Андрей упал на диван, уставился в потрескавшийся потолок. За окном смеялись дети, играя в чеченских террористов. «Теперь твоя очередь быть Басаевым! Так нечестно, я тебя первый в заложники взял!»
На подоконнике, спрятавшись за занавеску, стоял маленький глобус. Тоха все-таки раздобыл. Обидно, не пригодился земной шарик. Новый командир с высоких трибун клеймил позором своего предшественника, вызывая восхищение у прессы и населения смелостью и прямотой. Предложение (приказ) расстаться с позорным прошлым поступило (поступил) незамедлительно. Тоха ослушался (все ж платил кровные!) и спрятал школьное пособие за занавеску.
Андрей встал с дивана, подошел к окну и выкинул в форточку смятую, так и не прикуренную сигарету. Опустил глаза на глобус. Рядом лежала маленькая блестящая коробочка. Что еще за безделушка?
Пудреница. Андрей щелкнул замочком, открыл крышку. Зеркальце, тампон, пудра. Из дешевых, ларечных. «В нашем полку завелись „голубые“? Тоха, что ли, нос пудрит? Ленка забыла? Нет, она сюда сама никогда не заходит, к себе приглашает. Да и, кроме Франции, ничем морду не мажет, брезгует». Вчера безделушки не было, это точно, Андрей искал свою записную, обшарил весь кабинет, прежде чем нашел ее в кармане. Не было пудреницы! Не было!..
Опять стучит. Ой, как стучит! Андрей сжал ладонями виски. Не стучи! Заткнись, заглохни!
«Демократия залезла ко мне в постель. Насилую вчера любимую женщину…» Женщину. 20.03…
Андрей выскочил из кабинета и столкнулся с Ермаковым.
– Ермак, ты вчера в вечер молотил?
– Ну.
– Фанат в моем кабинете торпеду не шлифовал?
– Опять не прибрался? Понимаю.
– Так что?
– Было дело. Только, Андрюха, я тебе ничего не говорил. У нас ведь образцовый коллектив.
– Ладно.
Фанат – бывший подводник! Ну и дурень же ты, Воронов.
Андрей метнулся к двери Херувимовского кабинета, рванул ручку. Фанат разложил на столе несколько упаковок с зубной пастой и составлял из них икебану.
Андрей сжал кулаки.
– А, Андрюха, ну, как дела?
– Фанат, ты же фанат! Ты же наш до гроба! Почему?!
– Что почему? – Голос Херувимова отличался спокойствием и невозмутимостью.
– Зачем ты меня вломил? Бабки? Компра? Чем тебя взяли?
– Никто меня ничем не брал. И вообще о чем базар-то? Вчерашний материал с кошельком? Так извини, я все, что мог, из терпилы выжал.
– Выключи дурку, Херувим! Где компьютеры?!
– Ты дал! Откуда я знаю?
– Ты звонил вчера из моего кабинета своему корефану Лаптеву! В 20.03! В следующий раз пусть вырубает АОН! Я сам, конечно, еще тот дурик, язык от счастья распустил! Верил потому что. Тебе, фанат, верил!
– Ха-ха… Мало ли кто мог звонить. Тот же Грицук. Или Ермак.
– Нет, голубь. Только ты у нас на диване свою торпеду шлифуешь. И вчера у тебя зачесалось. А между делом звякнул с телефона, что был под рукой! Что, не так?!
Андрей распахнул пиджак, пуговица спрыгнула на пол и спряталась под сейфом.
– Драться собираешься? – убийственно спокойно спросил Херувимов.
– Сволочь ты, – бессильно прошипел Андрей. – Не гоношись, коллега. «Орбита» хочешь? Как хочешь. Чего ты так разнервничался? Твои, что ли, компьютеры? Или справедливость покоя не дает? Неужели ты не видишь, что происходит? Да сядь, не маячь!
Андрей подцепил ногой стул, выдвинув его в центр кабинета. Сел. Фанат закурил и убрал икебану.
– Неужели тебе нравится наш нынешний мудак? С его «Чистыми зубами» и бредовыми псалмами?
– А при чем…
– Все при том же, милок. При правительстве. Ты думаешь, этого клоуна оставит новый губернатор? Пинком под зад, вместе с кариесом и пародонтозом! С сахаром и без сахара! С музыкой! Дантист ведь не сам по себе у нас объявился, ты ж не дурак, догадываться должен!
– Что с того-то? Ежу понятно – это чудеса нынешней администрации. Но компьютеры-то…
Херувимов развел руками, не дав Андрею закончить.
– Правильно, головушка ты наша мудреная! Правильно! Канун выборов! Кандидаты готовы утопить друг друга в дерьме! Скормить собакам! Облить грязью! А нынешние правители завязли в коррупции, как в гнилом болоте. Где ни копни – выроешь! Так зачем же рыть? Пусть милиция зубы драит да лыбится на всех углах! Не надо, не надо рыть! Так спокойней, На претендента пока не нароешь – он еще не успел много наворовать. Усекаешь, Штирлиц? И будет наш дантист командовать еще пять лет, если сейчас губернатора не подвинуть. Поэтому надо подвинуть. Но на это денежки требуются, большие денежки. Понял, где твои компьютеры?.. За «глухарь» не уволят. Сейчас белые зубы в почете, а не раскрываемость, не переживай.
Андрей вытер вспотевший лоб.
– А фанатизм, – продолжил Херувимов, – так он тоже предел имеет.
– Валютный?
– И валютный тоже. Кому мой фанатизм нужен? Министерству, губернатору, дантисту? Можно валютный. Я свое государству отдал, хотелось бы по совести расчет получить. Но не дает государство, не дает, акромя бесплатного проезда…
– Старая песня, Херувим.
– Эта песня никогда не будет старой. Это хит всех времен и народов! Вечный шлягер.
– Где компьютеры?
– Понятия не имею. Честно говоря, я даже не знал, что их спрячут на лодке. Ты молоток, лихо вычислил. С твоими способностями не в ментуре киснуть надо.
– Я не кисну.
– Вот я и говорю. Беги отсюда, пока молодой.
– Подожду бежать. Ты кариес не заговаривай. В курсе ведь…
– В курсе, в курсе, – с милой улыбкой перебил экс-фанат Херувимов. – Компьютеры увел Груздь Александр Алексеевич. Сам у себя.
«Лексеич, – мелькнуло в голове у Андрея. – Совпадение? Кто его знает?»
– Моя роль – пустячок: проследить, чтобы все в ажуре было по милицейской линии. Я перед тобой кривляться не собираюсь, не привык. Виноватым себя тоже не считаю и угрызениями не страдаю. Юрок ко мне обратился по старой памяти, по морской. Так и так, помочь надо кандидату, хороший он мужик, порядок наведет, ментуру из беспросвета вытащит. Поможем.
– За так?
– Ой, только не пой про мораль.
– Какой смысл самому у себя воровать товар? Что-то ты не то грузишь.
– Смысл? – простодушно переспросил Херувимов. – Прямой смысл, старина. Груз застрахован в одной частной компании на миллион долларов…
Андрей сглотнул слюну. Да, Воронов, да. Не вписался ты в тематику. Куда ты суешься со своей дедукцией, со своими замерзшими стеклами, математическими расчетами, психологией преступника? Ничего, кроме снисходительной улыбки, ты не вызываешь. Резвись, юноша, резвись, играй в благородных сыщиков. Покуда. Правильно Херувимов меркует – вечный это шлягер. Золотой!
– Не маловато ли лимона для кандидата?
– Ну, я думаю, что заветных мест много… Поднакопит.
– До выборов неделя. Они не успеют получить страховку.
– Полноте! А для чего существуют банковские кредиты, общественные фонды? Есть где взять в долг. На время. А потом отдать…
– Или не отдать. У власти не отнимешь.
– Не знаю, это их проблемы.
– А если бы я перехватил компьютеры?
– Тебе бы сказали «спасибо». Груздь остался бы при своих. Но разве это последняя сделка Груздя? Не вышло сегодня, выйдет завтра. Зачем задавать глупые вопросы, Андрюша?
Андрей поднялся со стула. Он понял, что оставаться здесь не имеет никакого смысла.
– Не боишься, Херувим?
– Ко-го?! Иди, застучи! Только телефончик-то в Юркином аппарате твой завис, а не мой. А слова? Так они ж и есть – слова! Мало ли что я по пьяни тут наговорил? Дурачок я по жизни, контуженный. Кессонная болезнь.
Херувим еще раз приветливо сверкнул белоснежными, совершенно здоровыми зубами.
– Гони, Андрюха, тучу-печаль! Политика во всем виновата, политика проклятая…
– Ты, Херувим, политику с блядством не путай.
Андрей шарнул дверью. Единственное, наверное, чем он мог себя успокоить.
Длинный, длинный коридор. С белыми, как голливудские зубы, стенами. Не имеющий поворотов и темных мест. Без изъянов. Идти бы да идти. Шагать без устали. В даль. В светлую.
Ну, Воронов, ты дал…
Спятил. Не иначе…
«Здравствуй, милая моя, жестяная плевательница. Вот и снова мы рядом, лицом к лицу. Надо же, я и не знал, что ты так элегантна. Какие совершенные формы, какой возбуждающий шарм, изводящий слюной и выворачивающий душу. Позволь же скорее от всего сердца после стольких дней разлуки плюнуть в твою серебристую увлажненно-пурпурную плоть, доставив тебе хоть секундное наслаждение, ибо предназначение твое на этом свете – собирать чужие плевки и зубы. Как, тебе не нравится?! Это невозможно! Тебе должно нравиться! Каждый обязан с благодарностью нести свой крест. И радоваться. Верно? Радуйся. Тьфу!!!»
– Который час?
– Без десяти.
Палыч кивнул на стеклянную витрину аптеки:
– Успею. Сбегаю, позвоню. Там телефон есть.
– Депонент?
– Да, Витька Шапошников, говорят, получил.
Андрей недовольно покосился на участкового:
