– Придется перенести наш разговор в управление, – строго проговорил он.
– Так, я с вами. – Кухлинский быстро подошел к двери и сдернул с крючка куртку. – Ребята, заканчиваем! – крикнул он остальным, которые, ничего не понимая, сгрудились в углу, наблюдая за происходящим и о чем-то перешептываясь. Было видно, что симпатии их явно не на стороне Гурова и Крячко.
– Не стоит, – остановил тренера Гуров, резонно рассудив, что в его присутствии задержанные будут чувствовать себя увереннее и могут вообще отказаться говорить. – Они совершеннолетние?
– Да, – нехотя ответил Кухлинский.
– Документы есть с собой? – обратился Лев к парням, и те отрицательно замотали головами.
– Так, фамилии их! – потребовал Крячко, обращаясь к Кухлинскому.
– Павел Якушев и Михаил Сытин, – произнес тренер. – Но послушайте, вы напрасно подозреваете их в чем-то! Я знаю ребят достаточно хорошо, чтобы за них поручиться! – Он переводил встревоженный взгляд с Гурова на Крячко, апеллируя к обоим сразу.
– К сожалению, ситуация слишком серьезна, Юрий Петрович, чтобы можно было удовлетвориться поручительством, – покачал головой Гуров. – Мы расследуем убийство, а это не тот случай, когда можно разрешить все миром, взяв виновного на поруки.
Услышав слово «убийство», в углу, где сгрудились остальные участники тренировки, стал нарастать гул. Однако различить слова было невозможно, до Гурова долетела лишь брошенная кем-то фраза: «Я те говорю, не он!»
Он кинул взгляд на парней, которые тут же утихли под ним, и сказал:
– Вы, ребята, пожалуй, тоже с нами проедете.
– Для чего это? – раздался не слишком дружелюбный вопрос.
– До кучи! – отозвался Крячко, подходя к парням и кивком указывая на дверь.
Все синхронно повернулись в сторону Кухлинского.
– Так, я точно еду с вами, – надевая куртку, произнес тренер, и вся ватага послушно пошла к выходу.
Загрузиться всем в легковушку Гурова не представлялось возможным, и полковник вызвал оперативную машину, которая и доставила их в главк. Кухлинский молча сидел вместе с ребятами. Вид у него был настолько обреченным, что Гурову стало даже немного его жаль. Очевидно, тренер получил жестокий удар как по своему педагогическому самолюбию, так и по вере в своих воспитанников, коими еще недавно так гордился.
Гуров же отнюдь не был уверен в том, что задержанные им парни причастны к убийству мужчины, которого до сих пор именовали «неизвестным». То, что рыльце у них в пушку, было ясно, однако вовсе не означало, что они принимали участие в преступлении. Учитывая их не слишком благополучное происхождение, а также окраинный район, в котором они проживали, за ними могло числиться что угодно – от мелких краж до гоп-стопов. Гуров был практически уверен, что у каждого не по одному приводу в полицию, и сейчас, перед допросом, мысленно выстраивал его схему. Нужно было провести все грамотно, так, чтобы у ребят создалось впечатление, что Главному управлению МВД досконально известно о всех их подвигах.
О том же думал и Станислав Крячко – правда, не столь глубокомысленно, как Гуров. Крячко вообще был человеком действия, и хоть в психологии тоже разбирался неплохо, но на своем уровне, отличном от гуровского. Он знал, что сориентируется на ходу и, в зависимости от поведения допрашиваемого, выберет нужный тон: где надавить, где убедить, где посулить поблажки, а где и пригрозить.
С таким настроением они и прибыли в главк. Времени на часах было половина двенадцатого, генерал-лейтенант Орлов, не ожидая сегодня уже никаких делегаций – Гуров и Крячко полтора часа назад отчитались по телефону, что беседа с жильцами дома по улице Руставели новой информации не принесла, – благополучно отбыл домой. Но Гуров с Крячко нисколько не расстроились из-за этого, так как разобраться с задержанными могли вполне самостоятельно. Да и грузить лишний раз Орлова по пустякам не хотелось.
Всех разбили на три неравные группы. В первую вошли задержанные Якушев и Сытин, во вторую остальные молодые боксеры, третья же, самая малочисленная, состояла из одного Кухлинского, которого доставили сюда по его же собственной инициативе и с которым ни Гуров, ни Крячко особо разговаривать не собирались. Лев хотел ограничиться лишь несколькими общими вопросами, резонно полагая, что просить его дать характеристику задержанным бесполезно: Кухлинский явно будет настроен необъективно и станет всячески расхваливать своих подопечных.
Гуров взял на себя Сытина и Якушева, остальных перепоручил Крячко, а Кухлинского посадил в дежурке писать характеристику на каждого задержанного, но сделал это больше для проформы, чтобы взъерошенный тренер не путался под ногами.
Допрос Павла Якушева и Михаила Сытина длился в общей сложности три часа: Гуров беседовал с ними по отдельности, потратив на каждого около полутора часов. Никаких прямых обвинений Лев не выдвигал, он расспрашивал, давно ли они занимаются в спортивном клубе, график, по которому посещают занятия, давно ли дружат между собой. Параллельно с этим отдал распоряжение пробить обоих друзей по базе и сообщить, если выяснится что-то интересное.
Кое-что в определенном смысле интересное действительно выяснилось. Так, Гурову сообщили, что полтора года назад Сытин и Якушев были задержаны за мелкую кражу – украли у соседки по лестничной площадке висевшую в прихожей сумку. Кстати, жили они не по тому адресу, где располагалась секция бокса, а через три дома. На краже их поймали по горячим следам, и, по идее, они должны были получить срок – скорее всего, условный. Но так как сумка была старая и хранилась в ней какая-то мелочь, а матери обоих незадачливых воришек со слезами на глазах умоляли соседку простить их чад, пострадавшая, знавшая эти семьи с детства, заявление забрала. Однако сведения в базе данных остались.
Помимо этого, у Сытина и Якушева имелась парочка приводов в милицию за «хулиганку», но это было еще три года назад, когда обоим не исполнилось и четырнадцати. Словом, криминальное прошлое, пусть и небогатое, имелось у обоих.
На все вопросы Гурова парни отвечали коротко, «да-нет», и всячески показывали, что на откровения с ними рассчитывать не приходится. А полковник ломал голову, как перейти к главному: предъявить обвинения в убийстве обоим было не за что. Никаких, абсолютно никаких оснований для этого не было, и он понимал, что задержал их только потому, что оба кинулись бежать. Следовательно, у него есть всего лишь несколько часов, чтобы раздобыть улики против парней, иначе ему придется их отпускать. И все-таки интуиция подсказывала ему, что задержал он их не зря.
Лев крутил и так, и эдак, думая даже, что, возможно, стоило отдать этих ребят в распоряжение Крячко, который со своей крестьянской хитринкой мог подловить их на какой-то нестыковке и, ухватившись за нее, дожать их. Сам Гуров пользовался иными методами, которые в этой ситуации, похоже, работали слабо. Как ни убеждал их полковник откровенно рассказать, что им известно, как ни говорил многозначительно, что следствие все и так все знает, толку не было. Оба говорили, что ни в чем криминальном не замешаны, а убежать решили, потому что темные пятна в биографии не лучшим образом их характеризуют в глазах правоохранительных органов, и посему они предпочитают держаться от них подальше.
– Мы ни в чем не виноваты. И не знаем ничего. Полиции от нас все равно толку не будет. А вы же разбираться не станете, упакуете – и вперед! Кому охота ночь в камере проводить? – говорил Якушев.
– Что вы от нас конкретно хотите? В чем обвиняете? Предъявите официальное обвинение, тогда и поговорим! А пока я вообще не знаю, чего вам надо! – твердил Сытин.
Как раз официального обвинения Гуров и не мог предъявить. Не лучше шли дела и у Крячко. Все парни, посещавшие секцию бокса, возмущались тем, что их забрали безосновательно, равно как и их товарищей. Крячко отыскал-таки среди них того, кто произнес фразу «это не он», им оказался двадцатилетний Николай Морозов, но он упрямо твердил, что говорил вообще не о ситуации в секции, а обсуждал недавно просмотренный фильм. На осторожные вопросы Крячко о том, в курсе ли ребята, что натворили их коллеги по секции и за что их задержали, все отвечали, что нет и что, как водится, полиция просто хватает первых попавшихся.
В конце концов, Крячко решил отправить всех в камеру до утра – это была единственная мера, на которую он был сейчас способен и которую в сложившихся обстоятельствах считал все же наилучшей. Он полагал, что это должно возыметь психологическое действие: ночь в камере, да еще отсутствие конкретики в обвинениях, лишь мутные фразы типа «нам все равно все известно» должны были вызвать у ребят чувство неопределенности и, как следствие, тревоги. И утром Крячко планировал вызвать их не сразу, а помариновать до обеда, а потом приглашать для беседы поодиночке, не возвращая допрошенного обратно.
