправлено как полагается. В домовой книге «Дворянского гнезда» была зарегистрирована чуть меньше девяти месяцев назад. Где проживала до этого — ничего не сообщалось. Но установить это полиции по силам, только времени отнимет. По словам владельца меблированных комнат, платила исправно и в срок. Источник ее доходов следствие установить не успело. К делу только прилагалась справка: среди билетных[2] Саблина не числится. Никаких жалоб от соседей на нее не поступало. Из ближних лавок брала чай, кофе и сладости. Как видно, кормилась не дома.
Швейцар показал: парадное отдельное, располагается за углом дома, на Бассейной, он все время у главного входа на проспекте. Около половины десятого прибежал посыльный с огромным букетом. Не прошло и пяти минут, как раздались жуткие вопли. Швейцар застал посыльного сползающим по ступенькам, дверь в квартиру распахнута. Показания редких соседей сводились к простым выводам: никто ничего не видел, Саблину почти не знали, она ни с кем не общалась. А гостей ее не знали и подавно.
Далее шли описание места преступления и снимки, которые успел сделать фотограф полицейского резерва. Коля мужественно рассматривал тело, висящее среди бра, и портрет, снятый на полу, убеждая себя, что привык к виду человеческой плоти. И, набравшись духу, стянул снимок, чтобы предъявить уличенному убийце. Он оставил у дежурного записку для пристава, где просил, чтоб его не ждали, помахал милым чиновникам и отправился в меблированные комнаты. С непременным желанием выйти на след преступника.
Но его ожидало внезапное препятствие.
Окинув взглядом существо в пальтишке и стоптанных ботинках, лепетавшее вздор, Медников прикидывал: сразу дать подзатыльник или обойтись щелбаном. Сопливый шпиндель с налету задает вопросы, какие и полиция не смела. Наверняка репортеришка вынюхивает. Пропечатает статейку — хозяин голову снимет.
— Иди-ка отсюда, пока цел, — сказал он, метко сплевывая у самых ног мальчишки.
Мальчишка не растерялся, не подался в бега, а потряс зеленой книжечкой Департамента полиции:
— Чиновник для особых поручений Гривцов, извольте отвечать! Или вызову в участок, там разговор другой будет…
Коле стоило гигантских, всех имевшихся у него усилий, чтобы голос не дрожал. Но он все равно дрожал. Впрочем, Медникову хватило. Приняв строгое положение спины, он целиком проникся помощью следствию.
