— Я хотел бы иметь в «Протоне» человека, которому можно доверять.
— А с теми рабочими, которые тридцатого вечером привезли трансформаторы, вы разговаривали?
— За которыми вы наблюдали? Да, разговаривал. Общий опрос — это одно из элементарных дел, когда начинается расследование. Они приехали из Вроцлава. Никогда не бывали не только на «Протоне», но и вообще в Варшаве.
Снова наступило молчание, которое прервал охранник:
— Есть у меня на заметке еще кое-что. Как раз сейчас подумал, но это как будто уже не важно.
— Что именно? Все может быть важным.
— Когда вы приказали мне наблюдать за вскрытой дверью, бухгалтер Калета хотела войти в комнату пана Эмиля. Кажется, за конвертами для зарплаты.
— Это действительно уже не имеет значения.
— А чем черт не шутит? На заводе ее называют Марусей, а вы искали человека, чье имя или фамилия начинаются на «Мар». Меня сержант как-то спрашивал, не знаю ли я таких.
— Это интересно. Только у Калеты стопроцентное алиби. Она не могла быть в «Протоне» тем вечером.
— Вот и я так думаю. Однако должен был вам это сказать. Я сейчас еще кое-что выясняю. Но вам сообщу только после того, как все проверю… Пан капитан, если бы я помог вам в этом деле, мне полагалась бы какая-нибудь награда?
— И немалая. Это я вам могу обещать даже сейчас.
— Обещать не надо. Я только хотел узнать.
28
Воскресенье. Поручик Витек дежурит по управлению. Помощником у него сержант Клос. Поручик по телефону просит его зайти к себе в кабинет.
— Сержант, получено донесение из Колюшек.
— Насчет портрета мужчины, приходившего к Зомбеку?
— Да, мы передали его всем комиссариатам в Колюшках.
— Нашли кого-нибудь?
— Можно было предвидеть, что не найдут. И вообще, откуда это взялось, что человек, который приходил к Зомбеку, живет непременно в Колюшках? Почему не в Поронине?
— Мы хотели только проверить. Открытка, полученная Зомбеком, была выслана именно оттуда. Капитан решил, что этот человек потому и появился у Зомбека, что тот не ответил на его поздравление.
— А, может, он как раз ответил и пригласил его на воскресенье?
— Думаю, что нет.
— С вами с ума сойдешь! Почему нет?
— Потому что Зомбек был удивлен и напуган, когда увидел гостя. Он его совершенно не ждал.
— А вы не подумали, что кто-то может жить, например, в Лодзи или в Катовицах, а открытку бросить в ящик в Колюшках, когда пересаживается с поезда на поезд?
— Может бросить и когда пересаживается, это правда. Но может также и жить в Колюшках.
— Сержант, оставьте эту мысль в покое. Вы только будете посмешищем. По-моему, дело проиграно. Всего хорошего. Чуть не забыл: Фальконова звонила. Хочет увидеть капитана Вуйчика. Говорит, по важному делу.
— Когда звонила?
— Около полудня. Я несколько раз звонил Вуйчику, но его нет дома.
— Он поехал на рыбалку. Хотя уже должен бы вернуться…
— Не вернулся, сержант. Я звонил ему пять минут назад. А Фальконова, — поручик смотрит на часы, — через полчаса будет ждать его в баре «Закуска». Может, вы туда съездите? Капитана нет, а я отказался от этого безнадежного дела. И счастлив, что отказался. Развлекайтесь сами…
— Должен ехать именно я?
— Не могу послать никого другого, так как вы лучше всех знаете суть дела. Возьмите машину, трамваем не успеете.
29
Я возвращался с озера кратчайшей дорогой.
Уже оставив за собой рощицу, услышал, что сзади идет автомобиль. Обернулся. Урчание мотора приближалось, однако света фар не было видно. Силуэт радиатора вынырнул из-за деревьев неожиданно близко. Я отпрыгнул в сторону и поразился: автомобиль с погашенными фарами шел прямо на меня. Я перебежал на другую сторону дороги и тут меня ослепил свет фар. Еще один прыжок, на правую сторону, — машина повернула за мной. И в тот момент, когда я собрался перескочить широкий кювет, меня — уже в полете — настиг сильный толчок в бедро. Сила удара отбросила меня на несколько метров в сторону. Я перелетел через кювет и упал на кусты можжевельника. Автомобиль резко рванулся вперед, а через секунду уже исчез за деревьями так быстро, что я не успел заметить его номера.
Боль в бедре была сильной, однако прошла довольно быстро. Я встал, отряхнулся от пыли и иголок. Когда искал на дороге брошенную удочку, подъехал Броняк на велосипеде. Я расстался с ним у озера, так как мы никогда не возвращались в город вместе. Он уезжал по главной дороге, я шел напрямик. Причем даже не предполагал, что по ней сможет пройти автомобиль.
— Я услышал, — сказал Броняк, — что за вами поехала какая-то машина. У нее были погашены фары, поэтому я и повернул назад. Что случилось? Вас сильно ударили? Почему вы не стреляли?
Я не стрелял потому, что на рыбалку не брал с собой оружия. По крайней мере в эти часы хотел забыть, что существуют люди, которые могут меня убить и в которых нужно стрелять.
— Может в машине были пьяные или хулиганы? — предположил я.
— Неизвестно, кто там был, — ответил охранник, — К таким вещам надо относиться серьезно.
— Возможно и случайность, — сказал я неуверенно и поднял удочку — она лежала у края кювета.
— А я думаю, что это не случайность. Вы должны сюда кого-нибудь прислать, чтобы исследовали следы шин.
— Пан Броняк, у нас почти все ездят на «лысой» резине. Бережливые. Да на этой пыли и следы разобрать почти невозможно.
— Все равно не пренебрегайте этим. Не исключено, что кто-то из преступников, кого вы поймали, вышел из тюрьмы и теперь мстит.
Мы попрощались. Охранник укатил, а я пошел дальше той же дорогой, прислушиваясь, не приближается ли сзади шум мотора…
Подумал отчего-то о великолепной удочке Броняка и вдруг вспомнил, где мне приходилось видеть точно такую же, — в квартире Эмиля Зомбека. Она была прислонена к стене. Сержант еще играл ею, разговаривая с Галиной.
А не мог ли Броняк выкрасть эту удочку? Он производил, правда, впечатление человека честного и уравновешенного, но как фанатик рыбной ловли вполне мог бы решиться на что-нибудь подобное. Тем более, что Зомбек не оставил после себя наследников.
30
Пианист играет на расстроенном рояле и поет пропитым голосом:
Не говори, не надо слов пустых,
Уже не верю твоему «навеки»…
Клос заказывает сосиски и два пива. Просит официантку выписать счет и прячет его в карман.
— Вам оплатят это угощение? — спрашивает Фальконова.
— У нас никогда ничего заранее неизвестно, — говорит сержант. — Но у вас, кажется, есть для милиции сообщение, за которое стоит понести расходы? Это даже приятно — пригласить на ужин милую и откровенную женщину.
Фальконова вздыхает. Съев только одну сосиску, она отодвигает тарелку.
— Жалко, что пан капитан занят.
— Вы же знаете, что я даже отсюда ему звонил. Он еще не вернулся с рыбалки.
У Фальконовой, несмотря на ее сорок лет, еще довольно молодое лицо, но руки безнадежно испорчены, изъедены мылом и содой, красны от постоянных ожогов. Сержант смотрит на ее руки.
— Капитан вам обо всем рассказал? И о том, что я поклялась покойному, тоже?
— Обо всем. Я знаю жизнь, пани Фальконова. Вы можете говорить со мной так, словно знаете меня с детства. Словно я вам носил воду для стирки…
— Да, вы человек здравый, это видно. Я обещала капитану, что подробно опишу того человека, который приходил к Эмилю.
— Раньше вы рассказывали не так, как было, правда? Я вас понимаю, пани Фальконова. Вы поклялись Эмилю сохранить тайну. А тут появляется милиция и просит вас нарушить эту клятву. Милиция, конечно, хочет как лучше, вы это знаете, но вы хотите остаться честной перед покойным. Я вас понимаю.
— Именно так и было, поверите ли. Только теперь мне стыдно, потому что я…
— Уверен, что стыдно, — тут же подхватывает сержант, — Если бы Эмиль знал, что его убьют, то обязательно попросил бы вас отомстить за его смерть. У нас по вашей милости было много хлопот. Нашим людям пришлось изрядно поработать: ходить, искать, проверять…
— Поверите ли, но у него лицо точно такое, как я рассказала. Только когда я сидела там у вас, вдруг появился у меня перед глазами Эмиль — аж в животе похолодело. И тогда я сказала, что у того человека были еще очки и усы. А он не носил ни очков, ни усов.
— Плохо. Придется нам с вами еще раз проделать эту работу. Выпьете пива? Заказать еще?
— Нет, спасибо, не надо.
— Вы хотите еще что-то сказать, правда? Тяжело человеку, когда он что-нибудь скрывает и не может никому довериться. Я это знаю, пани Фальконова. Тоже кое-что пережил.
— Это верно, на душе тяжело. И боюсь я чего-то. Хотела сегодня сказать всю правду, и все равно боюсь, поверите ли.
— Так скажите, не надо себя мучить.
— Когда я вернулась к Эмилю после прогулки, то сразу спросила что это за человек был и почему он так напуган. «Это тот, из Колюшек», — сказал Эмиль. Тогда я спросила, тот ли, что прислал открытку с поздравлением? «Он, — сказал Эмиль, — только ты сюда не встревай, не твое это дело». А потом толкнул меня на колени и заставил поклясться перед святым образом, что я забуду и об этом человеке, и об открытке. И что никому ничего не скажу, даже если меня станут пытать.
