Я люблю наблюдать за ними, когда они спят. Какие же они невинные и доверчивые, мои маленькие сын и дочь! Я могу смотреть на них сколь угодно долго, даже в самые ужасные ночи. Такие, как, например, сегодняшняя. Затрудняюсь подсчитать, сколько раз я становился в дверях и просто смотрел на детей. Из-за них я продолжаю жить и не рассыпаюсь на куски некоторыми страшными ночами.
Сегодня они заснули, даже не сняв смешных, в виде сердечка, очков, которые носят дети из певческой группы «Невинность». Это было очень забавно и дорого. Я присел на краешек кровати Дженни. Потом я аккуратно снял ботинки и бесшумно поставил их на пол.
Затем я растянулся в ногах у детей поперек обеих кроватей и услышал, как хрустнули мои суставы. Мне хотелось побыть рядом со своими малышами, чтобы мы все чувствовали себя вместе и в безопасности. По-моему, я не слишком многого хочу от жизни и далек от того, чтобы требовать награды за сегодняшний день.
Я нежно поцеловал резиновые подошвы тапочек, которыми заканчивались штанишки пижамы Дженни, потом чуть коснулся голой ноги Деймона.
Наконец, я закрыл глаза и попытался оттолкнуть прочь сцены убийств и хаоса, застрявшие у меня в голове. Но мне это не удалось. Этой ночью повсюду сновали монстры, буквально окружая меня со всех сторон.
Как же их много, черт побери! Так и накатываются, волна за волной. Старые, молодые, всякие разные. Откуда они берутся здесь, в Америке? Что их создает?
Лежа здесь, в тишине, рядом со своими детьми, я, наконец, задремал, и мне даже удалось немного поспать. На несколько часов я отрешился от самого ужасного: от причины моей исключительной грусти и расстройства.
Печальной новости, которую я узнал еще до того, как покинул дом Джонсонов. Поздно ночью скончался президент Томас Бернс.
Я держал на руках нашу кошку Рози и ласково поглаживал ее. Дверь на кухню была приоткрыта, и оттуда я, прищурившись, наблюдал за Сэмпсоном.
Он стоял под холодным, почти ледяным дождем. Сейчас он напоминал огромный черный валун, блестящий от ливня. А может быть, это был град.
— Кошмар продолжается, — объявил он, одной этой фразой вернув в мою душу прежнее опустошение.
— Правда? — апатично спросил я. — А что, если мне на это уже наплевать?
— Да? А что ты скажешь, если «Буллетс» выиграют чемпионат НБА, «Ориолз» победят в мировом первенстве, а эти задницы из «Редскинз» выйдут в финал суперкубка? Трудно сказать, что будет дальше.
Минули уже сутки, сменившие длинную ночь, проведенную мной в доме Джонсонов и то бесконечное утро в Нью-Йорке. Однако прошло слишком мало времени, чтобы я успел восстановиться или хотя бы для того, чтобы смог погоревать. Днем раньше президент Махони был приведен к присяге. Хотя того требовал закон, мне такая поспешность казалась неприличной.
На мне была белая рубашка и рабочие брюки из грубой ткани. Я стоял босиком на холодном линолеуме с кружкой дымящегося кофе в руке. Постепенно я выздоравливал. Сегодня я даже не стал «смывать бакенбарды». Так моя Дженни называет процесс бритья. Я снова чувствовал себя почти человеком.
Но я не торопился пригласить Сэмпсона зайти.
— Доброе утро, Шоколадка, — настаивал он. Затем он приподнял верхнюю губу, демонстрируя мне свои великолепные зубы. Улыбка у Джона получилась какой-то жестоко-радостной, и я, не выдержав, улыбнулся в ответ.
Часы уже показывали начало десятого, а я только что проснулся. Поздновато. С точки зрения Наны, это было просто-таки позорное явление. Правда, пока я еще находился в состоянии, далеком от нормального высыпания. К тому же я не до конца оправился от шока и боялся, что расстанусь с остатками разума, если на меня сейчас вновь свалится какое-нибудь непредвиденное дерьмо. Хотя чисто внешне выглядел я прекрасно.
— Ты что, даже не хочешь пожелать мне доброго утра? — с напускной обидой проворчал Сэмпсон.
— Доброе утро, Джон. Что бы ни приволокло тебя сюда в это унылое и холодное утро, я не желаю ничего знать, — сразу предупредил я.
— Это первая умная вещь, услышанная мной от тебя за долгие годы, — съязвил он. — Только, боюсь, что не стоит мне слишком верить тебе. Сейчас тебе захочется узнать все, Алекс. Поэтому-то ты и читаешь каждое утро по четыре газеты кряду.
— Я тоже не желаю ничего знать, — поддержала меня Нана из глубины кухни. Она не спала уже несколько часов. — И не надо мне ничего знать. Кыш, птица. Ступай своей дорогой. Проваливай куда подальше, малыш Джонни.
— Есть у нас время хотя бы позавтракать? — наконец спросил я.
— Почти есть, — отозвался он, едва сдерживая улыбку. — Но позавтракать надо. От этого никто не отказывается.
— Это он тебя приглашает, а не я, — предупредила Нана, стоя у горячей плиты.
Конечно, она просто подшучивала над Сэмпсоном. На самом деле она любила его, как родного сына. Нана быстро приготовила нам яичницу, нарезала домашней колбасы и поджарила тосты. Бабуля великолепно готовит. Она могла бы запросто кормить всю баскетбольную сборную, если бы ее отправили поваром в спортивный лагерь. Для нее это вовсе не проблема.
Сэмпсон терпеливо ждал, когда кончится завтрак, и только потом вернулся к делу, которое и привело его ко мне. Наконец он раскрыл свой маленький секрет. Это может показаться странным, но когда ваша жизнь сплошь и рядом переполнена убийствами и прочими трагедиями, волей-неволей научишься не спешить узнавать самые потрясающие новости. Убийства все равно никуда не денутся. Они всегда будут рядом с вами.
— Недавно мне позвонил твой мистер Грейер, — сообщил Сэмпсон, наливая себе уже третью чашку кофе. — Он сказал, чтобы мы тебе предоставили пару дней отдыха, мол, они пока что и сами справятся. «ОНИ», понимаешь, как в том фильме ужасов, которого мы еще в детстве боялись.
— Ну, я уже испугался и весь дрожу. А с чем хоть справятся-то?
Я приканчивал тост с корицей, приготовленный из толстого куска домашнего хлеба. Если говорить серьезно, то вкус у него был божественный. Нана клянется, что ей пару раз довелось побывать на небесах, откуда она и украла несколько рецептов. И я ей охотно верю, поскольку сам пробовал ее стряпню.
Сэмпсон демонстративно взглянул на свои часы, старинные, фирмы «Булова», которые ему подарил отец на четырнадцатилетие.
— Они только что приступили к обыску кабинета Джилл в Белом Доме, а потом поедут к ней на квартиру на 24-й улице. Хочешь присоединиться? Я тебя приглашаю. Могу даже выбить для тебя гостевой одноразовый пропуск, так, на всякий случай.
Конечно, я хотел там быть и видеть все собственными глазами. Мне надо было знать о Джилл решительно все.
— Ты просто дьявол, — зашипела на Сэмпсона Нана.
— Спасибо, ба, — сверкнул он глазами и своей тысячей зубов. — Это по-настоящему высокая оценка.
Мы подъехали к квартире Сары Роузен на быстром черном «ниссане» Сэмпсона. Горячий завтрак, приготовленный Наной, вернул меня в реальный мир. Я ощущал себя почти возрожденным. Физически и, пожалуй, даже эмоционально.
Меня интриговал визит в дом Джилл. Я хотел побывать и в ее кабинете в Белом Доме, но решил, что это может день-другой подождать. Но ее дом! Перед этим не смог устоять ни детектив, ни, тем более, психолог.
Сара Роузен жила в десятиэтажном здании на пересечении 24-й и К улиц. На первом этаже дежурил представительный «капитан», который, только внимательнейшим образом изучив наши документы, позволил нам пройти внутрь. В остальном же вестибюль оказался довольно приветливым. Пол был застелен ковром, вокруг зеленели цветы в горшках, словом, обстановка никак не наталкивала на мысль, что в этом доме проживал убийца.
Но Джилл жила именно здесь.
Сама квартира вполне соответствовала психологическому портрету, созданному нами на Сару Роузен. Она была единственной дочерью отставного полковника и учительницы английского языка. Сара выросла в Абердине, штат Мэриленд. Затем она училась в Холлинс колледже в Вирджинии. Особенно она преуспевала в истории и родном языке, и закончила колледж с отличием. В Вашингтон она приехала шестнадцать лет назад, когда ей исполнился двадцать один год. Сара не выходила замуж, хотя на протяжении нескольких лет у нее было трое или четверо приятелей. Кое-кто из Белого Дома, особенно из отдела по связям с прессой, за глаза называл ее «сексуальной старой девой».
Квартира Сары располагалась на пятом этаже. Она оказалась достаточно светлой, и ее окна выходили во внутренний двор. ФБР уже вовсю трудилось внутри под музыку Шопена, лившуюся из стереопроигрывателя. Атмосфера была непринужденная, даже расслабляющая. Дело считалось закрытым, поэтому, по большому счету, всем было уже наплевать.
Мы с Сэмом провели несколько часов с техническими сотрудниками ФБР, которые рылись в квартире, пытаясь обнаружить что-нибудь, что могло бы представлять интерес для Бюро.
