Вчера статья скандально известного журналиста Крупицы произвела на Белоброва впечатление неожиданно грянувшего грома. Читая ее, он чувствовал, как гнев и ненависть переполняют его, в глазах потемнело, и он испугался, что его хватит удар. Это в сорок-то лет! Прочитал, разразился таким потоком брани, что Геннадич испуганно вбежал в кабинет и предложил валерьянки. Еще один кретин. Одни кретины вокруг, чтоб их разорвало! Он выгнал охранника, велел никого не пускать и сразу позвонил Грабовенко.
— Василий, ты читал статью про меня?
— Читал, — коротко ответил Грабовенко.
— И откуда вдруг всплыла вся эта срань, ты не знаешь?
— Денис, я ничего не мог сделать. Приехал следователь из Москвы, важняк, фамилия Турецкий, если тебе это о чем-то говорит…
Еще бы не говорила! Эта фамилия уже была знакома Белоброву, со вчерашнего дня Турецкий у него в печенках сидит, хотя и совсем по другому делу…
— Не мог я ему отказать! — тем временем продолжал Грабовенко. — Из московской прокуратуры звонок был. Пришлось извлечь из архива дело.
— Да хрен с ним, что он в этом деле рылся. Там не подкопаешься. Почему возник компромат на меня? Откуда ноги растут, ты можешь мне сказать?! — Белоброва колотило от ярости.
— Денис, в статье все четко прописано. И про криминалиста Желткова — этот скотина Крупица даже не стал называть фамилию, пощадил его. А Желтков, мразь подзаборная, все выложил про пулю. Молчал-молчал годами, вдруг вспомнил… А важняк к тому же нашел людей, которые утверждают, что видели тебя на стрельбище пьяным. Видели! Что мне им всем — глаза надо было выколоть или язык отрезать? Думаешь, тебя только эти видели? Да если начнешь ворошить это дело, теперь еще с десяток таких свидетелей найдется. Потому что все — путь открыт. Каждый молчал, потому что все молчали. А стоит одному рот открыть…
Белобров не стал себя больше сдерживать и разразился новым потоком брани. Грабовенко молча слушал, и когда Белобров на мгновение умолк, чтобы набрать воздух, заговорил:
— Ты думаешь, меня это никак не коснется? Я дело вел — мне и отвечать. Сейчас такое начнется… — с тоской в голосе произнес он.
— Я вот думаю, — немного успокоился Белобров, — кто затеял эту публикацию? Кому она на руку? Слушай, Денис, а если опровержение написать? Ну, по материалам дела. Мало ли что люди могут сказать? Я имею в виду этих так называемых свидетелей. Может, их журналист подкупил? Ведь пули-то нет? А это главная улика.
— С ума сошел такое обсуждать по телефону? Мой тебе совет — не реагировать. Игнорировать. Потому что если затеять опровержение, такое может открыться… Слушай, а эта Гущина… Ты с ней как-нибудь связан? Ну, я в том смысле — нет ли у вас общих дел?
— Теперь уже нет, — с досадой ответил Белобров.
Какие, к черту, общие дела с этой бабой? Теперь нечего и думать обскакать ее в их гребаной корпорации… А он-то предвкушал, губы раскатал, как говорит его двенадцатилетняя дочка Лера, нахватавшаяся подобных словечек, невзирая на строгое воспитание.
Весь день он находился под впечатлением статьи, и даже если бы захотел о ней не думать, не получалось. Потому что, конечно, начались телефонные звонки. И очень мало кто сумел искренне посочувствовать. В словах сочувствия звучала одна фальшь. А мысли все вертелись вокруг Гущиной. Вот же стерва, ну и гадина, ну и бестия… Это ее рук дело, несомненно. И как ловко все устроила, кто же ее надоумил прессу подключить? Да еще на самого знаменитого журналиста вышла.
Как говорится, пришла беда — отворяй ворота. Новость о том, что кто-то прикончил Баула, разозлила Белоброва, но не настолько, чтобы тратить на нее свои эмоции. Один момент только вызвал короткий приступ гнева — Боксер должен был еще вчера доложить об этом, но он весь день где-то мотался и только сегодня к нему смогли дозвониться верные люди Белоброва. Скорее всего Боксер отключил телефон, чтобы за ночь собраться с мыслями и найти слова оправдания. Но если у человека две извилины, то это дело безнадежное. Ни ночи, ни жизни не хватит…
А вот и он сам пожаловал, соизволил. Морда виноватая, глазки бегают, не знает, куда руки девать — то за спину их сложит, то вытянет, как на плацу, то на животе в замок сцепит. Нервничает, сучий потрох…
Белобров неохотно поднялся с дивана и сел, откинувшись на спинку и кивнув Боксеру на стул.
— Садись. Рассказывай, что вчера учудили?
— Денис Сергеевич… — Боксер сел на краешек стула, и Белобров с отвращением отметил, что голос его дрогнул. — Баула, кажись, того…
— Знаю я про Гришу. От людей. Хотя ты мне должен был доложить, как только это обнаружилось. Ну рассказывай дальше… Удивляй.
— Там два хмыря московских… Они нам уже два дня кровь пьют.
— Кровь тебе пьют бывший сотрудник генеральной прокуратуры и майор спецназа ГРУ в отставке.
— Ни хрена себе!..Так они…
— Что им нужно и из-за чего была перестрелка на стройке? — перебил его Белобров.
— Да такое вот дело… Та проститутка, у которой был… ну, вы знаете, кто… и которого мы… ну вы знаете что…
Белобров уставился недобрым взглядом прямо в глаза Боксера.
— Ну?!
— Ну и вот… У нее сестра была, она все видела. Ну и мы, конечно, решили ее… А она одного из этих московских подцепила в баре. Я сразу понял, чтобы под его защитой выйти… Ну, смыться от нас. Баул девку убрал, но пацан его видел… Который с пиццей… И этот гаденыш как-то на московских вышел и на нас натравил. И Баула, похоже, шлепнули. Короче, так было: Валерчик, хозяин девок, и я… Мы их, было, прижали, там, на стройке, но те шмалять как начали! Кто ж знал, что они со стволами? И откуда они их взяли? А потом мы уехали, потому что туда налетели менты. Короче, их всех менты забрали… ну и кассету тоже.
— Какую еще кассету? — Белобров резко встал с дивана и сделал шаг к Боксеру.
— Ну эту… Она снимала… А потом она с ней сбежала. Вот такая незадача, — с облегчением закончил свой путаный рассказ Боксер.
Белобров побагровел и яростно вытаращил глаза.
— А вот теперь ты начал меня удивлять, кретин. Кто сбежал? Труп девки? Что за кассета?!
Последние слова он выкрикнул с таким гневом, что Боксер вжался в спинку стула. Так, начинается. Шеф в гневе был страшен. А учитывая, что он копил свою ярость со вчерашнего дня, готовиться нужно к любому исходу. Сам, конечно, Белобров мараться не станет, но под боком всегда наготове Геннадич. А ему ничего не стоит покалечить человека. И это в лучшем случае…
Васнецов чувствовал прилив адреналина. Интересно, как выкрутится Плетнев, когда услышит следующий вопрос следователя?
— Гражданин Плетнев, вы утверждали, что у одного из нападавших на «Ставриде» был пистолет «иж». И из него никто не стрелял.
— Ну да, — ответил тот.
— Как человек военный, вы можете отличить «иж» от «беретты»?
— Конечно, могу.
— Так вот, в спинке кровати в номере убитой Гавриленко была найдена пуля тридцать восьмого калибра, от пистолета марки «беретта», с частичками крови на ней.
Васнецов впился взглядом в лицо Плетнева. Стекла его очков хищно блеснули, и Антон понял — следователь очень рассчитывает на то, что он сейчас смутится или как-то выдаст свое волнение.
— И что? В чем вопрос? — невозмутимо спросил Плетнев.
— А в том, что выстрел был сделан предположительно пятьдесят-шестьдесят часов назад. И исходя из ваших показаний вы теоретически могли оказаться в номере в то время, как был произведен выстрел. У вас есть оружие, гражданин Плетнев?
Васнецов подался вперед, и Плетневу показалось, что он хочет его загипнотизировать. Во всяком случае, колючим взглядом своих холодных глаз впился в глаза Плетнева.
— Мне запрещено носить оружие, — спокойно ответил он и переменил позу — облокотился на спинку стула и скрестил руки на груди.
— Вы можете объяснить, откуда там эта пуля? — продолжал сверлить взглядом Плетнева следователь. Голос у него был недовольный, потому что он ожидал другого эффекта. А майор в отставке даже бровью не повел.
— Я думаю, что кто-то стрелял в кого-то. Но это только предположение, — насмешливо ответил Плетнев.
— Вы что, издеваетесь надо мной? — вскипел лейтенант.
— Нисколько. Когда я был в номере, не видел, чтобы кто-то стрелял. И выстрелов не слышал. Так что это могло произойти до того, как я пришел туда или после…
Васнецов сжал в руках ручку, чтобы не показать свое раздражение. Обычно сдержанный и холодный, он сейчас готов был взорваться, так разозлила его невозмутимость Плетнева. Конечно, не стоило рассчитывать на то, что Плетнев как-то по-особому отреагирует на его вопрос. Васнецов и так понимал, что он ни при чем. Но хоть бы тень волнения мелькнула на лице у этого москвича…
Как и все провинциалы, Васнецов не любил москвичей. Он считал, что им не по праву достались те привилегии, которыми они совсем не дорожат, потому что воспринимают как должное. По праву рождения. Москва — город дорогой, но и зарплаты там куда как выше. Там и больше строят, и магазины всегда полные, и работы на всех хватает. Не зря же туда стекаются со всего бывшего Советского Союза. Вон, даже его племянник, сын двоюродной сестры, не захотел после окончания школы милиции остаться в Новороссийске, а поехал в Москву. Живет в общаге, питается как попало, но в родной город возвращаться не хочет. Говорит: в Москве больше перспектив. Хотя очень сомнительно, чтобы он в ближайшие годы продвинулся по карьерной лестнице. А чтобы из общаги выбраться, это только на москвичке нужно жениться, да чтобы ее родители еще и захотели принять на свою жилплощадь провинциального паренька. Хотя есть такие ушлые ребята из провинциалов, что просчитывают все ходы на много лет вперед. Мама когда-то рассказала, как сын ее приятельницы женился на москвичке. Его прописали сначала временно, тоже люди неглупые, боялись, что именно из-за прописки женился на их дочери. Пять лет прожил он со своей женой в браке. Нормально жили, без скандалов, ребенка даже родили. А потом бац, как только получил постоянную прописку, подал на развод. Пришлось родителям его бывшей жены квартиру продавать, потому что зять устроил им невыносимую жизнь. Сами перебрались в спальный район, потому что бывшему зятю тоже жилье нужно, по закону. А чтобы остаться в центре и купить две квартиры, денег не хватало. Купили ему комнату в малонаселенной коммуналке, он еще и кочевряжился. И та ему не подходит, и эта далеко от работы. А его родители потом под Новороссийском дачу продали, доложили денег, и он купил себе однокомнатную. Это же он планировал такой ход, еще когда жениться надумал! И ребенка завел не из любви к детям и не потому, что потомство хотел, а чтобы усыпить бдительность московских родственников. Нет, такого Васнецов понять не мог. Поступок этого парня он, конечно, осудил, но мелькнула мыслишка — а ведь ловко он все устроил. Собственная квартира в Москве при средних достатках за каких-то пять лет — это же просто фантастика.
