– Значит, у Розамунды имелся и другой дом?
– Да, в Винчестере, точнее, в Клоузе. Дом принадлежал моему дяде Джорджу Марлоу – он сам его купил. После смерти дедушки родительский дом, в котором выросли мой отец и Джордж, достался моему отцу. Джордж был младшим сыном и пошел в армию.
– И у Николаса тоже было свое жилье?
– Да, в Норфолке. Я ездила туда; очень славное место.
– Значит, если бы ему было плохо в Тревельян-Холле, он вполне мог бы отсюда уехать и не остался бы без крыши над головой… А если бы, скажем, он женился, но не захотел приводить свою жену в Тревельян-Холл, он мог поселиться и у себя?
Они дошли до аллеи, ведущей к дому. Рейчел отвернулась и посмотрела на мыс.
– Не думаю, что Николас женился бы и уехал отсюда.
– Но если бы захотел, то мог бы.
– Да, – не сразу тихо ответила она.
Значит ли это, что у Оливии имелся мотив к убийству Николаса?
Ратлидж посмотрел на Рейчел, внезапно поняв нечто такое, чего раньше он в ней не замечал.
– Вы были влюблены в Николаса, да? Почти всю жизнь.
– Нет! Я была привязана к нему, но любовь… – Голос ее пресекся, а вместе с ним – и ложь.
– Вы любили Питера? – отрывисто спросил Ратлидж, чувствуя, как боль человека, которого он знал, смешивается с его собственной болью. Питер заслуживал лучшей участи!
Рейчел круто развернулась к нему:
– Что вы понимаете в любви! Да, я любила Питера, он был чудесный, мягкий, добрый… Не было дня после его отплытия в Африку, чтобы я не скучала по нему!
– Но любовь к нему – совсем не то, что любовь к Николасу, верно?
– Прекратите! – воскликнула она, смахивая слезы. Она поспешно взбежала на крыльцо и отперла дверь. – Не желаю вас слушать! Уходите! Я сама заберу корабли. Мне не нужны ни вы, ни кто-либо другой!
Ратлидж тихо подошел к ней сзади и взял у нее ключ.
– Простите, – негромко сказал он. – Я был не прав.
– Но ведь я сама привела вас сюда, – возразила она, когда дверь распахнулась. Казалось, дом ждет их. – Теперь я понимаю, что ошиблась. Возвращайтесь в Лондон, а меня оставьте в покое!
* * *
Если Кормак и ночевал в Тревельян-Холле, он не оставил никаких следов своего пребывания здесь.
Ратлидж заварил на кухне чай и отнес его в малую гостиную окнами на море. Он сам привел туда Рейчел и сразу раздвинул шторы, чтобы избавиться от тягостной атмосферы, сгустившейся в затемненных комнатах. Рейчел перестала плакать, но была бледна, и он почувствовал себя виноватым. Она взяла у него чашку, кивнула и отпила большой глоток. Ратлидж подошел к окну и залюбовался морем. Он не знал, но именно в такой позе всегда стоял Николас. Он с самого детства каждый день смотрел на море. Зато Рейчел все прекрасно помнила. Она сосредоточенно пила чай и косилась на высокую мужскую фигуру у окна. Силуэт Ратлиджа словно вонзал нож в ее сердце.
Потом они поднялись на второй этаж. В одной из спален Рейчел заранее приготовила коробки. Ратлидж направился в кабинет и стал доставать из витрины модели кораблей. Они были вырезаны очень искусно: Николас Чейни воспроизвел оригиналы до мельчайших подробностей. Ратлидж невольно подивился его терпению и мастерству. Потом он вспомнил, что и приходской священник упомянул о терпеливости Николаса.
Подойдя к порогу, Ратлидж передал Рейчел первый корабль, «Морскую королеву». Она взяла модель благоговейно, как священник берет облатку. Ратлидж заметил, что пальцы у нее дрожат. Он нарочно старался не смотреть ей в глаза. Рейчел опустилась на колени и начала тщательно оборачивать модель ватой, затем так же осторожно уложила ее в коробку, набитую обрывками газет. Ратлидж сходил за следующим кораблем и передал его Рейчел. Это была модель «Олимпика». Он помнил, когда лайнер спускали на воду – в 1910 году. «Олимпик» был копией злосчастного «Титаника». Были еще немецкие «Германия» и ее двойник, «Кайзер Вильгельм Великий».
А самый первый из больших лайнеров, «Сириус», стоял среди изящно вырезанных волн и дельфинов. Потом Ратлидж принес модель «Аквитании», ставшей в дальнейшем плавучим госпиталем в Дарданеллах. Интересно, подумал он, сколько призраков сопровождали этот корабль домой, в Англию? «Мавритания» служила в Галлиполи; она была близнецом «Лузитании», потопленной немецкой торпедой в 1915 году.
– Что больше привлекало Николаса Чейни – корабли или море? – спросил он после того, как последний лайнер, упакованный в вату и бумагу, благополучно очутился в коробке. Он благоразумно умолчал о том, что без кораблей кабинет сразу стал пустым, как будто из него вынули душу.
– По-моему, и то и другое. Когда-то… в детстве… он мечтал стать капитаном. Один из его предков по материнской линии был адмиралом; он принимал участие в Трафальгарской битве. Наверное, именно поэтому Николас вбил себе в голову, что его будущее связано с морем. У него была парусная лодка; время от времени он ходил на ней вокруг мыса. Иногда он брал с собой Оливию, иногда меня. На воде он становился другим человеком. Я… не знаю, как это получалось, но было.
Рейчел закрыла последнюю коробку; они вместе перевязали их и снесли вниз, в холл. У подножия лестницы она остановилась и затравленно оглянулась. Ратлидж невольно обернулся и притворился, будто перекладывает коробки поудобнее. У него в подсознании ожил Хэмиш. Он всегда очень чутко откликался на утраченную любовь – ведь его тоже не дождалась с войны любимая…
Рейчел ушла, не дожидаясь Ратлиджа; выйдя на крыльцо и закрыв за собой дверь, он очутился лицом к лицу с той самой старухой, которая в первый день послала его к Тревельян-Холлу длинной дорогой. Она посмотрела на него снизу вверх и ухмыльнулась. Рейчел говорила, как ее зовут, но Ратлидж никак не мог вспомнить.
– Значит, нашли дорогу?
– И даже две.
Старуха хрипло закудахтала.
– Мисс Рейчел еще там?
– Нет, недавно ушла.
– Вы, случайно, не знаете, где старые вещи, которые оставила для меня мисс Оливия? Может быть, они в коробках, что стоят в холле?
– Нет, те коробки при мне укладывала миссис Ашфорд. Позже она пришлет за ними экипаж.
– А в кухне, у задней двери, тоже ничего нет?
– Во всяком случае, я ничего такого не помню.
Старуха вздохнула:
– Дьявола я видела вчера; таких, как он, я о тряпье не спрашиваю. Но мисс Рейчел – леди; она меня не прогонит.
Ратлидж улыбнулся. Пусть старуха кажется проницательной, но мысли у нее в голове путаются.
– Когда я ее увижу, обязательно спрошу.
Старуха откинула голову назад и посмотрела на дом:
– Я ведь была здесь в тот день, когда упал мистер Стивен.
– Вы… что?!
– Была здесь, – раздраженно повторила старуха. – Помогала миссис Трепол разбирать одежду, которую она собиралась унести на церковный благотворительный базар. Старья осталось много, и мисс Сюзанна предложила мне взять кое-что на лоскутки. Для моих ковриков.
Ратлидж невольно покосился на искривленные пальцы:
– Вы делаете коврики?
– Вы еще молодой, но, как видно, глухой! – язвительно заметила старуха.
– Расскажите о мистере Стивене, – поспешно предложил Ратлидж.
– Он все возился в доме – что-то искал. Перевернул все вверх дном. Что он искал, не знаю, но он очень волновался. Говорил, мол, или найдет, или поймет, в чем дело. Даже на миссис Трепол накричал; спросил, не перекладывала ли она вещи в другое место. Чуть не до слез ее довел. Она уверяла, что к его вещам не прикасалась. Потом она вышла черным ходом, и я услышала, что мистер Стивен выбежал на галерею второго этажа. Потом грохот, и он закричал: «Проклятая нога!» И я поняла, что гончие псы Гавриила снова здесь, они неслись вниз по лестнице… Я испугалась и отвернулась; не хотела на них смотреть…
– Значит, вы слышали, как упал Стивен? Он тогда был один?
– Если не считать гончих. Они лаяли на него злобно, громко и пронзительно.
– Вы что-нибудь говорили миссис Трепол или другим?
– Да и говорить-то было нечего! Миссис Трепол ушла обиженная, а родственники вбежали в дом и окружили мистера Стивена… Там только меня не хватало! Скоро меня обогнал мистер Кормак – он бежал за доктором, но так и не сказал, что случилось. Но я видела его лицо, и оно мне не понравилось – холодное и мрачное…
– Но ведь вы местная целительница, – вдруг вспомнил Ратлидж. – Во всяком случае, так вас называют в деревне. Вы не вернулись, чтобы помочь Стивену Фицхью?
Старуха глянула на него в досаде и сказала:
– Я исцеляю по воле Божьей, но не пробуждаю мертвецов ото сна!
– Но вы ведь не знали…
– Говорю вам, приезжий из Лондона, что я услышала, как лают и воют гончие псы Гавриила. Больше мне ни чего не нужно было знать. Они никогда не ошибаются. Я слыхала их прежде, когда смерть бродила по земле… Ко гда она приходила в Тревельян-Холл… и в лес. Они повсюду, где бродит зло!
