Я пригнулся и замер внутри укрытия.
Убийце нравилось сидеть вот тут и ждать, прячась во мраке. Очевидно, он не слишком доволен собой, поскольку предпочитает темноту. Он, конечно, восторгается своим умом, смекалкой, но только не внешностью. Очевидно, у него имеется какой-то физический изъян. Убийца должен выделяться своим обликом.
Разумеется, ничего этого я не мог знать наверняка, но мне все же казалось, что я прав. Именно такие мысли посетили меня, когда я находился на месте преступления.
Ему приходилось прятаться именно потому, что иначе его бы сразу запомнили прохожие. И если это правда, то какая-то зацепка у нас уже появилась.
Снова перед моими глазами возникло изуродованное лицо Шанел Грин. Затем оно растворилось, и его сменил образ моей погибшей жены Марии. Я почувствовал, как ярость поднимается из глубины моей души, занимая все больше места, и готовясь вырваться из горла. Она кипела и клокотала внутри меня. Я сразу переключил мысли на Джанель и Деймона.
И вот еще что пришло мне в голову. Обычно злоба идет бок о бок с сознанием собственной значимости. Как ни странно, но это именно так. Убийца был зол от того, что думал о себе намного лучше, чем окружающие.
Наконец я поднялся и, грубо раздвинув ветви, выбрался из укрытия. Достаточно!
— Снимите этот шар! — крикнул я патрульному полицейскому. — Немедленно снимите этот проклятый шар с дерева. Это вещественное доказательство.
Какое-то физическое отличие, выделяющее убийцу среди прочих людей, наверняка существовало. Я был почти уверен, что от этого обстоятельства и следует отталкиваться.
Этим же днем мы с Сэмпсоном решили снова выйти на улицу, на этот раз в район новостроек Нортфилд-Вилледж. Вашингтонские газеты и телевидение не сильно встревожились по поводу убийства маленькой чернокожей девочки на юго-востоке. До Шанел Грин никому не было дела: все средства массовой информации смаковали смерть сенатора Фитцпатрика от рук таинственных преступников, называющих себя «Джек» и «Джилл».
Убийство у школы Соджорнер Трут никого не интересовало. Кроме меня и Сэмпсона, видевших изуродованное тело Шанел и беседовавших с ее убитыми горем родителями. Теперь следовало поворошить уличные источники информации среди их соседей и других жителей квартала. Пусть все видят, что мы постоянно находимся на улице.
— Я чертовски люблю хорошие убийства. Таскаешься по мерзким грязным улицам в противную сырую и холодную погоду… — высказал свое мнение Сэмпсон, когда мы проходили мимо черного «джипа», принадлежащего местному наркодилеру. Изнутри внедорожника грохотал, захлебываясь басами, «рэп». — Обожаю страдания, вонищу и такие вот отвратительные звуки. — Лицо его при этом сохраняло бесстрастное выражение. Он был выше всего окружающего и просто как бы констатировал факт.
Для тепла он одел под пальто шерстяную водолазку с надписью, как нельзя лучше подходящую по всей обстановке сегодняшнего дня: ДЕРЬМА НЕ ПРЕДЛАГАЮ, САМ ДЕРЬМО НЕ ЕМ, В ДЕРЬМОВЫХ ДЕЛАХ НЕ УЧАСТВУЮ. Лаконично. Емко. И вполне в духе Джона Сэмпсона.
Последний час или около того никто из нас не был настроен на пустую болтовню. Пока что дела наши складывались не блестяще, но мы привыкли к неудачам, часто сопровождающим работу детектива.
Человек-гора и я появились на Капитолийском городском рынке в четыре часа дня. «Кэп» всегда славился, как излюбленное место встречи жуликов всех мастей с 8-ой улицы. Рынок представлял из себя скопище подозрительных, пользующихся дурной славой и наводящих тоску, универмагов с уцененными товарами.
«Гвоздь» распродажи обычно рекламируется с помощью розового мела, которым название товара пишется прямо на одной из серо-голубых блоков стены. В тот день «меню» предлагалось следующее: холодное пиво, сода, настойка подорожника, свиные шкуры и лотерейные билеты. На десерт рекомендовались тампаксы. Из этого, как видно, и должен состоять ваш ежедневный сбалансированный завтрак.
Наше внимание привлек экстравагантный молодец в плотно прилегающих к лицу узких солнцезащитных очках, бритый наголо, но с козлиной бородкой, стоящий возле «Кэпа». Рядом с ним отирался еще один тип, видимо, приятель первого. Изо рта у него, на манер сигары, торчал шоколадный батончик. Бритоголовый зажестикулировал, давая нам понять, что ему есть что сообщить, но разговор состоится не здесь.
— Ты доверяешь этой шпане? — удивился Сэмпсон, когда мы отошли на некоторое расстояние. — Алвину Джексону?
— Я верю абсолютно всем, — подмигнул я Джону, однако никакой реакции с его стороны не последовало.
— Тебя совсем затрахали, Шоколадка, — вздохнул он, серьезно взглянув на меня из-под полуопущенных век.
— Пытаюсь сделать хоть что-то полезное.
— По-моему, это уже чересчур. Смотри, не перестарайся.
— Но ведь именно за это ты меня и любишь.
— Да, — согласился Сэмпсон и наконец-то его каменная физиономия изобразила улыбку. — «Если любить тебя нехорошо, то я не хочу быть хорошим», — продекламировал он строку из популярной песенки.
Мы встретились с Алвином Джексоном по кличке «Коростель» на углу возле универмага. Иногда мы с Сэмпсоном использовали этого парня, как осведомителя. В общем, он был неплохим малым, но только вел временами очень опасную игру, и жизнь его в один прекрасный день могла оборваться. Когда-то он считался одним из лучших спортсменов школы, но только свое мастерство легкоатлета, как и все остальное, почему-то предпочитал демонстрировать на улице. Сейчас он немного приторговывал наркотиками и травкой. Во многом Алвин так и остался ребенком. А это было для меня очень важно. Общаясь с ним, я смог лучше понимать других детей, которые только хотели казаться «крутыми».
— Япрошанель, — скороговоркой выпалил Алвин, сливая три слова в одно, — вы че, до сих пор не прочухали, кто ее укокошил?
Пальто у Алвина было расстегнуто, что подчеркивало его новый, модный «тюремный» стиль. Самое главное в нем — чтобы виднелось нижнее белье. У Алвина над брюками просматривалась бело-красная полосатая майка. Здесь модники учитывали тот факт, что в тюрьме у заключенного отбирают ремень, и штаны, соответственно, начинают немного спадать. Сейчас Алвин представлял собой характерный образчик местного «стиляги».
— Рассказывай, что тебе известно. Только без дураков, — предупредил Сэмпсон.
— Ты чо, я ж вам помочь хочу, — обиделся Алвин и посмотрел на меня, ища поддержки. Он постоянно тряс головой, и его огромные серьги в виде колец громко позвякивали в наступившей тишине. Алвин сплетал и расплетал свои длинные мускулистые руки и беспрестанно переступал с ноги на ногу, словно исполняя какой-то танец.
— Мы это оценили, — кивнул я. — Не хочешь закурить? — Я протянул ему «Кэмел».
Он взял сигарету. Я сам не курю, но всегда ношу с собой пачку для других. Алвин еще в школе дымил, как паровоз, даже в те времена, когда занимался спортом. Такие вещи запоминаются.
— Эта кроха Шанел, она жила в одном доме с моей теткой. Там, в Нортфилде. Кажется, я знаю, кто ее пришил. Вы улавливаете?
— Пока что да, — сдержанно ответил Сэмпсон, стараясь сейчас быть вежливым. Алвин выкладывал все то, что знал, и уследить за ходом его мыслей смог бы даже человек, имеющий вместо головы кочан капусты.
— Ты хочешь нам что-то показать? — вступил я в разговор. — Или как-то еще помочь?
— Да, я хочу вам показать Чаки. Ну, как, годится? — Он улыбнулся. — Но только потому, что это вы и Сэмпсон. Я пытался достучаться до других легавых. Давно еще. Но они так и не врубились. Так и не выслушали меня. У них, мол, своего дерьма по уши хватает.
Сейчас мне показалось, что я выступаю в роли отца или дядюшки этого строптивого подростка, и несу за него ответственность. Это мне не понравилось.
— Ну, мы готовы тебя выслушать, — спокойно произнес я. — У нас хватит для этого времени.
Сэмпсон и я пошли с Алвином в кварталы Нортфилд-Вилледж. Нортфилд считается самым криминогенным районом во всей столице. Но всем, кажется, на это глубоко наплевать. Первое полицейское управление уже отчаялось и перестало сопротивляться. Впрочем, если вы хоть раз бывали в Нортфилде, вы поймете, почему их нельзя за это винить.
Мне казалось, что наше путешествие ни к чему не приведет, однако, раз уж Алвин взялся нас проводить, приходилось пока слушаться его. Я сам удивлялся, зачем я иду за ним?
Наконец, мы остановились, и Джексон обвиняющим жестом выставил указательный палец в направлении желтого кирпичного жилого дома, стоящего в ряду таких же. Здание находилось в полуразвалившемся состоянии и срочно нуждалось в ремонте. Как, впрочем, и все дома по соседству. Над двойными дверями подъезда красовалась табличка с надписью «Строение 3». Лестница выглядела так, словно в ступени несколько раз ударила молния или здесь кто-то долго и методично работал кувалдой.
