Вот, братишки, в какое порой вляпываешься дерьмо!
— Заговоры и контрзаговоры, ухищрения и предательства, настоящие агенты, двойные агенты, псевдоагенты… не так ли Черчилль описывал то, чем вы занимаетесь?
Джинн Стерлинг широко улыбнулась, выставив напоказ свои крупные зубы. Она была серьезным человеком, но, в то же время, не лишенным чувства юмора. Генеральный инспектор ЦРУ.
— Мы пытаемся отказаться от прошлого, как в восприятии, так и в повседневной жизни. Либо Управление должно заниматься этим само, либо кто-то объявит пожарную тревогу и будет звать на помощь. Вот поэтому-то я и подключила ФБР вместе с полицией. Займись я расследованием единолично, в случае неудачи меня обвинили бы в сокрытии важной информации, — пояснила она, ведя машину по дороге, обсаженной высокими старыми деревьями. — ЦРУ больше не является «культовой» организацией, как его называли некоторые конгрессмены. У нас происходят быстрые перемены, иногда даже чересчур быстрые.
— Вы этого не одобряете?
— Дело не в этом. Просто подобное должно было рано или поздно произойти. Меня немного раздражает балаган, окружающий столь серьезный процесс. И я считаю излишним допускать к освещению наших проблем средства массовой информации. Иногда они мне кажутся потрясающим сборищем идиотов.
Мы пересекли кольцевое шоссе и въехали в Чеви-Чейз. Нам предстояла встреча с человеком по имени Эндрю Клаук. Когда-то он был наемником ЦРУ — этакий элитный киллер, «призрак».
Джинн Стерлинг разговаривала так же, как вела машину: быстро, спокойно и без малейшего напряжения. Похоже, она все в жизни делала именно так. Очень умная и производящая должное впечатление личность. Я думаю, что, учитывая требования, предъявляемые в ЦРУ к сотрудникам, другой она и не могла быть.
— А что слышали о нас вы, Алекс? — поинтересовалась она. — Какие сплетни ходят о разведке?
— Дон Хамерман говорит, что вы подобны прямой стреле, а как раз это сейчас и необходимо. Он убежден, что Эймс причинил больше вреда ЦРУ, чем принято считать. Также он полагает, что выступление Мойнихана за прекращение холодной войны равносильно общеамериканской трагедии. А что касается вас, то в Лэнгли вам приклеили прозвище «Чистюля Джинн». Кстати, Хамерман — ваш большой поклонник.
Джинн Стерлинг улыбнулась, на этот раз более сдержанно. Она прекрасно умела управлять собой: интеллектуально, эмоционально и даже физически. Ее пронзительные янтарные глаза словно проникали в глубь вашей души. Она никогда не удовлетворялась поверхностными ответами — верный признак хорошего следователя.
— Не такая уж я и лапочка, — она притворно надула губы. — Два года я проработала служащей в Будапеште. «Служащий» на нашем языке значит — нелегал, Алекс. Я была шпионом в Европе. Безобидная работа, большей частью просто сбор информации. Потом военный колледж. Форт-Макбейн. Мой отец — кадровый военный, сейчас они с матерью живут в Арлингтоне. Они оба голосовали за Оливера Норта. Я яростно верю в нашу форму правления и мне хочется сделать так, чтобы она работала еще эффективнее. Думаю, что это вполне возможно. Я убеждена в этом.
— Ну что ж, это мне по душе, — признался я и не соврал, так как свое отношение к Оливеру Норту я высказал про себя.
Мы подъезжали к дому, расположенному на перекрестке Серкл и Коннектикут-авеню, по-домашнему уютному трехэтажному строению в колониальном стиле. Его украшал симпатичный на вид декоративный мох, сползавший с самого конька крыши по северной стороне.
— Так вот вы где обитаете, — улыбнулся я. — И после этого утверждаете, что вы вовсе не Чистюля-Джинн?
— Это всего лишь фасад, Алекс. Как Диснейленд, Уильямсбург или даже Белый Дом. И, чтобы доказать это, сообщаю, что внутри вас поджидает профессиональный убийца. — Джинн игриво подмигнула мне.
— А еще один такой же тип сидит у вас в машине. — И я подмигнул ей в ответ.
День для конца декабря выдался на удивление теплым и солнечным. По этой причине мы с Эндрю Клауком расположились на заднем дворике дома, принадлежащего Джинн Стерлинг в Чеви-Чейзе.
Территорию окружала скромная литая железная решетка. Ворота, недавно выкрашенные в зеленый цвет, оставались чуть приоткрытыми. «Маленькая брешь в системе безопасности», — тут же отметил я.
Ударная сила ЦРУ. Элитные киллеры. «Призраки». Они все-таки существуют. Их более двухсот, если верить Джинн Стерлинг. Все они трудятся на свой страх и риск. Жуткая, пугающая черта Америки 90-х годов. Да и любой другой страны, если на то пошло.
Тем не менее, один из них сейчас сидел передо мной.
Было уже три часа, когда мы с Эндрю Клауком начали нашу беседу. У решетки остановился ярко-желтый школьный автобус и высадил ребятишек на тихую пригородную улицу. Светловолосый мальчуган лет десяти подбежал к подъезду дома и скрылся в нем. Я узнал его, так как видел семейные фотографии в кабинете Джинн. У Стерлингов было двое детей, мальчик и девочка, совсем как у меня. И Джинн притаскивает работу на дом! Тоже почти как я. Это пугает.
Эндрю Клаук напоминал телосложением кита, правда, достаточно подвижного. Что-то вроде кашалота, научившегося танцевать. Ему было около сорока пяти лет, он держался спокойно и очень уверенно. Взгляд его карих цепких глаз моментально схватывал окружающее. Его наряд состоял из бесформенного серого костюма и белой поношенной рубашки. На ногах — итальянские ботинки коричневой кожи. «Еще один вариант убийцы, но все равно убийца», — подумал я.
По дороге сюда Джинн Стерлинг задала мне провокационный вопрос, относительно разницы между серийными убийцами, которыми я занимался последние годы, и наемниками, которых используют армия и ЦРУ. Не считаю ли я, что именно один из таких убийц, имеющих на это «лицензию», и является нашим Джеком?
Она придерживалась именно такой точки зрения. Ей казалось, что ее теория достойна тщательной проверки, причем, силами не только ее сотрудников.
Я исподволь изучал Клаука, пока мы вели ничего не значащий, непринужденный разговор. Это был не первый случай, когда мне приходилось беседовать с человеком, для которого убийства, причем массовые, являлись источником средств к существованию. Единственное отличие состояло в том, что сидящий передо мной киллер после работы мог возвращаться домой к семье в Фолз-Черч и вести вполне добропорядочную жизнь, не терзаясь при этом угрызениями совести.
— Вы знаете, доктор Кросс, — говорил мне Клаук, — за всю свою жизнь я не совершил ни одного противозаконного поступка. Меня даже ни разу не оштрафовали за превышение скорости. — Тут он рассмеялся, как мне показалось, несколько не к месту. Да и смех у него, честно говоря, был неприятным.
— Что же тут смешного? — удивился я. — Или я чего-то недопонял?
— Какой у вас вес? Фунтов двести, не так ли?
— Близко к этому. Почти. А в чем дело? Кто это считает?
— Я. Во мне куда больше, и смотрюсь я неуклюже, но могу запросто вырубить вас прямо здесь во дворе.
Мне не очень понравилось это замечание, тем более, что в его голосе, как мне показалось, прозвучали провокационные нотки.
Мог он это сделать или нет, но он счел необходимым поставить меня об этом в известность. Видимо, так уж был устроен его мозг. В любом случае, его слова заставили меня встряхнуться, и в дальнейшем я держался более сосредоточенно.
— Пусть вам не покажется странным, но пока я совершенно не понимаю, куда вы клоните, — честно признался я.
Он снова рассмеялся, но издаваемые им звуки больше напоминали утробное хрюканье. «Парень, что и говорить, страшный, — подумал я. — С таким даже лимонад за одним столом пить не захочется».
— Дело в том, что я мог бы сделать это и сделал бы, если бы этого потребовала безопасность моей страны. Вот этого вы и не понимаете, поэтому вам не разобраться в мотивах, которые движут ЦРУ и людьми, мужчинами и женщинами, работающими на него.
— Так помогите мне разобраться, — попросил я. — Я не говорю о том, чтобы вы попытались убить меня во дворе у Стерлингов, а просто объясните мне то, чего я не понимаю.
Его натянутая улыбка превратилась в широкий оскал:
— Я никогда не пытаюсь, я делаю. Уж поверьте мне.
Это действительно ужасный тип. Он чем-то напоминал мне одного убийцу-психопата по имени Гэри Сонеджи. Мне приходилось вот так же разговаривать с ним. Что один, что другой держались одинаково бесстрастно, не сводя с вас окаменевшего взгляда. А потом следовал неожиданный взрыв смеха. У меня по коже побежали мурашки, и я боролся с желанием встать и немедленно уйти.
Клаук вперил в меня мертвенный взгляд и долго молчал, перед тем, как возобновить разговор. Я слышал, как внутри дома возились дети, как хлопнула дверца холодильника, и даже уловил звук стукнувшихся о дно стакана кубиков льда. Где-то в ветвях деревьев пересвистывались птички. Обстановка, что и говорить, была несколько странной. Правда, мне она представлялась скорее жуткой.
