– Это непросто… – протянул Влад.
В это время осторожно, на цыпочках, к столу подошел Милевич, глянул на экран монитора, вытащил блокнот, раскрыл его и, мгновенно исписав страницу, вырвал лист, обернулся и дал в руки кому-то у себя за спиной. Стоящий за ним Малина тут же взял его и мухой полетел вниз по лестнице. Синхронно завелись сразу несколько машин и так же быстро рванули через ворота в темноту.
– Да, – улыбнулся невидимка. – Непросто. Машин у вас там много опять же. Народу… Весело живете…
– Послушай, Камень… Есть предложение, – начал Влад оговоренный текст. – Давай по-другому!
– Ну?
– Возьми лучше деньги. Много. Сразу. Наличными. Или скажи, куда перевести! Это хотя бы понятно будет всем! При чем тут моя жизнь? Я тебя обидел чем-нибудь?
– Нет…
– Ну а что тогда? Зачем ты вообще все это затеял?
– Хм… – улыбнулся голос– «Я не знаю зачем и кому это нужно, кто послал их на смерть недрожавшей рукой»… Любишь ты в очевидном искать второе дно!
– В каком очевидном? – удивился Влад.
– Мне скучно, бес… Что делать, Фауст… Скажи-ка лучше, сколько у меня еще минут? Засекли ведь звонок наверняка…
Гиреев машинально глянул на экран ноутбука. Черный крест подплывал уже к Димитровскому мосту.
– Не могу сказать, – сказал сквозь зубы Влад. – Менты мне не докладывают…
– Ты бы не спешил меня сейчас ловить, Владимир Геннадиевич. Сам представь – ну вот повязали меня. Коли-то со мной нет. Выбивать придется информацию вашим гестаповцам. А у меня пониженный болевой порог. Ну, как у питбультерьера. Сознание потеряю, от потери крови замерзну, зубов недосчитаюсь, но не скажу ведь. Упрямый я с детства. Давай-ка я лучше отключусь. Позже свяжемся. Может, ночью. Может, утром. А может, и вообще никогда. Мне скучно, бес… – голос стих, а через десять секунд погас черный крест на экране ноутбука.
– Отключил батарею… – сказал Дербент. – Последнее направление – через мост на левый берег.
Майор снял наушники, взял со стола милицейскую рацию и стал орать в нее:
– Кубань, Кубань! – В ответ раздавался хруст и совершенно невнятные фразы из эфира.
– Что за «Кубань» у него? – спросил Влад у Милевича.
– Да ну их в жопу. Код какой-то… – задумчиво ответил Костя. – Наши скоро там будут. Но не успеют, конечно… Дежурить надо ТАМ, Гиря, вот что я тебе скажу… Скорее всего, он так и будет в центре выходить на связь. Давай перекусим и поедем. Спать не придется…
После душа я в халате сел кофе попить и подумать. Пацан наигрался, наелся, поплакал чего-то и спать лег. Я ему ночничок включил, большой свет погасил, закрыл тщательно и наверх ушел. Пускай дрыхнет. Сижу, пью. Кофе среди ночи для здоровья нехорошо, зато вкусно.
Или музыку послушать?
У меня для музыки отдельная комната. Уйму денег сожрала. Одни только стены со специальным покрытием чего стоят. Да усилитель ламповый интегральный, да колоночки, да сабвуфер. Провода по двадцать долларов за погонный метр. А все слух мой. У других уши как уши, а у меня датчики какие-то обнаженные. Если бы отключать не научился – давно бы с ума сошел.
Сижу вот, кофе отпил, на спинку стула откинулся и глаза закрыл.
При чем тут глаза? Отчего это глаза, о слухе же речь?
А отчего все их закрывают, когда вкусно?
Или когда запах черемухи?
Или когда гладят по голове?
Да потому что мозг не вмещает сразу всех ощущений! Не получается. Не железный. Слишком много информации. Надо затенять лишние чувства, чтобы не получилось сенсорного отравления! Вот тогда и будет и вкус, и запах, и прикосновение.
Так что, если слушаешь – закрой глаза! Звук станет куда вкуснее, ярче и объемней. Словно ты раньше слушал через подушку, а тут отбросил ее в сторону и вдруг оказался в вихре шорохов, царапаний, скрежетаний, птичьих трелей и посвистов, в хороводе скрипов, вибраций, автомобильных гудков, мурлыканий, сквозняков, мужских и женских голосов, а самое близкое, что ты слышишь, – это твое сердце и твое дыхание.
Многие думают, что звук сердца – это гирлянда двойных ударов. На самом деле это больше похоже на бурлящий пенный прибой. Каждая волна сотрясает все тело, а потом, шипя, медленно отходит назад.
Давным-давно я прочитал про одного мастера миниатюр, который создавал невидимые невооруженным глазом вещи. Статуэтки, украшения, модели судов и автомобилей, умещавшиеся на кончике ножа, барельефы на половинке волоса и резьба на маковом зернышке. Вещи были так малы и невесомы, что он не раз во время работы их просто вдыхал. «Скажите, – спросил его как-то раз пораженный зритель, – а вы можете сделать что-нибудь еще более мелкое?» «Могу, – ответил мастер, – если каким-нибудь образом остановлю на несколько часов свое сердце… Видите ли, даже эти вещицы я делаю в промежутках между ударами…»
Я-то прекрасно его понимаю… Собственное сердцебиение иногда просто не дает мне заснуть. Стоит только сверх меры нагрузить мозг, как приходит бессонница, а с нею и ужасный шум, издаваемый собственной сердечной мышцей. Мало того, в такие ночи я даже слышу сердце лежащей рядом проститутки. Два кровяных прибоя вообще не дают отдохнуть. Приходится девочку выгонять. А хотя на ночь для чего-то заказывал… Вернее, знаю для чего, конечно. Изредка я мечтаю о постоянной женщине, но у них почему-то у всех бьется сердце, а это невыносимо.
Но такая бессонница бывает редко, потому что я всегда был практически здоровым и уравновешенным человеком. К тому же еще в детстве я научился контролировать слух и даже полностью его отключать. Если бы не эта способность, у меня бы уже давно треснула голова от непрекращающегося хоровода звуков, каждый из которых – как по стеклу пенопласт.
Это умеет, вообще-то, каждый человек. Если стоять над Ниагарским водопадом, то рано или поздно ухо к шуму привыкнет. Мало того, на фоне рева воды вполне можно начать разбирать некоторые слова и предложения, а не просто кивать, ни пса не понимая. И на рок-концерте, где совершенно было бы не слышно работающую пилораму, вполне можно перекинуться парой фраз. Дело привычки. Все дело в том, что частота человеческого голоса отличается от частоты той же электрогитары. И тренированное ухо вполне может ее вычленить. Не говоря уж о специальной аппаратуре, для которой это вообще не вопрос.
Но мне такая аппаратура никогда не была нужна. Мир звуков – это вполне осязаемое полотно, которое можно легко распустить на ниточки и понять, откуда растут шорохи, щелчки, стуки, скрипы, шуршания…
Птичьи трели, голоса людей, шелест листьев, шум дождя, далекое эхо грома…
Гудки машин, перестук поезда, гул самолета, которого так никто и не увидит, потому что небо скрыто облаками…
Сухой кашель, быстрый стук сердца, глубокий храп соседа в доме слева, звуки бьющейся посуды в доме напротив… Если ты все это слышишь – ты все это видишь. А если видишь – то глаза почти не нужны.
Голос ведь не сам по себе. Он определяется формой рта, изгибом губ, длиной шеи, наклоном головы, количеством зубов, объемом грудной клетки, осанкой…
Воспитанием, образованием, местом рождения, социальной нишей… Ростом, массой тела, длиной рук и ног, одеждой, сумкой, сотовым телефоном, украшениями… Двух одинаковых голосов, как и двух одинаковых отпечатков пальцев, не существует.
Но голос – это не главное, что отличает одного человека от другого.
Я знаю, понимаю и чувствую самый главный индивидуальный секрет – походку, манеру ходить, перестук каблуков. Еще в детстве по звуку шагов узнавал друзей. Но эта наука почти не пригодилась. Вся жизнь ушла на то, чтобы услышать противника до того, как он услышит тебя.
Я никогда не был бойцом спецназа или агентом под прикрытием. В армии я по протекции папаши писарем отсидел в ближайшей части и выстрелил ровно три раза куда-то в сторону мишени. Я не пускал поезда под откос, не участвовал в ночном поиске и не добывал сведения методом разведки боем. В жизни и без этого хватало сволочей. Вернее – на войне их, видимо, меньше. Там всего лишь свои, чужие и прочие. Так вот. Что в мирное, что в военное время прочие самые опасные. Потому что они не знают – кто. Свои или чужие. Чужие или свои. Лучше иметь за спиной врага, чем в тылу этакого прочего. Вся жизнь ушла на то, чтобы услышать противника до того, как он может нанести тебе вред.
А услышав его – понять, что он будет делать.
А поняв – опередить.
Глаза здесь не помогут.
Есть такое понятие – косметика. Женская, боевая, автомобильная, траурная. Весь смысл ее существования в том, чтобы сделать объект не таким, каким он является на самом деле. Мало того – изменить наружность до такой степени, чтобы поменялось нутро. Иногда для других. А иногда и для самого объекта.
Глаза всегда врут. Мягкий вельвет, теплый бархат, закипающий шелк, переливающийся нейлон… Стекляшки, похожие на брильянты, брильянты, похожие на Сваровски, китайские сувениры, похожие на космических насекомых, и насекомые, застывшие в смоле сто миллионов лет назад…
