Аркадий Адамов - Круги по воде

— Товарища Лосева, пожалуйста.

— Это я. Слушаю вас.

— Виталий?! Слава богу. По третьему телефону тебя разыскиваю. Это Степан говорит. Кракович. Здорово!

— Стёпка!.. Вот это да! Какими судьбами? Ты почему в феврале в школе не был?

— В рейсе был. Но я тебе не оправдываться звоню. Слушай, такое дело. Я даже до вечера дотерпеть не мог.

— Реактивная натура. Знаем тебя.

— Ты погоди смеяться. Ты слушай. Женьку Лучинина помнишь?

— Ну, ещё бы! Давно, правда, писем от него не было. Он сейчас в Окладинске. Директор завода.

— Так вот. Нет Женьки…

— То есть как это — нет?

— Так. Покончил с собой.

— Что-о?! Не может быть!

— Вот и я этому не верю.

— Да кто же этому поверит! Чтобы Женька…

— Именно! Слушай, Виталий. Мы тут с ребятами уже говорили. Этого же не может быть! Значит, что? Значит, убийство. Так? А местные деятели… Словом, закрыли дело.

— Ну, ну. Как это — закрыли дело?

— А так, чтобы жить спокойнее.

— Ты думаешь, что говоришь?

— Ну, хорошо! Не закрыли? Так плохо расследовали. Не мог Женька с собой покончить. Не мог!

— М-да. Это тоже факт.

— Поэтому слушай. Все ребята смотрят на тебя. Ты понял?

— Что же я могу сделать? Я же в Москве работаю. Надо…

— Не имеет значения! Ты знал Женьку! Словом, вечером будь дома. Приду.

Виталий положил трубку и, ещё не отнимая от неё руки, как-то отрешённо оглядел знакомую до мелочей комнату. Все на месте, и пустой стол Игоря напротив, и сейф в углу, и стулья, и старый диван, все как обычно, ничего не изменилось. А Женьки Лучинина нет на свете… Сколько они не виделись? Больше года. Тогда Женька был проездом в Москве. Направлялся из Ленинграда в этот самый Окладинск. Вообще, после окончания школы они виделись редко. Шли только письма. Но какие! Вся Женькина неуёмная душа была в них. И старая дружба не ржавела. А вот помнит его Виталий, как ни странно, только таким, каким Женька был тогда, в школе. Розовощёкий крепыш в потёртом синем пиджаке с комсомольским значком, боевой, задиристый парень, пальцы, перепачканные чернилами, — он всему классу чинил авторучки, особенно девчонкам, на переменах и даже на уроке. Он первый записался в автоклуб, а за ним чуть не весь класс. Он написал тот знаменитый фельетон в стенгазету, за который их всех вызывали к директору, и если бы не Вера Афанасьевна… Он, Женька, посадил первое дерево в их школьном саду, а за ним весь класс. Как они доставали эти саженцы, сколько было шума! И теперь там знаменитая аллея девятого «Б», и каждый следующий девятый «Б» становится её шефом. А они, старики, основатели, каждый год, в феврале, собираясь на традиционную встречу в школе, вместе с ребятами из очередного девятого не торопясь проходят по ней, придирчиво оглядывая каждое дерево. Потом они окончили школу — и кто куда. Виталий поступил на юридический. Женька — в индустриальный. И не в Москве. Уехал в Ленинград — туда перевели его отца.

Виталий оторвал руку от телефона, полез в карман и достал трубку. Он теперь курил трубку. Несмотря на мамины протесты и иронические замечания отца. И уж конечно, Игоря. Только Светка как-то заметила, что трубка ему идёт. Впрочем, это чепуха.

Виталий вынул из ящика стола золотистую коробочку с табаком и набил трубку. Почти машинально.

Черт возьми, что же произошло с Женькой Лучининым? Как он мог? Да нет! Местные товарищи скорей всего действительно ошиблись. Хотя с другой стороны… Впрочем, Степан, наверное, знает подробности. Вечером расскажет. Ах да! Вечером они со Светкой хотели… А что, если… Правда, она жутко стесняется. Но тут такое дело…

Виталий снова потянулся к телефону и, пыхтя трубкой, набрал номер.

— Светлану Бори… Света?.. Да, это я. Понимаешь… Нет, нет, не то! Придёшь сегодня до мне? Я за тобой заеду… Ну, почему неожиданно? Мы ведь давно собирались. А тут ещё «чепе». Один наш парень, школьный товарищ… Одним словом, беда стряслась… Нет, нет! Ты не лишняя! Ну, как ты можешь быть лишней!..

В этот момент дверь кабинета открылась. Вошёл Откаленко. Вид у него был озабоченный. Он мельком взглянул на Виталия и проворчал:

— Духота же у тебя тут. Хоть бы окно открыл.

За окном над крышами домов в голубом мареве плавало знойное летнее солнце. В комнату ворвался лёгкий ветерок, зашевелил бумаги на столе у Виталия, и тот поспешно положил на них руку с зажатой в кулаке трубкой.

Игорь покосился на приятеля и усмехнулся. Когда Виталий кончил говорить по телефону, Игорь спросил:

— Ты справку написал?

— Сейчас кончу, — досадливо отмахнулся Виталий. — Тут, старик, такое случилось. С нами в школе один парень учился, — взволнованно начал он. — Такой, понимаешь, был…

— М-да, — скептически произнёс Игорь, выслушав приятеля. — Все может быть. Ты же его десять лет, по существу, не видел.

— Но до этого я его десять лет каждый день видел! — запальчиво возразил Виталий. — Было время узнать.

— Ну, это детский разговор. Люди меняются.

— Но не так! Противоположными не становятся. Если, конечно, что-нибудь из ряда вон не случается. А Женька институт окончил, инженером стал. В двадцать восемь лет директор завода!

— Уж и директор… — недоверчиво покачал головой Игорь. — Представляю, что это за завод.

— Неважно! Я не о том!

— Понятно, понятно. Ты только не расходись. Ты вникни, — этот «воспитательный» тон всегда злил Виталия. — То, что ты рассказал, — это внешняя сторона. А что человек пережил за эти годы? Может, он карьеристом стал? Может, неврастеником?

— Вот с таким, как ты, можно и неврастеником стать, — ядовито заметил Виталий.

— А ему, может, ещё хуже начальник попался. Тогда Виталий сказал внешне вполне спокойно и чрезвычайно решительно:

— Ладно. Сегодня вечером у меня. Идёт?

Все-таки они были удивительно разными. Начиная с внешности. Виталий высокий, элегантный, в неизменной белой рубашке с модным галстуком, светлые узенькие брюки, модные, до блеска начищенные туфли. Светлые волосы зачёсаны аккуратно назад, на тонком лице серые глаза смотрят беспечно-весело и дерзко. Изящный парень. Спортивный. И абсолютно современный. Ничего не скажешь.

Игорь Откаленко совсем другой. Даже внешне. Словно их так и подбирали — по контрасту. Игорь невысокий, широкий в плечах, тёмная рубашка без галстука наглухо застёгнута, темно-синий стандартный костюм, широкое, смуглое, невозмутимое лицо с тяжёлым, как у боксёра, подбородком и чуть приплюснутым носом. Чёрные волосы стоят коротким ёжиком. Глаза пристальные, смышлёные, озабоченные.

А уж о характерах говорить нечего — разница тут была ещё больше. Как-то друзья заспорили: какой у сыщика Должен быть характер. Виталий, чей университетский багаж был на целых пять лет «свежее», опёрся на учёные авторитеты, длинно процитировав одного зарубежного автора. Мысль последнего сводилась к тому, что на столь сложной и опасной жизненной стезе холерические и меланхолические темпераменты абсолютно противопоказаны. При этом Виталий прозрачно намекнул, что его оппонент этим выбором и ограничен. Если не холерик, то уж меланхолик наверняка.

Игорь, как всегда, невозмутимо заметил, что, пожалуй, готов причислить себя к холерикам, ибо Шерлок Холмс ему больше по душе, чем, допустим, меланхолик Дюпен. И, продолжая этот своеобразный литературно-психологический экскурс, добавил, что сангвиник Эркюль Пуаро, к каковой категории причисляет себя, очевидно, и Виталий, вызывает у него, Игоря, почти отвращение. Уж лучше пусть Виталий будет флегматиком вроде Патера Брауна.

Так или иначе, но оба друга ясно отдавали себе отчёт в различии своих характеров и, как ни странно, были этим довольны. И даже больше того — считали весьма полезным для дела. Последнее обстоятельство, вероятно, в немалой степени объяснялось ещё и тем, что таково же было мнение самого Федора Кузьмича Цветкова, их прямого начальника, великого мастера сыскного дела.

Если предстояло, допустим, выехать на место происшествия или произвести особо сложный обыск, где предполагалось наличие хитроумных тайников или каких-нибудь малозаметных, но важных улик по делу, тут Федор Кузьмич непременно брал с собой Откаленко в Виталия, конечно, тоже, но, как казалось последнему, больше из педагогических соображений, ибо острый и неспешный взгляд Откаленко обнаруживал многое такое, что Виталий в бурливой своей поспешности неизменно упускал. И всякий раз при этом Федор Кузьмич ворчливо «намазывал ему это на бутерброд», как выражался Виталий.

Но зато когда предстоял сложный допрос, особенно какого-нибудь молодого парня или девчонки, то Федор Кузьмич всякий раз старался поручить это Лосеву. Ибо по части налаживания неуловимого внутреннего контакта, подбора «ключика» к замкнутой, насторожённой или испуганной чужой душе, все равно, будь то подозреваемый в преступлении или просто свидетель, Виталий находил обычно единственно верный и прямой путь. Цветков, видимо, не только хорошо запомнил происшедшую год назад историю с Васькой Резаным, но и разобрался в той роли, которую сыграл в трудной судьбе этого парня Виталий Лосев.