— Хорошо, — ответил доктор и сделал запись в блокноте.
— Можно посмотреть, что вы написали? — спросил я.
— Конечно. — И он передал мне блокнот.
Главная причина: убийца в городе.
Не хочет говорить об отце.
— Что за «главная причина»?
— Главная причина, по которой ты напугал Роба Андерса. Есть еще и другие?
— Не знаю, — ответил я.
— Если не хочешь говорить об отце, может, поговорим о твоей матери?
Монстр за стеной зашевелился. Я привык думать о нем как о монстре, но на самом деле это был я сам. Или, по крайней мере, темная часть меня. Вы, вероятно, думаете, что быть вместилищем монстра жутковато, но, поверьте мне, гораздо хуже, когда этот монстр — ваш собственный мозг. Если называешь его монстром, то как бы немного дистанцируешься от него и чувствуешь себя лучше. Не намного, но и это уже что-то.
— Моя мать — дура, — сказал я. — Она не пускает меня в морг. Уже месяц.
— До прошлого вечера в городе почти месяц никто не умирал. Зачем тебе в морг, если нет работы?
— Я часто ходил туда — подумать. Мне там нравилось.
— У тебя нет другого места, где можно было бы посидеть и подумать?
— Я езжу на Фрик-Лейк, — ответил я. — Но там теперь холодно.
— Фрик-Лейк?
— Клейтон-Лейк. Там много всяких чудиков. Но я практически вырос в этом морге, и она не имеет права не пускать меня.
— Раньше ты говорил, что всего лишь несколько лет помогал матери, — продолжал доктор Неблин. — В морге есть еще что-то, к чему ты привязан?
— Этот репортер погиб вчера вечером, — сказал я, не обращая внимания на его вопрос. — И мы, вероятно, получим его — они, конечно, повезут домой хоронить, но сначала могут прислать к нам на бальзамирование. Я должен увидеть это тело, а она не хочет меня пускать.
Неблин помолчал.
— Зачем тебе его видеть?
— Чтобы узнать, что он думает, — ответил я, глядя в окно. — Я пытаюсь его понять.
— Убийцу?
— С ним что-то не так, а я никак не могу сообразить, что именно.
— Так, — сказал Неблин. — Мы можем поговорить об убийце, если ты этого хочешь.
— Правда?
— Правда. Но когда мы закончим, ты ответишь на любой вопрос, который я задам.
— Какой вопрос?
— Узнаешь, — ответил Неблин, улыбаясь. — Так что тебе известно об убийце?
— Вы знаете, что он забрал почку у первой жертвы?
Неблин склонил голову.
— Я этого не знал.
— Никто этого не знает. Так что никому не говорите. Когда труп привезли в морг — у него отсутствовала почка. Все тело было располосовано, но почку отрезали довольно ровно.
— А что со второй жертвой?
— У того он взял руку, — сказал я. — Живот располосовал, но не выпотрошил — большинство внутренностей остались на месте.
— А у третьего он забрал ногу, — закончил Неблин. — Интересно. Значит, органы, собранные в кучку в первый раз, были делом случая — он не исполняет ритуал над убитым, просто забирает части тела.
— Именно это я и сказал маме, — всплеснул я руками.
— И после этого она тебя вышвырнула?
Я пожал плечами:
— Наверное, для нее это прозвучало жутковато.
— Меня интересует то, как он оставляет тела, — сказал Неблин. — Не забирает их и не прячет. Просто оставляет — пусть другие найдут. Обычно это означает, что серийный убийца вкладывает в свои действия какой-то смысл, хочет, чтобы мы нашли тело и прочли его послание. Но если верно то, что ты говоришь, он не выставляет тела напоказ — быстро наносит удар и исчезает, проводя с убитым как можно меньше времени.
— Но что это значит? — спросил я.
— Прежде всего то, что он, возможно, ненавидит то, что делает.
— В этом есть смысл, — кивнул я. — Я об этом как-то не подумал.
Я мысленно назвал себя дураком за то, что сам не догадался. Почему мне не пришло в голову, что убийца, возможно, и не получает удовольствия от убийства?
— Но он изуродовал лицо репортера, — вспомнил я, — так что у него был еще какой-то мотив, кроме как прикончить его.
— У серийных убийц, — сказал Неблин, — мотив нередко носит эмоциональный характер: убийца может быть рассержен, разочарован, смущен. Не впадай в ошибку и не считай, что социопаты лишены чувств, — чувства у них как раз очень обострены, они просто не знают, что делать со своими эмоциями.
— Вы сказали, что ему не нравится убивать, но пока он брал что-то на память у всех трех жертв, — стал я рассуждать. — Тут нет логики: зачем брать что-то на память о событии, которое не хочешь запоминать?
— Над этим стоит подумать, — сказал Неблин, делая запись в блокноте. — Но теперь пришло время задать вопрос тебе.
— Хорошо, — сдался я, вздыхая и отворачиваясь от окна. — Давайте ваш вопрос.
— Скажи, что делал Роб Андерс, перед тем как ты стал угрожать ему убийством.
— Я не угрожал ему убийством.
— Ты говорил о его смерти в угрожающем смысле, — сказал Неблин. — Давай не будем придираться к мелочам.
— Мы собрались в спортзале на дискотеку, и он задирал меня — дразнил, выбил у меня стакан… А когда я говорил с другим человеком, он подошел и стал цеплять меня по-настоящему, а я знал только два способа избавиться от него: или ударить, или напугать. У меня есть правило: не трогать людей. Поэтому я его напугал.
— У тебя нет правила насчет угрозы убийством?
— Прежде не было, — сказал я. — Теперь появилось.
— А с кем ты говорил?
— Какое это может иметь значение?
— Мне просто любопытно, с кем ты говорил.
— С одной девочкой.
Монстр за стеной издал низкий недовольный рык.
Доктор Неблин наклонил голову.
— Имя у нее есть?
— Брук, — ответил я, неожиданно почувствовав неловкость. — Просто девчонка. Она сто лет живет на моей улице.
— Хорошенькая?
— Для вас она слишком мала, доктор.
— Давай я спрошу по-другому, — сказал он, улыбаясь. — Тебя к ней тянет?
— Мне казалось, мы говорили о Робе Андерсе, — заметил я.
— Это я из чистого любопытства, — сказал он, делая запись в блокноте. — Ну, мы в любом случае на сегодня почти закончили. Хочешь поговорить о чем-нибудь еще?
— Да нет.
Я выглянул в окно: между зданиями осторожно пробирались автомобили, словно жуки в лабиринте. В восточном направлении — прочь из города — проехал фургон телеканала «Файв лайв ньюс».
— Похоже, он их напугал, — сказал Неблин, проследив за моим взглядом.
Возможно, он прав… Постой-ка. Вот оно. Вот то звено, которого мне не хватало.
Убийца напугал их.
— Это не серийный убийца, — неожиданно сказал я.
— Нет? — переспросил Неблин.
— Все не так, — ответил я. — Так не может быть. После убийства он не убежал — оставил тело на всеобщее обозрение, облив его этой дрянью. Он не пытался скрыть преступление, он хотел их напугать. Неужели вы не понимаете? У него была причина!
— А ты думаешь, что у серийных убийц нет причин?
— Нет у них причин, — подтвердил я. — Просмотрите сводки по преступлениям, и вы не найдете ни одного серийного убийцы, который убивает кого-то, потому что тот слишком близко подобрался к его тайне. Большинство из них будут из кожи вон лезть, чтобы привлечь к себе внимание. Им нравится шумиха вокруг них. Половина серийных убийц пишет письма в газеты.
— А разве славу нельзя толковать как причину?
— Это не одно и то же, — возразил я. — Они убивают не потому, что просто хотят привлечь к себе внимание, — им нужно внимание именно как убийцам. Они хотят, чтобы люди знали, что они делают. Убийство остается основной причиной — главной потребностью, которую убийца пытается удовлетворить. А у этого типа есть что-то еще. Я не знаю, что это, но оно существует.
— А как насчет Джона Уэйна Гейси? — спросил Неблин. — Он убивал геев, потому что хотел их наказать. Вот тебе и причина.
— Лишь немногие из тех, кого он убил, были настоящими геями, — сказал я. — Вы много о нем читали? Гомосексуализм являлся не причиной, а только поводом — ему нужно было убивать кого-то, а утверждение, что он наказывает грешников, ослабляло чувство вины.
— Ты что-то слишком разволновался, Джон, — заметил Неблин. — Давай, пожалуй, закончим на этом.
— У серийных убийц нет времени убивать любопытствующих репортеров, потому что они слишком заняты убийством тех людей, которые отвечают их представлениям о жертве: стариков, детей, блондинок из колледжа, кого угодно, — сказал я. — Почему этот действует иначе?
— Джон… — начал Неблин, но продолжать не стал.
Я почувствовал, что у меня закружилась голова, как если бы я дышал чистым кислородом. Доктор Неблин правильно сказал — пора заканчивать. Я набрал в грудь побольше воздуха и закрыл глаза. Для этого еще будет время. И тем не менее я чувствовал приток энергии, в ушах у меня стоял звук бегущей воды. Этот убийца был какой-то не такой, какой-то новый.
