– Проклятье! Я их упустила! – с чувством сказала она. – Они сбежали? Говорите же! Кто вы вообще такой?
– Лейтенант Маслов, – робко проговорил опер. – С вами все в порядке? Я вызову врача...
– К черту врача! Помогите подняться! Я потеряла туфли... Впрочем, это неважно. Звоните в милицию. Похитили женщину!
Маслова точно ошпарило. Только сейчас до него дошло, что произошло. У него на глазах похитили Копалову, а он и пальцем не пошевелил, чтобы предотвратить преступление. Теперь его точно уволят. Но что еще хуже – Гуров с ним даже разговаривать не станет.
– Я сейчас! – пробормотал он, помогая Строевой встать на ноги. – Я мигом. Ваши туфли...
– Да звоните же! – закричала Строева. – Какие туфли?
Маслов трясущимися руками принялся шарить по карманам в поисках мобильника. В этот момент налетели какие-то люди – должно быть, актеры, – обступили Строеву и принялись галдеть и ахать. Маслов окончательно пришел в себя, отошел в сторону и наконец позвонил в дежурную часть. Номер «Мерседеса» он помнил и продиктовал его без ошибки. Убедившись, что дежурный примет все необходимые меры, Маслов отключил телефон и стал думать, что теперь докладывать своему начальнику.
Угнанный «Мерседес» обнаружился довольно скоро, через полчаса, в одном из соседних дворов. В салоне никого не было, кроме тридцатилетнего охранника, находившегося в бессознательном состоянии. Бандиты проломили ему голову. Ольга Копалова исчезла бесследно.
Полковник Крячко недолюбливал домофоны. Эта в сущности нехитрая штучка лишала жизнь непредсказуемости, сводила на нет фактор внезапности и портила любые сюрпризы. В глубине души Крячко был убежден, что придумали этот аппарат ярые ненавистники законности и порядка, а само изобретение смело можно относить к преступным деяниям. Для профессиональных преступников домофоны не были препятствием, да и сам Крячко знал несколько способов, как шутя обойти эту преграду, но официальное лицо, коим он сейчас являлся, не могло позволить себе подобные штучки, поэтому приходилось терпеть унижения и неудобства.
В подъезде, где жили Переверзевы, стоял домофон, и первая же попытка общения через этот канал с хозяином квартиры потерпела фиаско. Крячко назвал себя, свою должность, сказал, что нужно поговорить, но немолодой сердитый голос в динамике в ответ только пробурчал: «Я вас не знаю!» и отключился.
Крячко не повезло еще и в том, что он попал в Тольятти слишком рано. Только-только выползали на улицы дворники с метлами, редкие моторы гудели будто вполголоса и почти не нарушали общую тишину, улицы казались пустыми и широченными. Вообще город был похож на хорошо сработанную декорацию к современному фильму. Трудно было поверить, что в этих неподвижных домах, за неподвижными шторами могут жить люди. Странные ощущения вызывает город в часы рассвета.
Впрочем, полковник Крячко мало прислушивался к своим ощущениям. Он был человек дела и слова, которое, кстати, считал таким же серьезным делом, как и любое другое. Человек, не придающий значения своим словам или намеренно вводящий кого-то в заблуждение, наносит обществу совсем не малый урон, считал Крячко. А если он поступает так постоянно, то ущерб принимает прямо-таки угрожающие размеры. Одно слово может посеять панику в огромном городе – и как после этого не приравнивать слова к поступкам?
Поэтому Крячко был обижен равнодушием гражданина Переверзева. Люди, которые не желают сотрудничать с милицией, рубят сук, на котором сидят. Вряд ли Переверзев не поверил, что к нему пришли из милиции. Он просто не захотел никого видеть, но можно ли спрятать голову в песок? Говорят, что на самом деле это даже у страусов не получается.
Крячко повторил свою попытку и разговаривал на этот раз особенно сурово. Он даже позволил себе пригрозить административными мерами, взламыванием дверей и вызовом служебной собаки. Будь рядом Гуров, он бы со своим чистоплюйством всю эту ахинею пресек в зародыше, но теперь Крячко мог развернуться спокойно.
На Переверзева угрозы произвели впечатление, однако он не сдался. Уже с унылой интонацией он повторил:
– Я вас не знаю... Как же я могу открыть? А вы по какому вопросу?
Крячко не хотелось, чтобы тема беседы была известна всей округе, но сказать все-таки пришлось. Наклонившись к самому микрофону, Крячко как можно тише сообщил:
– Я по поводу вашего сына...
По идее, это сообщение должно было до предела взволновать хозяина квартиры, но он отреагировал подозрительно спокойно, сказав только: «Ничего не знаю! Такой здесь не проживает!» Голос звучал торопливо, будто Переверзев надеялся, что теперь-то гость точно уйдет. Но идти Крячко никуда не собирался. Тот факт, что Переверзев так слабо отреагировал на сообщение о единственном сыне, свидетельствовал о том, что старику что-то известно. Крячко понял, что находится на верном пути. Он почесал в затылке, огляделся для верности по сторонам, а потом снова нажал на кнопку.
– Папаша! – сказал он злым голосом. – Я ведь человек настырный и в покое тебя не оставлю. Открой по-хорошему! Есть данные, что твой сын дома и что ему угрожает опасность. Это хоть до тебя доходит?
Похоже, ему удалось найти верный тон, потому что после непродолжительного молчания в динамике устало прозвучало:
– Ладно, заходи! Но если корочки не покажешь – в квартиру не пущу!
– Да покажу я тебе твои корочки! – проворчал Крячко, шагая в раскрывшуюся дверь.
Он поднялся на пятый этаж и продолжил переговоры у двери квартиры. Хозяин приоткрыл ее, выставив над дверной цепочкой подозрительный и удивительно зоркий глаз. Крячко подставил под этот глаз раскрытое удостоверение и грубовато спросил:
– Теперь доволен? Или еще чего-нибудь потребуешь? Могу анализ мочи показать, как раз недавно медосмотр проходил...
– Ну это уж себе оставь! – меняя тон, сказал хозяин и откинул цепочку.
Крячко вошел в прихожую, и над его головой сразу вспыхнула электрическая лампочка. Он увидел перед собой невысокого, сморщенного, но поразительно живого и крепкого старика в широких полотняных брюках и застиранной тельняшке. Судя по лицу, по морщинистой шее, по совсем редким волосам на загорелом темени, было ему не менее семидесяти лет, но по физическим кондициям он, пожалуй, мог бы дать фору и многим людям помоложе.
– Полковник, значит? – сказал он, рассматривая Крячко так внимательно, словно хотел запомнить его навеки. – А по виду и не скажешь. На нашего сантехника похож. Только тот в кости пожиже и ростом пониже... Это что же, у вас, значит, тоже платят не очень, если даже полковник приодеться не может?
– Платят столько, что в один раз и не унесешь, – серьезно сказал Крячко. – А одеваюсь я, отец, скромно, потому что милиция наша – народная, и сам я – человек простой, и вообще терпеть не могу я эти галстуки да белые рубашки! Морока одна! На крайний случай у меня всегда мундир есть.
– Это верно, мороки много, – кивнул старик. – И с мундиром согласен. Я ведь всю жизнь на воде. Сначала по морям ходил, а под старость на речной флот перешел. До больших звезд, правда, не дослужился, но награды кое-какие имею... Хотя все это, конечно, только присказка. Давай знакомиться, что ли? Борис Павлович Переверзев. Можешь меня для краткости Палычем звать. Твое имя я уже и без тебя прочитал, а потому позволь сразу спросить, чего это ради ты в такую даль из Москвы перся? И про какую такую опасность ты тут говорил?
Они пожали друг другу руки, и Переверзев повел Крячко прямо на кухню. Тот на всякий случай напряг все свое внимание, чтобы определить, присутствует ли кто-либо еще в квартире, но старик сразу это заметил.
– Ты не пыжься, – сказал он. – Один я. Супруга моя два года как померла. Остался я, полковник, без спутницы жизни. Несладко.
– Тяжело, – согласился Крячко. – Тем более что и сынок ваш Анатолий...
Переверзев нахмурился, вошел на кухню, загремел дверцей шкафа.
– Про сына потом, – сурово сказал он. – Голодный небось? Макароны по-флотски будешь?
– По-флотски тем более, – с энтузиазмом ответил Крячко.
Хозяин водрузил на огонь сковороду, накрытую тяжелой крышкой, расставил на столе посуду, нарезал хлеб, вытряхнул из банки несколько рыжеватых соленых огурцов. Потом, подумав, нахмурил брови и вопросительно посмотрел на Крячко.
– Час будто бы совсем не подходящий, – сказал он, – но за знакомство следовало бы пропустить по маленькой? Ты как сам считаешь?
– Раз надо, значит, надо, – просто сказал Крячко. – Мы трудностей не боимся. Особенно если они маленькие.
– Ты, я вижу, человек душевный, – одобрительно заметил старик, залезая в холодильник и извлекая оттуда бутылку водки. – И, прямо скажу, на полковника ни хрена не похож. А я уж этого добра навидался!
– Вот интересно, – бодро заявил Крячко, усаживаясь за стол, – а зачем, спрашивается, человеку быть похожим на полковника, если он и так полковник? Это, я считаю, совершенно лишнее, Палыч!
