Они взяли хозяйственную сумку, деньги, вышли на улицу. Невысокий Шамиль, стараясь походить на мужчину, держался очень прямо, словно юнкер на плацу. Заров сильно сутулился, двигался вихляющей походкой, походил на пьяного.
— Плохо ходишь, командир, на бомжа похож, — сказал Шамиль, добавил: — Извини.
— В спине ваша пуля застряла, вынуть нельзя, — флегматично ответил Заров. — А может и не ваша... афганская, забыл уже. Меня помалу часто цепляли.
Шамиль остановил группу подростков, о чем-то спросил, видно, ответили грубо, — в руке чечена сверкнул нож.
— Стоп! — Заров шагнул в группу, вроде несильно ударил самого высокого кулаком по голове. Тот упал на колени, завалился на бок. — Ребятки, — Заров улыбнулся, — у вас спросили, надо ответить.
— Рынок два квартала прямо, затем налево, — ответил кто-то из группы.
— Спасибо, мальчики, — улыбнулся Заров. — Увидите милиционера, не говорите ему ничего, не надо.
— Командир, откуда в тебе такая сила? Ты худой с виду, дохлый. А? — спросил Шамиль.
— Бабка заколдовала, — ответил Заров, протянул руку. — Дай нож.
— Священный. Моего деда. Его нельзя бросать, — быстро заговорил Шамиль.
— Я сказал, отдай, — Заров вошел во двор, оглянулся, воткнул нож в землю, вогнал пальцем, затер землей, поставил в это место веточку, растер подошвой. — Нож деда нельзя поднимать в уличной драке. А нас за него посадить могут.
Долго шли молча, наконец Шамиль не выдержал и спросил:
— А ножом деда можно отрезать голову Геме?
Заров сглотнул с такой силой, словно хотел проглотить огромный кусок.
— Я зачем тебя откормил и говорить выучил?
— Я говорить умел, только не хотел.
— Хорошо, тогда скажи, зачем я твою пулю из своего тела вынул, цепью на твою шею повесил? — спросил Заров.
— Я должен помнить, убивать человека нельзя. А мы что делаем? Захватили людей, требуем...
Заров схватил пацана за куртку, поднял на вытянутой руке.
— Я тебя прошу, друг! Очень прошу, помоги мне купить зелени и отправить телеграмму.
Заров поставил парня на ноги, расправил на нем одежду, сказал:
— Будут деньги, я тебе хорошую одежду куплю.
— Деньги нам не дадут, — уверенно сказал Шамиль. — Я бы ушел в Грозный, тебя оставить не могу.
— Спасибо, — ответил Заров. — Нам нельзя расставаться, мы с тобой кровные братья.
Они обошли небольшой базарчик, купили, что требуется, когда Шамиль остановился у продавца персиков.
— Гема любит персики.
— Я тоже, но у нас мало денег.
Шамиль что-то сказал продавцу.
Тот достал пакет, положил несколько персиков, гроздь винограда, протянул Шамилю. Они заговорили на своем языке. Парень сунул пакет в общую сумку, сказал:
— Брат, дай мне телеграмму и иди за нами.
Шамиль с торговцем зашли в маленькое почтовое отделение. Заров ждал на улице. Через некоторое время те вышли, не прощаясь, направились в разные стороны. Шамиль подошел к Зарову:
— Телеграмму отослал земляк, он неграмотный. А тетка на почте чуть в обморок не упала.
Шалва вошел в зал первым. Встретили его громким вздохом и аплодисментами. На Гурова смотрели выжидающе, смущал яркий костюм, канотье и трость. Человек чем-то походил на лакея. Зал напоминал небольшой театр, в партере столики, площадка для солисток, затемненные бархатом ложи. Тихая скрипка и рояль не мешали приглушенным разговорам.
В партере располагались девять столов, один был свободен. Шалва сел без приглашения, кивнул “мадам”, которая для своей должности была удивительно молода и хороша собой. Она присела, Гуров опустился на стул рядом и с любопытством оглядел зал. Двое мужчин отвернулись, лицо сыщика не дрогнуло, он лишь пристально взглянул на хозяйку, она почему-то покраснела.
Шалве подали запотевший бокал белого вина, он лишь пригубил.
— Как живешь, девочка? — густой голос Князя заполнил зал.
— Спасибо, Князь, будете ужинать, где желаете сидеть? — Мадам явно волновалась.
— Мы перекусим, желаем сидеть удобно. — Огромные карие глаза гостя смотрели внимательно.
— Прошу, — она легко поднялась и направилась за кулисы, где разминались две актрисы, одетые ни во что.
Пройдя узким коридором, хозяйка нажала кнопку, двери раздвинулись. Гости оказались в квадратной комнате метров двадцати, обставленной и как столовая, и как кабинет одновременно. Гуров сразу понял, что двери стальные, окна фальшивые. Обеденный стол занимал центр комнаты, кресла вокруг были кожаные кабинетные, письменный стол перечеркивал один из углов.
— Девочка, кухня кавказская, коньяк, водка, связь отключи, заходи только одна, — Шалва нажал какую-то кнопку, из стены выдвинулась тахта со множеством подушек.
— Девочки? — спросила хозяйка.
— Ты красавица, какие еще девочки? — удивился Шалва. — Стол накрыть могут слуги, не таскать же тебе тарелки. Распорядись и посиди с нами.
— Хорошо. — Хозяйка взяла трубку, быстро что-то проговорила.
Сыщик снял пиджак, сел за письменный стол, включил маленькую лампу, незаметно сунул “вальтер” под лежавшие на столе газеты.
— Расскажи новости: кто бывает? Не беспокоят ли тебя?
— Ты знаешь. Князь, я не слушаю чужих разговоров, — ответила хозяйка; судя по фигуре и пластике движений, она была в недалеком прошлом либо балерина, либо циркачка. — Гости случаются разные, посторонний сюда не зайдет. Меня не беспокоят. Люди государственные заглядывают, ведут себя достойно, девочки не жаловались. Бывают и воры, и разбойники, но с оружием к нам входить запрещено, — она взглянула на Гурова.
Стол накрыли быстро, умело, две миловидные девчушки исчезли бесшумно, как и появились. Хозяйка оглядела их работу, поправила два прибора!
— Связь отключена, магнитофон выключен, сотовым телефоном здесь пользоваться нельзя, мой телефон красный. — Она улыбнулась, и только тогда Гуров понял, что ей за тридцать, ближе к сорока. — Я большая поклонница вашей супруги. — Она подошла к Гурову, положила руку ему на плечо. — Вы можете себя чувствовать совершенно свободно, расслабьтесь. Желаю приятной беседы и хорошего аппетита.
— Шалва, почему я ничего не знал об этом месте? — Гуров налил водки и залпом выпил. — За твой род!
— Я очень многого не знаю о тебе, Лев Иванович. А знаю я тебя двадцать два года.
— Двадцать один, — поправил Гуров.
— А поверил я тебе окончательно только четырнадцать месяцев назад, когда ты спас Тимура. Кровь вяжет, единственное, что вяжет мужчину. Виноват, Лев Иванович, любовь тоже вяжет.
— И долги, — Гуров снова выпил, Шалва осуждающе покачал головой, но тоже выпил без тоста.
— Ты пришел получать долги? — Шалва потемнел лицом.
— Я пришел к другу за помощью, — укоризненно ответил Гуров.
Раздался тихий звонок, стальная дверь раздвинулась, в комнату вошла хозяйка:
— Вас спрашивает старый, плохо одетый человек.
— Хорошо, я сам встречу гостя. — Шалва поднялся, заторопился к дверям и вскоре вернулся с лохматым стариком, которого Гуров в первый момент не узнал.
Когда старик попытался поцеловать сыщику руку, он признал деда Яндиева, внука которого сыщик в прошлом году спас от расстрела. Гуров, обняв старика за костлявые плечи, почувствовал запах грязной одежды и немытого тела, сказал:
— Не обижай, отец, — и обратился к Шалве: — Баня или ванная имеется? И одежду необходимо сменить.
Шалва поднял лохматую бровь, взглянул на хозяйку. Через несколько секунд старика увели две молодые девушки.
Гуров лег на покрытый ковром диван, автоматически сунул под подушку пистолет, закрыл глаза: надо подумать. Старика Яндиева наверняка пригласил Шалва. Значит, он считает, что старейшина понадобится.
Хозяйку звали Дана, и она была родной дочерью Шалвы Гочишвили и совершенно не походила на грузинку. Ее мать была русской казачкой, и пошла девочка в нее, лишь характером походила на молодого отца. Он и заведение построил для дочери, которую любил с легким чувством ревности, и отношений с Даной не афишировал. Он всю жизнь желал сына. Бог не дал. Шалва буянил, в молодости дочь не признавал, позже смирился. Немногие знали об их родственной связи, но все блатные ведали: Дана под рукой Князя, и оказывали ей должное уважение.
Когда Гуров дремал. Дана с тоской спросила:
— Где ты таких мужиков достаешь, отец?
— Воина можно взять только в бою. И не хвали меня, дочка, “таких мужиков” у меня и есть один. И не я его у врага отбил, а он меня. Хотя он моложе, я знаю свое место, знай и ты. Был бы я честным джигитом и воевал на своей земле, могло сложиться по-другому. Но я хоть и в прошлом, да вор, и живу в России. Он однолюб, и смотреть на него — дело пустое. И не будем об этом никогда, — он с нажимом проговорил последнее слово.
Гуров сел легко, будто и не дремал, зорко глянул на Дану:
— Красавица, ваши чаровницы не утопят деда? И велите его постричь и приодеть. Размер и фасон подберете?
