— Да, в лучшем виде, — поддакнул Стас Андронов. Он был практически трезвым и чуть насмешливо смотрел на Сашку, которому явно хорошо легло на старые дрожжи.
Из глубины квартиры снова появился Полянский.
— Блин, поссать невозможно, какие-то козлы сортир забили. Тряпку, что ли, туда бросили? Наглухо.
Максаков снова поморщился от сумрака:
— Ты не знаешь, где здесь свет включается?
— Нигде, — усмехнулся Полянский. — Здесь в одной комнате живет Рублик. Местный алкаш. Рублев его фамилия. Он у метро лампочками торгует. Поэтому в прихожей уже давно не вкручивают. Туалет и кухню он не трогает, а прихожую завсегда.
На кухне почти ничего не изменилось. Женщина расправилась с капустой и теперь с такой же неумолимостью робота строгала морковь. В свете тусклой лампочки лицо ее жирно блестело от пота. У приоткрытого еще Максаковым окна курил теперь рабочего вида мужик лет сорока в тренировочных штанах и тельнике. Он тоже не обернулся, когда вошел Максаков, продолжая дымить «Беломором». Ковяткина по-прежнему тупо сидела на табуретке с полуприкрытыми глазами. Ледогоров отвернул водопроводный кран и ловил губами струю воды, гулко ударяющую в испещренную язвами ржавчины жестяную раковину.
— Не пей, Ледогорушка, козленочком станешь. — Максаков снял шляпу и провел рукой по влажным от пота волосам.
Сашка выпрямился и вытер стекающую по подбородку воду.
— Ну и слава Богу. Наконец-то стану как все.
Максаков тоже набрал пригоршню воды. Она была ледяной и пахла железом.
Андронов и Шароградский скептически уставились на Ковяткину.
— Вы, кажется, собирались ее немедленно расколоть? — съехидничал он. — Боюсь, что даже если вы до вечера квасить будете, то вряд ли ее догоните.
Андронов ухмыльнулся и подтолкнул Шароградского.
— Ты хлестался.
— Предатель!
Шароградский прошелся вокруг коматозной Ковяткиной, сцепив пальцы рук.
— Ща, Алексеич, ща.
Полянский прислонился к косяку и достал жвачку. Женщина в коричневом халате продолжала работать ножом. Ледогоров закрутил кран. Шароградский хрустнул пальцами и остановился перед Ковяткиной, шумно вдыхая воздух.
— Кто убил тетю Дусю!!! — истош но заорал он, наклонившись к самому ее лицу.
— Ай! — взвизгнула Ковяткина и кулем повалилась со стула.
В животе у нее булькнуло и заурчало. Резкий, до боли знакомый запах ударил в нос.
— Обосралась, — удивленно констатировал Шароградский.
— Б…! — Работяга сорвался с места и рванул к дверям.
Бросив недобитую морковь, за ним устремилась женщина, неудержимая, как динозавр. Максаков еле успел посторониться, но тут же последовал ее примеру. Вонь от испражнений стремительно заполняла кухню. Они выскочили в прихожую и, затворив за собой дверь, снова оказались в пыльном холодном сумраке.
— Ох…ли совсем менты! — Пролетарий шваркнул дверью своей комнаты так, что стены задрожали.
Несколько секунд все молчали. За неплотно прикрытыми дверьми комнаты Паниной было слышно, как Чанов диктует протокол осмотра трупа. Затем все одновременно захохотали.
— Ну ты, Саня, и колыцик!
— Тонкая психология!
— Интересно, она заикаться не начнет?
Максаков отдышался первый и, пододвинув к себе невесть каким чудом оказавшийся здесь колченогий стул, достал сигарету.
— Все это здорово, но чего с ней теперь делать?
— «Трезвак» вызови, — предложил Андронов, — пусть заберут до вытрезвления. У них и душ есть.
— Выпендриваться будут, — пока чал головой враз протрезвевший Шароградский, — они с квартиры не берут.
— Так Алексеич же «от руки».
— Точно! Тогда никуда не денутся.
Максаков задумчиво смотрел на огонек сигареты.
— Это-то решим, а вот чем привязывать к мокрухе будем, если она не заговорит? Орудия нет. Никто ничего не видел.
— Если это вообще она, — вставил Андронов.
— Вот именно. Хотя не удивлюсь, что даже если она, то ничего не помнит.
— Орудие может быть под окнами, — высказал мысль Полянский.
— Может, — кивнул Максаков. — Серж, посмотрите, а? Пока не поздно. Вместе со Стасом.
Он подумал еще минуту.
— Саня, ты с Ковяткиной долго беседовал? У нее на одежде кровь есть?
Ледогоров пожал плечами.
— У нее на одежде есть все.
— Взгляни повнимательнее.
— А противогаз дашь? Вон, пусть он идет.
Ледогоров кивнул на Шароградского.
— Справедливо.
— Иду, иду. — Саня повернулся к своему тезке. — А ты страхуй, вдруг сознание потеряю.
Они исчезли за дверьми кухни. Максаков курил посреди темной прихожей этой огромной унылой квартиры и размышлял о том, так ли уж необходимо заканчивать юрфак университета, чтобы всем этим заниматься.
— Это просто часть работы, — сказал в темноте Полянский.
— Что? — Максаков дернулся. Неужели он начал думать вслух?
— Ты думаешь, на хрена оно все сдалось. Это просто часть работы. Завтра, может, придется искать убийц президента. Не дай Бог, конечно.
— Сплюнь. Откуда ты знаешь, о чем я думаю?
— Я просто сам об этом думал пять минут назад, а мы часто мыслили одинаково.
— Верно. — Максаков поднялся и затушил сигарету в пустой пачке. — Нашли орудие?
— Стас ищет. Я за шапкой вернулся.
Ледогоров и Шароградский шумно выдохнули, вывалившись из дверей кухни.
— Вонища еще та.
— Она хоть жива?
— Живее всех живых. Бормочет чего-то, елозит в дерьме своем. — Шароградский покачал головой. — А на одежде у нее ничего бросающегося в глаза нет, хотя, судя по обоям в комнате, запачкаться она должна была основательно.
— Она вообще в ночной рубашке, — задумчиво подал голос Ледогоров. — Не пришла же она в ней.
— В принципе могла. Надо все тряпье в комнате ворошить.
— О Господи! — Шароградского передернуло от этой перспективы.
В сумраке прихожей потянуло сквозняком. Максаков удивленно заметил, что глаза уже привыкли и недостаток света перестал его раздражать.
«Вот так и привыкают жить в темноте», — подумал он.
— Она была в ситцевом малиновом платье. Очень старом и рваном.
Все обернулись. Девушка в джинсах и свитере стояла в дверях своей комнаты. За ее спиной ярко горел торшер, виднелся голубой палас и разбросанные по нему игрушки.
— Я в полшестого вставала ребенку компресс делать — она в туалет ползла в нем.
Дверь захлопнулась. Снова стало уже привычно темно.
— Ничего не понимаю, — пробор мотал Ледогоров.
— И не пытайся, — хмыкнул Максаков, — одно слово — женщина. Кто-то говорил, что унитаз забит. Значит, туда она платье и затолкала. Среди нас есть сантехники?
Малиновый уголок призывно торчал из фановой трубы.
— Даже и не думай, — Шароградский покачал головой, — я лучше уволюсь.
Максаков улыбнулся.
— Найди бомжа какого-нибудь.
— А как это платье будем упаковывать?
— Об этом пусть головы у Ефремова и эксперта болят.
— Вот они обрадуются. — Шароградский направился к выходу, напевая: — Идет охота на бомжей, идет охота…
Максаков вышел из туалета и полез в карман, забыв, что сигареты кончились. Ледогоров протянул пачку «ЛМ».
— Спасибо. Саня, я поеду. Достала меня уже эта говняная хата. Вызовите «трезвак». Будут проблемы — звоните.
На лестнице было по-прежнему влажно от поднимающегося из подвала пара. Максаков спускался, задумчиво глядя себе под ноги. Со стен когда-то парадной лестницы на него грустно взирали выщербленные каменные лица греческих богинь.
В магазинчике было тепло. Рыжая веснушчатая продавщица щеголяла в короткой футболочке и еще более короткой юбке.
— Пачку «Аполлона», пожалуйста.
Пахло шоколадом и какими-то пряностями.
— Вам синий или белый?
— Синий.
— Десять рублей. А откуда у вас такая шляпа?
— Из Америки.
— Вот здорово. А померить можно?
— Нет. Я ее никогда никому не даю мерить.
Снаружи ощутимо буйствовал ветер. Снег почти перестал, и ветру приходилось поднимать его с земли. Прохожие брели словно вываленные в муке. Снова охватила вязкая, щемящая тревога. Ломило затылок, словно в него уперся острый сверлящий взгляд. Максаков обернулся. Никого. Пустая арка, жерло длинного проходного двора. Завихрения снега. С трудом отгоняя холодное беспокойство, он заставил себя подумать о том, что девочка была симпатичная, что у нее красивая грудь, что он зря так резко с ней разговаривал и что после Татьяны его абсолютно не интересуют другие женщины. «Жигуленок» уже прилично занесло. Максаков завел двигатель, достал щетку и принялся за работу. Во двор въехала машина вытрезвителя. Незнакомый наряд лениво потянулся в подъезд, не обращая на него никакого внимания. Из-за угла вскочил Андронов.
— Есть! — весело закричал он. — Чугунная сковорода под окнами!
— Молодец! — помахал ему Максаков и тронулся с места.
Снова настойчиво запищала связь. Он чертыхнулся и, пытаясь одной рукой вырулить машину на Пестеля, достал «моторолу».
