Далее Регина в терапевтических целях порассказывала ужасы про своих детей, по ее выражению, “тупых, как олени”.
— И твой, и мои выросли в доме, где книги используют не только в качестве подставки под кастрюли! — Регина, как всегда, употребила слишком энергичное выражение, мне доподлинно было известно, что за библиотеку ее отца в свое время давали двести тысяч долларов, и не менее доподлинно известно, что в ее доме библиотека служила не только украшением интерьера. — А сколько твой за свои годики книжек прочитал? Не считая “Курочки Рябы”? Вот именно, и мои не больше. Музеи — отстой, театры — древность…
В общем, как только я осознала, что в своих проблемах не одинока, мне существенно полегчало. Мы с Региной еще посплетничали по поводу предстоящего бракосочетания; фокус был в том, что все вокруг были осведомлены о самом факте, но время и место держались нами в тайне из принципа. У нас с Сашкой были грандиозные планы: после регистрации — Мариинский театр, после театра — ужин в ресторане, на две персоны, после ужина — самолет в Париж, ради чего мой жених с.момента подачи заявления в ЗАГС вкалывал как негр на плантациях, личным примером иллюстрируя старую загадку: почему врачи работают на полторы ставки, а не на две и не на одну? Потому что на одну есть нечего, а на две — некогда.
Вернее, самолет в Париж улетал на следующий день утром, но очень ранним утром, поэтому ужин от самолета должна была отделять только короткая брачная ночь. Таким образом, времени для дружественной тусовки не оставалось, по причине чего дружественная тусовка пребывала в негодовании и регулярно грозилась с момента возвращения Стеценко с курсов повышения квалификации залечь в засаде возле всех районных ЗАГСов… Но мы держались как могли.
Разговор с Региной затянулся; положив трубку, я попыталась доказать ребенку, что время уже не детское, спать пора. Ребенок сидел у себя надувшись, поскольку из-за меня ему не смогли дозвониться девочки. И точно, через три минуты телефон зазвонил снова, Гошка схватил трубку и плотно прикрыл за собой дверь своей комнаты, перед этим успев сказать мне:
— Хорошо, когда ты на работе — и телефон свободен, и мы с тобой не ссоримся.
Я осталась стоять перед закрытой дверью, переваривая тот факт, что наши отношения с сыном вступили в новую фазу. Я уже не являюсь для него авторитетом (да, похоже, никогда особо не являлась); он воспринимает меня как досадное приложение к его подростковым проблемам, и более того, ему лучше без меня, чем со мной. Отчетливо сознавая, что я не смогу всю жизнь водить его за ручку, я тем не менее испытала сложные эмоции от того, что у нас с ним развивается типичный синдром отношений матери и взрослеющего сына — “вместе тесно, а врозь скучно”, при этом вторая часть относится только ко мне. Ужас; скорее бы приехал Сашка. Он единственный умудряется каким-то образом общаться с моим сложным отпрыском, не раздражая его и не раздражаясь сам. Открылась дверь, и выглянул мой сын с плутоватым выражением хитрых глаз.
— Ма, — сказал он. — А ты завтра во сколько придешь?
— Не знаю, а что?
— Мы хотели с ребятами потусоваться немножко; хорошо бы до утра…
— С какими ребятами? — беспомощно спросила я.
— Ну, из школы.
— Что значит — до утра? — стала я надувать щеки. — А в школу?
— Прямо отсюда и пойдем в школу.
— Нет, Гоша, — об этом не может быть и речи.
— Ну почему? — заканючил он.
— Потому что я не понимаю, что это за тусовки с ночевкой в вашем возрасте. А во-вторых, — я тут же отметила, как мой голос предательски звенит, но уже ничего с этим поделать не могла, — куда ты собираешься меня деть?
— Ну, а куда ты делась вчера?
— Вообще-то я была на месте происшествия, — ответила я.
— Вот и сегодня туда съезди, — посоветовал любящий сын.
— Гоша, — невероятным усилием воли я заставила себя говорить тихо и проникновенно, — а тебе меня не жалко? Я работала больше суток, устала как собака, а ты мне и завтра предлагаешь отправиться на место происшествия? Тебе не жалко меня?
— Не-а, — ответил черствый подросток и захлопнул перед моим носом дверь, видимо, убедившись, что я никуда не отвалю, не дам им потусоваться, и стало быть, не стоит рассыпать передо мной перлы своего красноречия.
Вот и поговорили, подумала я. Все померкло, мне стало казаться, что ничего хорошего в жизни меня не ждет, сын для меня потерян, ему сомнительные тусовки с приятелями дороже родной матери и т. д., и т. п…
Если бы Сашка по телефону не прорвался через бесконечное воркование сына с многочисленными дамами сердца и не пролил некоторое количество бальзама на мои душевные раны, мне плохо пришлось бы в эту ночь. Сыночек, схвативший трубку в надежде, что это его домогаются девушки, с недовольной рожей вынес мне телефон и снова заперся в своей помойной яме.
— Любимая, — ласково и убедительно говорил мне Стеценко, — у тебя нормальный ребенок. Умный и добрый.
— Да-а, — хныкала я, — добрый; родную мамочку готов из дома выпереть ради своих тусовщиков…
— Учти, что у него переходный возраст; вспомни себя в это время, — взывал к моему рассудку Сашка.
— Вспоминаю; ужасно. Самое интересное, что я сама понимала, какая я мерзкая. Но ничего не могла с собой поделать, мерзости из меня выскакивали помимо моей воли.
— Ну вот видишь. А чего ты от него хочешь? Чтобы он был умнее собственной мамочки? Такого не бывает.
— Ну да, не бывает… — я нудила и нудила, и чуть не забыла сообщить Сашке, что в понедельник улетаю со своим малолетним негодяем в Англию, и прилечу как раз к его приезду.
— Рад за тебя. Надеюсь, туда не заявится Ди Кара и не свистнет тебя из-под моего носа за неделю до свадьбы?
Я вслушалась в то, как Сашка это говорит — действительно ревнует меня или просто шутит? Вообще-то к Пьетро он относится весьма душевно, они чуть не побратались у меня на глазах, но лучше не раздражать его перед ответственным жизненным шагом.
— Пьетро там не будет, — твердо ответила я. — И вообще, я еду с ребенком, он не позволит мне развратничать.
— Ты со своими вампирами-то за неделю управишься? — спросил Сашка, и я подумала, что мне еще нужно добиться объединения в моем производстве всех этих дел.
Мы наскоро обсудили вампирские дела, и разговор сам собой вернулся к проблемам подрастающего поколения. Напоследок Сашка, стараясь развеселить меня во что бы то ни стало, напомнил мне про нашего общего знакомого, бывшего следователя прокуратуры, вовремя удравшего в мировые судьи, который теперь, рассматривая алиментные дела, веселит публику в зале сентенциями типа: “Ответчик, помните — от того, как вы сейчас относитесь к своим детям, зависит, в каком доме престарелых вы проведете свою старость”…
Распрощавшись с женихом, я пошла на кухню и выглянула в окно. Подворотня зияла черной дырой, расселенный флигель соседнего дома смотрелся средневековыми руинами, и никакая сила не заставила бы меня сегодня выйти из дома. Но я знала, что завтра с утра все покажется другим, не таким зловещим. Оставалось лечь спать; я легла, но сон не шел, я все время прокручивала в уме события минувших суток, и на фоне тяжелых мыслей о собственных упущениях в воспитании сына мое профессиональное эго пыталось сложить воедино фрагменты головоломки с чудовищем, у которого в желудке кровь, и с обескровленными трупами. И с таинственным “санитаром”, который слишком много знает про вампиров, и с которым, судя по всему, небезопасно уединяться в морге.
Эвакуировать ребенка я никуда не стала, здраво рассудив, что ни один район в городе не может считаться безопасным. Утром, когда я выпихивала его в школу, он еще дулся, но по утрам, совушка моя, он всегда бывает дик и неразговорчив.
Выпроводив Гошку, я заполучила полчаса свободного времени и побрела к зеркалу. Мучившая меня с самого пробуждения головная боль моментально усилилась, как только я увидела свое отражение. Читая на дежурствах расплодившиеся женские журналы, я всегда искренне недоумеваю, как можно, видя такое в зеркале, по журнальным советам без зазрения совести внушать себе: “ах, какая я красавица, я лучше всех, мужчины сложатся штабелями при виде меня”, если, конечно, ты не профессиональная аферистка.
Но то, что я увидела сегодня, сразило меня наповал. То, что отражалось в зеркале, было даже не лицом, а каким-то серым блином с еле угадывавшимися смотровыми щелями. Волосы не хотели лежать ни под каким предлогом и размазывались по черепу, делая меня еще безобразнее. Вопреки умильным советам женских журналов, я плюнула в свое отражение и побрела на кухню, где на завтрак съела две таблетки цитрамона и одну анальгина. Подумав, я запила все это валерьянкой, лениво натянула на себя что-то из одежды и отправилась внушать шефу, что нам необходимо забрать как минимум два дела из других районов, добиться передачи нам еще одного дела чужой — милицейской — подследственности, и пошукать по соседним прокуратурам, на случай, если мы еще не все собрали.
