вкрадчивый голос, каким разговаривают с маленькими детьми, и у Уинифред на секунду даже дыхание перехватило от гнева.
– Ты спятил? – Она сердито вытерла предательские слезы и опустилась на корточки, чтобы взглянуть ему в лицо. – Я уйду только с тобой!
– Как видишь, мне отсюда не сдвинуться. – Теодор виновато улыбнулся ей и пошевелил руками, так что звякнули кандалы. – Ты и сама все прекрасно понимаешь. Если хочешь, чтобы хоть кто-нибудь из нас выжил, ты должна уйти. Прошу тебя.
От его слов на нее снова накатила паника. И ярость. Конечно, она и без слов Теодора понимала, что поступает неразумно. Прежняя Уинифред и шагу бы не ступила в «Рассвет». Та девушка прихватила бы из дома Дарлинга все самое ценное и бежала бы из Лондона без оглядки, не испытывая ни угрызений совести, ни страха. Прежняя Уинифред наверняка презирала бы себя нынешнюю до глубины души – так же, как она сама теперь ненавидела ту, кем была раньше. Она совершила мало поступков, которыми могла по-настоящему гордиться, и сейчас собиралась прибавить к этому весьма скудному списку спасение любимого человека.
– Ух, ты просто не представляешь, как мне сейчас хочется отвесить тебе пощечину! – с яростью заявила она, и Дарлинг округлил глаза. – Заткнись, если собираешься и дальше молоть подобную чепуху! Идиот несчастный!
– По договору ты обязана… мне подчиняться, – неуверенно попробовал возразить юноша. – Я приказываю тебе…
– Засунь-ка свой договор туда, где солнце не светит, – парировала Уинифред и встала, держа лампу.
Может, попробовать сбить замок чем-нибудь тяжелым? Нет, слишком много шума. Вывихнуть ему суставы? Ни за что – он не выдержит такой боли. Она шагнула в угол и поворошила вонючую кучу белья – хорошо, если там затерялась какая-нибудь шпилька.
Теодор наблюдал за ней с бессильной тревогой.
– Послушай, Винни…
– Если ты опять собираешься нести бред, то лучше заранее заткнись, – посоветовала она, заглядывая в ящички туалетного столика.
– Да нет же… То есть… Я не хотел тебе говорить…
Уинифред выпрямилась и обернулась к юноше, вскинув брови. Явно чувствуя себя неуютно под ее взглядом, Дарлинг с упоением принялся рассматривать пол.
– Да, я знаю, что ты украл мой портрет, Теодор.
– Нет! Ох, стыд-то какой. Да, но я имел в виду…
– Что?
– Помнишь ту ночь, когда… Ах, нет, лучше по-другому. Ты, наверное, помнишь, я тебе сказал, что… В общем, это было не совсем так, я не слишком точно выразился. Тогда я…
– Бога ради, Теодор, хватит лепетать! – припечатала она. – Говори как есть!
– У меня твоя булавка! – выпалил он и виновато замолчал. – В кармане сюртука. Может, попробуешь ею?
– И ты молчал? Идиот.
Снова опустившись рядом, Уинифред нащупала булавку в кармане и вынула на свет. Это была та самая булавка для шляп, которой она вспорола шею мистеру Мэшвуду. Ее явно пытались отмыть, но кровь запеклась под эмалевым ободком, обводя вырезанные на головке цветы бурым контуром.
– Ты сказал, что выбросил ее, – машинально подметила Уинифред, не отрывая взгляд от украшения.
Ей пришла в голову странная мысль: станет ли это последней каплей, после которой в ней уже не останется сил для борьбы? Что еще должно испытать ее, прежде чем она сломается? Достаточно ли этой булавки, или ей предстоит что-то еще?
К собственному удивлению, она почувствовала себя гораздо спокойнее. Такой булавкой, не в пример тоненькой «стрекозе» Теодора, замки она вскрывала в два счета. Уинифред поднялась и заворочала ею в скважине.
– Я знаю, прости. Мне захотелось ее оставить, не знаю почему. Я не говорил тебе, потому что знал, что тебе будет… горько об этом вспоминать.
Прокрутив металлическое острие, Уинифред щелкнула замком. Оковы раскрылись, и обессиленный Дарлинг мешком упал на пол – она едва успела подхватить его голову.
– Будем считать, что ты сохранил ее единственно для этого случая. – Поколебавшись, Уинифред сунула маленькое орудие обратно юноше в карман и помогла ему подняться. – А теперь уберемся-ка отсюда.
Теодор еле перебирал занемевшими ногами; затаскивать его на лестницу оказалось занятием не из легких. Прикоснувшись ледяными пальцами к ее щеке, юноша удивленно прошептал:
– Винни, да ты просто горишь!
Она промолчала и лишь стиснула зубы. Лихорадка была меньшей из проблем Уинифред. Пока ее не бьет озноб и она в состоянии соображать, ей плевать, инфлюэнца это, скарлатина или предвестник смертной агонии.
Вместе они выбрались из подвала, даже ни разу не оступившись на ступеньках. Теодор к концу подъема окреп настолько, что смог идти самостоятельно. Он закрыл дверь в подвал (пальцы его покраснели от прилива крови), а потом вдруг привлек Уинифред к себе и поцеловал. Она позволила себе на секунду растаять в его руках, но тут же отстранилась, и юноша грустно ей улыбнулся.
– Теодор…
Он оставил ее у двери и пошел вглубь коридора. Там располагались уборные и кабинет мистера Уоррена. Ничего не понимая, Уинифред пошла за ним.
– Нет, выход не там, – заметила она.
– Я знаю. Иди наверх и спрячься, пока все не закончится.
Теодор повернулся к ней и, пожав ее плечо, легонько подтолкнул к лестнице. Уинифред вдруг узнала это странное извращенное выражение лица. Юноша улыбнулся, на мгновение смазав ту маску, которую на себя нацепил, и ее поразила догадка – настолько неожиданная, что земля ушла из-под ног. Уинифред покачнулась и схватилась за руку Дарлинга, которую он только что бережно отнял от нее.
Теодор собирался убить Уоррена.
Это привело ее в неописуемый ужас. Сама мысль, что Теодор может желать смерти своего отца, желать собственноручно вырвать у него его жалкую жизнь, показалась ей противоестественной. Не меньше ужасала мысль, что Уоррен может быть мертв – он, подобно мифическому чудовищу, казался Уинифред бессмертным властелином. На месте каждой его отрубленной головы вырастали три новые, а герой, сразивший было змея, всегда оказывался растерзан в клочья.
– Нет! – возразила она надтреснутым голосом и потянула Теодора к черному ходу, но тот не сдвинулся с места. Решимость заострила и ожесточила его нежные черты лица.
– Зачем я вытаскивала тебя из подвала? Чтобы ты убил себя в нелепой попытке отомстить? Нет, Теодор! Ты не можешь!
Юноша мягко отцепил ее руку от плеча и сжал в своей.
– Могу и сделаю. Прошу, не пытайся помешать мне, Винни. Умоляю.
Он отпустил ее и снова подтолкнул к лестнице, на этот раз сильнее.
– Это грех! – отчаянно воскликнула она. – Подумай, какие мучения ждут тебя после смерти! Подумай… – Ей пришло в голову смиренное женское лицо с портрета. – Подумай, что скажет твоя мать! Каково ей будет жить, зная, что ее сын – отцеубийца?
Лицо Дарлинга исказилось, и Уинифред поняла, что
