Инна Тронина
Прощённые долги
В восемь часов вечера двенадцатого сентября, в четверг, с Садовой улицы на Невский проспект завернула тёмно-синяя «Тойота-лексус». Она пронизывала серые сумерки мягким молочным светом фар. Двигался лимузин почти беззвучно, выделяясь из замызганного потока дребезжащих и чихающих собратьев. Хотя скорость «Тойоты» не превышала положенной в городской черте, во всём облике машины чувствовалась сконцентрированная сила. Можно было без труда представить этот автомобиль летящим по заграничному автобану.
Такой же приятный свет, как и у фар, но только зеленоватый сиял и в салоне – просторном, украшенном коврами, снабжённом радиотелефоном, магнитофоном, транзистором и миниатюрным «видаком». Всё это великолепие помещалось за пуленепробиваемыми стёклами. Кроме молодого широколицего шофёра в куртке из серой «варёнки» и белой рубашке с галстуком, в машине находились ещё четверо пассажиров.
В центре заднего дивана развалился мужчина лет шестидесяти, в кожаном пальто, в крахмальной сорочке с расстёгнутым воротом. Он был внешне очень похож на хомяка, набившего щёки зерном. Лицо его было красным, как часто бывает у подвыпивших. Глаза светились скрытым торжеством. Руки, лежащие на коленях, обтянутых искристыми брюками, украшали два платиновых перстня. Наманикюренными пальцами мужчина скручивал в трубочку фантик от дорогой конфеты с ликёром.
Профессия остальных трёх просматривалась сразу же – они по праву считались лучшими «маврами» Питера, имели славное боевое прошлое и обладали великолепными деловыми качествами. Несмотря на джентельменское обличье, шляпы и жилетки. Вежливые манеры и добродушные лица, «мавры» давно находились в картотеках правоохранительных органов многих городов бывших союзных республик. В Петербурге же они пока ни разу не попадались.
По Невскому проспекту, мерцающему огнями фонарей и вывесок, мимо «Пассажа», автомобиль проследовал уже на маленькой скорости, и остановился напротив ресторана «Нева». С переднего сидения тут же метнулся гладко выбритый мужчина с тяжёлой челюстью и светло-серыми глазами. В мгновение ока он распахнул дверцу «Тойоты» сзади и уважительно отступил на шаг.
– Пожалуйста, прошу вас, Семён Ильич!
Лицо охранника казалось зеленоватым от света, который падал на него из салона машины. Он протянул руку, и пассажир не спеша выбрался наружу. Двое других «мавров», плотно обступив шефа, двинулись вместе с ним под арку. Из ресторана выскочил парень неопределённой внешности, с длинной шеей и маленькой головой. Он был одет в белую рубашку с галстуком и чёрные брюки. Вооружившись флаконом и тряпкой, он принялся старательно надраивать и без того сверкающий кузов «Тойоты».
Минуты через три после приезда Семёна Ильича с другого конца Садовой, от Марсова поля, прибыл тёмно-красный «БМВ» с серебристыми шторками у притемнённого заднего стекла. Паренёк с флаконом и тряпкой почтительно застыл, приветствуя нового гостя.
Точно так же, как и в первом случае, с переднего сидения сорвался тип с невыразительным, каким-то слепым лицом. Изогнувшись, он открыл дверь, выпустив охранника в чёрной рубашке, с отчётливо виднеющейся у пояса кобурой. Следом за ним вышел высокий худой блондин в «тройке» песочного цвета, с пушистыми бакенбардами и ярко-голубыми глазами.
Невыразительный тип наклонил голову:
– Прошу вас, Филипп Адольфович…
Потом он мигнул парню с тряпкой, приказывая заняться и этой машиной. Авто Готтхильфа явно нуждалось в помывке – он ехал из Песочного. Через двадцать минут на парковке по ранжиру выстроилось пять иномарок. Каждую из них следовало привести в безукоризненный вид – таков здесь был порядок.
Телохранители Готтхильфа, точно так же обезопасив патрона от возможного покушения, двинулись под арку. Но путь их лежал не в ресторан, а в трёхкомнатную, с королевской пышностью обставленную квартиру, которая называлась ещё и «третьей». У Уссера был загородный дом, апартаменты с видом на Неву и Петропавловку, но для деловых встреч он всегда выбирал именно эту «точку». Под служащих ресторана «Нева» было удобно маскировать многочисленную охрану, без которой на таких мероприятиях было не обойтись.
Сейчас в квартире горели только настенные светильники, а хрустальные люстры были погашены. Около низкого столика, вокруг которого обслуга сдвинула удобные кресла, горел антикварный торшер с шёлковым абажуром цвета бордо, на витой бронзовой ноге. Сам столик украшали несколько бутылок с разнообразным спиртным, несколько видов рюмок, сигарный ящик, пепельницы и вазочки с лёгкой закуской. Здесь же, в святая святых, Семён Ильич хранил бумаги, которыми сильно интересовались на Литейном.
Телохранители остались за полированной дверью с начищенной ручкой – в специально отведённом для них помещении. В ресторан «мавров» не отпускали, потому что вполне могли там сорваться и вовремя не явиться по вызову хозяев.
Все пятеро участников сходки собрались вокруг заманчивого столика, около бюро, украшенного нэцкэ из слоновой кости. Ближе всех к Уссеру расположился Филипп Готтхильф, который уже успел раскурить сигару. За ним устроился жгучий брюнет в белом костюме и белых же модных полуботинках. Молодой человек был так красив, что касался ожившим манекеном. Особенно потрясали воображение его глаза, похожие из-за невероятно длинных ресниц на чёрные прекрасные цветы. Готтхильф, увидев его сейчас впервые, был потрясён ещё и невероятным сходством незнакомца с ментом Сашей Минцем.
Последние двое также имели весьма нестандартное обличье. Один из них, лет шестидесяти, был с коротко подстриженной, серебристо-чёрной бородой, в тёмной шапочке, напоминающей тюбетейку. Другой был полный, подвижный, со смешными беленькими усиками и гораздо более тёмными волосами. На важную встречу он надел кирпичного цвета «тройку», но объёмное брюшко не влезало в жилет, и пуговицы всё время расстёгивались.
Уссер позвонил в колокольчик, и в комнату вбежала блондинка в коротком полупрозрачном платье из фиолетовой кисеи и в белом кружевном фартучке. Под тканью платья, будто в морской воде, просвечивали трусики и лифчик.
– Валерия, кофе нам – сию минуту! – приказал Уссер.
Официантка наклонила голову, чуть присела и пропала. Уссер гораздо дольше, чем того требовали приличия, смотрел ей вслед.
Потом, откашлявшись, он, на правах хозяина, открыл «сходняк». Остальные внимательно слушали, боясь пропустить даже одно слово.
– Приветствую вас, друзья, в моём скромном жилище! Думаю, что здесь вам будет удобно. Извините, привязалась простуда, я могу поперхнуться. Вы не обращайте внимания…
– Семён, зачем так официально? – низкий, прокуренный голос Готтхильфа звучал почти весело.
– Чтобы вы, дорогие гости, осознали всю важность момента. У нас есть такая пословица, – обратился Семён Ильич к бородатому старику и толстому франту с усиками, в галстуке-«бабочке». – Звучит она так: «Умный учится на чужих ошибках, а дурак – на своих». Если мы не хотим выглядеть дураками в глазах тех, кто доверил нам ответственную миссию, давайте-ка вспомним именно чужие ошибки. Я уже решил нанять людей и создать некое подобие энциклопедии. Там, в хронологическом порядке, будут расположены сведения об операциях, которые проводились нашими коллегами – и в России, и за рубежом. После описания каждого мероприятия будут анализироваться допущенные промахи, но также отмечаться и достоинства. Получилось бы неплохое пособие не только для начинающих, но и для людей со стажем. Наливайте себе, что пожелаете, господа! – Уссер сделал широкий жест рукой. Сам он, как и Филипп, обрезал кончик сигары и стал её раскуривать.
В это время вошла Валерия с подносом, на котором стояли пять чашечек и кипящий кофейник. Налив каждому гостю по чашечке, девушка подвезла поближе столик, уставленный вазами с фруктами.
– Свободна! – махнул рукой Семён Ильич, и официантка исчезла. – Вы не только не стесняйтесь, господа! Угощайтесь, не дожидаясь, пока я предложу. Я знаю, что господин Хаким спиртного не пьёт, зато очень любит кофе по-турецки…
– Да, это так, – подтвердил суровый старик, которому очень не понравились вольности с Валерией.
– Пан Уссер, давайте поговорим о деле, а угощение отложим на потом! – предложил толстяк с беленькими усиками. – Мы уже по достоинству оценили ваше гостеприимство. – Он выбрал в ящике сигарету «Данхилл», чиркнул зажигалкой. – В Европе и в Америке сейчас все отказываются от курения, но лично я не в силах лишить себя ещё и этой радости…
– Простите, господин Хаким, – снова повернулся к старику Уссер. – Вы не только не пьёте, но и не курите. К сожалению, остальные подвержены этой скверной привычке. Прошу понять нас и простить.
