Крис Роберсон - Жуткая память великого Мерридью

— Не делайте этого, Фиппс! — крикнул Холмс и сделал шаг вперед; лишь тогда я узнал дворецкого Томлинсона.

При первой их встрече с Мерридью произошла путаница. Странная память Мерридью зафиксировала слово, понятое неправильно. Фиппс просто не стал его поправлять, и тот принял за имя «Стюарт» профессию — дворецкий.[3]

Фиппс зарычал, как дикий зверь.

— Деньги — власть, кровь — тоже власть, и все при мне. — Он перебросил ногу через подоконник. — Вам меня не остановить. Ничто не остановит.

Не знаю, верил ли тогда Фиппс в свою неуязвимость и даже в самую возможность скрыться. Хотя мигом позже, разбившись о булыжную мостовую, он моментально убедился в невероятности того и другого.

Лестрейд метнулся к окну, уже не будучи в силах помочь Фиппсу, а мы с Холмсом занялись лежавшим на полу человеком. Тот был жив, но дышал еле-еле, и сомневаться не приходилось, что он скончается до прибытия помощи или по пути в больницу.

— Помощник дворецкого Дапри, — сказал Холмс, ладонью прикрывая нос и рот от ужасного запаха.

— Бедняга. — Я тоже прятал нос в платок и все же рисковал лишиться чувств, столь сильным было зловоние.

Лестрейд отошел от оконного проема, на его лице застыло отвращение.

— Полагаю, его убрали, чтобы Мерридью занял место.

— Последним из пяти, — уточнил Холмс. — Последняя жертва так называемого Расчленителя.

Лишь тогда я вспомнил о Мерридью. Тот так и торчал у входа, где замер, когда Холмс вышиб дверь. Придурковатый уникум стоял с отвисшей челюстью и взирал на открывшуюся ему картину.

— Мерридью? — Я шагнул к нему.

Но было ясно, что Мерридью не ответит — не то что сейчас, а вообще никогда. Он не мог отвести взгляда от бойни, которую устроил его недавний подельник и за которую он тоже нес известную ответственность. Взор, способный мгновенно запоминать целые книги и в мельчайших деталях фиксировать игру теней и очертания облаков, теперь напитывался жутким зрелищем. Увидев это, Мерридью впредь не узрит ничего другого. Он будет жить, однако мысли окажутся настолько заняты этим кошмаром во всех его подробностях, что мозг не воспримет никакие другие ощущения и впечатления. Менталист навечно застрянет в этом мгновении, в ужасном осознании факта, что пусть не намеренно, но принял участие в злодеянии. Я помню тот день, как будто все случилось вчера, однако не в силах припомнить и сотой доли того, что запомнил Мерридью. Но даже малой толики хватит, чтобы преследовать меня до гробовой доски.

Доктор Рис взирал на Джона Ватсона расширенными глазами.

— Я только и думаю об этой молодежи, — продолжил Джон, указывая на дверь и имея в виду всю лечебницу имени Холлоуэя. — Обо всех, кто работает в саду, играет в снукер или просто бродит по коридорам. Такие юные, вся жизнь впереди, а в памяти живы лишь окопные кошмары, мысли только о мировой войне, и это навсегда.

Джон подался вперед и встретился взглядом с врачом. И сказал:

— Будь моя воля, доктор, вы меньше изучали бы то, как мы запоминаем, и не восхищались удивительной памятливостью. Вместо этого вам бы стоило разобраться с механизмом забывания.

Он прикрыл глаза и поудобнее устроился в кресле.

— Память не чудо, доктор Рис, и никакое не благо.

Джон поморщился, пытаясь забыть тот страшный день и запахи, приглушенные отбеливателем и щелоком.

— Память — проклятье.

«Естественная история» (лат.).

Шекспир У. Гамлет, принц датский. Перев. Б. Пастернака.

Фамилия Stuart и должность steward (дворецкий) произносятся одинаково.