— Когда дело было? — спросил Тихонов.
— Да аккурат после обеда мы с ними встретились, часа три, значит, начало четвертого. Пока договаривались, да ехали, да бумажки подписывали, ну, часа четыре, полпятого стало, а, Сергей?
Товарищ по несчастью сумрачно кивнул патлатой головой. А потерпевший продолжал:
— Около шести, смотрим, народ служивый уже расходится, засомневались мы. Заглянули в бухгалтерию, туда-сюда: нет его нигде. Я гляжу, уборщица там в коридоре за дверью копошится. Не видала, говорю, мамаша, такого да такого, он сюда вошел? Она смеется: раз, говорит, вошел, значит, тут должен быть. Да нет, говорю, нет его тут нигде и обратно не выходил. Она и говорит: а может, он на вторую парадную вышел — и показывает дверцу в конце коридорчика. Мы — туда, а там лестница и выход на улицу. Спустились мы, смотрим, и дружка его, который на машине нас вез, нету, и машины его нигде не видно…
— Какая машина? — перебил Стас.
— «Москвич», четыреста второй. Кофейный.
— А номер, случайно, не запомнили?
Парни переглянулись, пожали плечами, второй сказал:
— Кабы знали… тогда, конечно, запомнили б…
— Кабы знали, вам и запоминать не надо было бы, — едко сказал Стас. — Вы бы с ними не вязались просто… Эх, вы… Ну, и дальше что — в милицию?
— Не-а… — длинно сказал первый парень. — Мы его еще на улице ждали… никак поверить не могли: свой вроде мужик, а такая сволочь… — И парень вдруг судорожно всхлипнул, будто собираясь заплакать — такой огромный лохматый ребенок с обручальным кольцом, которого несправедливо и жестоко обидели.
— Денег жалко, — простодушно сказал второй парень. — Две тыщи сто отдали, за них наломаешься…
— Да брось ты, Серега, — зло перебил первый. — Деньги… хрен с ними… Главное — дураки мы… Эх, дурачье какое…
В комнате повисла тяжелая тишина. Стас, сумрачно уставившись в потолок, вычислял что-то, лейтенант сочувственно смотрел на парней, сидевших понуро.
— Так, ладно, — прервал молчание Стас. — Дальше что происходило?
— С утра потолкались мы в министерстве в этом, потом в магазин поехали, к открытию, — думали, может, все-таки недоразумение какое вышло, и он туда приедет. Ну, потом поняли — околпачил он нас, гнида. Посоветовались с людьми. Езжайте, говорят, на Петровку, тридцать восемь. Мы и поехали…
Молча поднялись мы вместе с потерпевшими на четвертый этаж основного здания — в 6-й отдел МУРа, который занимается всякого рода мошенниками. Стас познакомил меня с инспектором — вихрастым пареньком на вид лет девятнадцати — Колей Спиркиным и коротко рассказал ему немудрую историю наших новоэкономистов.
— Попробуем вам помочь, граждане, — серьезно сказал Коля, обращаясь к парням. — Только сначала ознакомьтесь с этим вот правилом. — И он указал на картонный рукописный плакатик, висевший на стене: «ОПОЗНАНИЕ ПРЕСТУПНИКА — ДЕЛО ЧЕСТИ ПОТЕРПЕВШЕГО!» При этом он хитро подмигнул Стасу, и я поняла, что лозунг — дело рук и предмет гордости Коли.
Вместе со Стасом он притащил и разложил перед потерпевшими несколько альбомов в синих ледериновых переплетах.
— Ну, начнем, благословясь, — сказал Коля, открывая первый альбом. — Смотрите, ребятки, внимательно на эти карточки, ищите знакомые вам лица…
Потеснившись, парни уселись за столом и, вполголоса переговариваясь, начали листать альбом. Еще не дойдя до середины, они загомонили:
— Вот он! Он самый, паразит!
Коля внимательно посмотрел на фотографию. Потом, помычав себе что-то под нос, раскрыл перед потерпевшими другой альбом, весьма потрепанный:
— Теперь здесь ищите…
— А зачем? — недоуменно спросил первый парень. — Вот он, мы его точно указали, не сомневайтесь!
— Э-э, братцы, вам кажется, что точно, а потом выясняется, что не точно. Похожих людей мало ли? Смотрите, смотрите, не ленитесь!
Пока ребята смотрели альбом, Коля Спиркин отошел с нами к окну:
— Это Рудик Вышеградский.
— Марчелло? — уточнил Стас.
— Он. Все бы в цвет — Рудик как раз по «сквознякам» мастер, его почерк, но дело в том, что он был осужден и вряд ли вернулся, я сейчас посмотрю приговор…
— А что ж ты им еще дал? — удивился Стас.
— Там его карточка есть давняя, лет десять назад снимали, еще мальчишкой, можно сказать.
Спиркин посмотрел на всякий случай приговор — срок наказания истек полгода назад…
— Он! — торжествующе заорал Сергей.
— Похож, — поддержал первый парень. — Но только он здесь молодой очень. А вообще-то он!
— Вот стервец! — сказал Спиркин с досадой. — Ведь обещал в прошлый раз, Христом Богом клялся, что, по крайней мере, Москву «бомбить» не будет.
— А что это его так разобрало? — с усмешкой спросил Стас.
— Да как тебе сказать — в порядке благодарности, что ли. Мы, понимаешь, хоть и посадили его потом, но предварительно выручили: его в «Шестиграннике» взялся наказывать один уголовник, так он его довел чуть ли не до потери пульса. Насилу отходили…
Коля дал нам адрес Вышеградского, и мы, оставив в приемной потерпевших, отправились в оперативный зал. Севергин по просьбе Стаса очень быстро связался с отделением милиции, на территории которого жил мошенник, и попросил его задержать.
У меня всегда было представление, что жулики держатся друг за друга, что у них что-то вроде союза, иначе им, при их профессии, мне казалось, не удержаться в одиночку. Я и спросила Стаса, почему с Вышеградским так строго обошелся тот уголовник, все-таки свой брат жулик!
— Ну, это все не так просто, вернее, не так линейно, — сказал Стас. — Ты напрасно думаешь, что между жуликами тишь да гладь. Они друг у друга за лишний кусок глотку вырвут, и все эти россказни о братской дружбе меж блатными — чистый фольклор. Тем более, если речь идет об аферисте.
— А почему об аферисте — тем более?
— Потому что если, ну, условно, конечно, признать у жуликов какую-то сословность, то аферист гораздо ниже вора по иерархии: его, конечно, уважают за быстроту ума, но недолюбливают за крайнюю — даже среди жуликов! — безнравственность, презирают за полное отсутствие сентиментальности и ненавидят за постоянную готовность ради денежки отступить от блатных законов.
— Стас, а как жулики понимают безнравственность?
— Само собой, когда карманник вытаскивает у тебя в троллейбусе всю получку, то о какой уж тут вроде нравственности говорить! Но некоторые представления о человечности есть и у них. Был такой жулик — Важа-седой, он из кавказцев, вот мне Важа про одного из аферистов сказал как-то: «Нэ человэк это, слушай, настоящий шакал! Он, дорогой, родного дедушку под виноградом похоронит. Зачэм, знаешь? Чтобы на удобрении сэкономить, вах!»
Севергин снял трубку, послушал, подозвал Стаса, тот записал что-то в свой блокнот и вернулся ко мне. Оказывается, Вышеградский лежал в больнице.
— Это осложняет дело, — сказал Стас. — Парни так уверенно опознали его… и все пустое. Алиби…
— Выходит, они ошиблись?
— Трудно сказать… — Стас покачал головой. — Уж больно они в него вцепились… Тут что-то не то. Пошли к нему?
— Куда — в больницу?
— Ну да. Ты мне как доктор можешь понадобиться, особенно если он «горбатого лепит».
— Горбатого лепит? — не поняла я.
— Ну да, это они так говорят.
— А что это такое?
— Ну, значит, «туфту гонят», — серьезно ответил Стас.
— Стас, не морочь голову, — рассердилась я. — Что это такое?
— Ну очень просто — это когда «фуфель заправляют»… — Здесь Стас не выдержал и расхохотался: — Чуден и непонятен язык наших клиентов. В данном случае меня интересует, не врет ли Вышеградский насчет болезни, не обманывает ли врачей и нас с тобой, не симулирует ли. Ясно?
— Вот теперь ясно. А куда надо идти?
— К счастью, рядом. Вернее, напротив — участковый сообщил, что он лежит в Екатерининской больнице. Так что машина нам не понадобится…
Отпустив дотерпевших пообедать и строго-настрого предписав им явиться минут через сорок в вестибюль больницы, Стас галантно взял меня под руку и вывел в Каретный переулок.
— Странный все-таки народ эти жулики, — сказал он, после того как мы прошагали минуты две молча. — Даже ученые сколько лет над ними бьются, а понять не могут…
— Чего не могут понять ученые? — спросила я. — Психологии или…
— Ну, всех этих проблем. Одни ученые формулируют так: «Преступление не вознаграждается».
— То есть не стоит овчинка выделки?
— Примерно. По всей, так сказать, сумме результатов. И не только тогда, когда вместо вожделенного кошелька карманник получает пять лет. Затраты нервов, постоянный страх и тому подобное…
Об этом стоило расспросить подробнее, но пока что я поинтересовалась:
— А что говорят другие ученые?
— Другие смотрят на это дело с меньшим оптимизмом. Англичанин один, Эйсенк, прямо заявил: для добывания денег преступление открывает куда более широкие перспективы, чем труд. Правда, мне кажется, что их английские жулики — ребята куда более основательные, чем наши, и «добывание денег» понимают как хороший счет в банке. А наши охломоны накопительством обычно не занимаются: все идет на пропой души… Вот и рассуди…
