— О да, — смеется он, — этот фрукт для знатоков. Когда-то его давали евнухам, чтобы частично реанимировать. Но эффект был дня на три.
— Что? — гремит Берю. — Не думаете же вы, что я выкачусь на улицу с таким хозяйством? Прикажете три дня болтаться везде с таким отбойным молотком?
— По-моему, я придумал, — говорю я. — Мы привяжем к тебе здоровый ящик и просверлим там дыру.
Толстяка охватывает дикая злость.
— Ты, слепой, заткнись!
— Или вот еще что можно, — продолжаю я, не обращая внимания на его милую реплику, — найди себе партнера, будете изображать коня. Накроетесь тряпкой с дырками для глаз, а ты будешь его задней частью…
Его Величество намеревается ответить подобающим образом, но инцидент, возникший в семье, отвлекает нас. Али ругается из-за того, что женушки не приготовили ему жратву.
— На кой черт нужны шесть жен, если ты возвращаешься и не находишь, чего пошамать, — философствует он на повышенных тонах. — Я вас накажу: получите по тридцать ударов плетьми и лишаетесь любви на восемь дней!
Вы, очевидно, знаете, что мужья в Дуркина-Лазо имеют право на проучь и нетрахучь в отношении своих жен. Нет более покорных жен, чем в Дуркина-Лазо. Пассивность почти голлистская, смиренность, как у теста под ножом, почитание мужчины выше, чем уважение английской королевы к монетке в пятьдесят пенсов с ее собственным изображением. Жена в Дуркина-Лазо играет в семье разные роли, например, коврика для вытирания ног, козла отпущения, знахаря на все случаи жизни и бабушки в изгнании.
Но не забудьте, что Берюрье только что обслужил женскую роту по всем правилам.
И это круто поменяло ситуацию!
Вместо того чтобы услышать мольбы о пощаде, Али наталкивается на угрожающее рычание гиен. Друзья, это надо слышать! Я постараюсь описать вам эту сцену в двух словах (если получится). Одним словом, шипят все шесть. Как же они его поносят, своего мужа Али! И полным нулем! И несчастным болваном! Заявляют, что он им осточертел. Смеются над его возможностями. Орут, что он эгоист! Что вообще ничего не знает о технике! Издеваются над его слюнявыми объятиями! Не стесняясь нас, говорят о таких подробностях, что я не смею вам их передать. Например, бросают ему в лицо, что он ходит на их половину только два раза в неделю, а если учесть их количество, то получается, что каждой достается раз в три недели. Его упрекают в том, что он все делает так быстро, что они не успевают заметить, был ли он вообще, не говоря уже о номерах на бис. И этот хмырь еще собирается отделать их кнутом? Вздумал хныкать о жратве? Жрать ему подавай! Свинья, хуже некуда! Малярия! Сортирный тиран! Гнида!
Али пытается их успокоить, перехватить инициативу, но куда там!
Его толкают, бьют.
Он падает, они хватают его, пинают ногами, срывают одежду. Этого я видеть не могу, поскольку я слепой, и спрашиваю у Берю:
— Что они с ним делают?
— Они содрали с него портки, парень! Старуха схватила нож… Э-э! Стоп! Хватит! Разошлись, куклы! Только этого не хватает!
Он выходит вперед и пытается восстановить порядок в семье.
— Тебе повезло, что я здесь, — говорит он Али. — Иначе пришлось бы получать в социальном обеспечении помощь на всех своих милых жен, браток, хотя они тебе были бы больше не нужны! Надо сказать, что ты и правда не очень галантен. Если бы дамы попросили развод, я бы их понял. А вообще чего ты ждал? Поскольку вы теперь деколонизированы, так как указали на дверь французским гражданам и те отвалили в спешке с вашей священной земли, ты что, возомнил себя свободным? А, товарищ? Мы ушли, но остались ваши жены! Подождите, они еще о себе заявят! Бабы — вот настоящие колонисты! А ты, дурак, взял себе шесть! Если честно, то ты рискнул, Али! И что вы будете с ними делать, вы, полигамисты, когда они все приберут к рукам, как у нас? А, помоечник, я не могу себе представить, что у меня шесть Берт, и все мои! Лучше пусть меня отправят в контрацепционный лагерь, если на то пошло! Ладно, а теперь пошевеливайся, нам нужна лодка! Настоящая, которая плавает. Иди доставай, где хочешь! А я пока повторю нравоучения твоим непослушным женам, чтобы подавить их мятежный дух.
* * *
— Раааз… два! Раааз… два! — скандирует Берю.
Мы вдевятером, как одна команда, несемся по водной глади. Али где-то раздобыл пирогу и теперь вместе со своими усердными женами налегает на весла под командованием Берюрье. Похоже, девушки после сексуального раскрепощения гребут от всего сердца.
— Раааз… два! Раааз… два!
Мы выходим из залива. Я это чувствую все явственнее по волнам, которые колотят в корпус лодки все сильней и сильней.
— А ну резвей, красавицы, а ну поддай, милые! — кричит Толстяк. — Нужно обследовать море до ночи. Она в вашей проклятой дыре сваливается на голову так быстро, будто горшок с геранью. А ну живей! А ну давай: раааз… два! Раааз… два!
Время от времени Али осматривается. В ту злосчастную ночь, когда взорвался дирижабль, он тоже все видел и поэтому ведет нас к тому месту, где, по нашим подсчетам, должны остаться обрывки оболочки. Думаю, у него действительно большой опыт. По всей вероятности, его любимым героем должен быть Робинзон Крузо, построивший первый в истории пляжный курорт.
— Раааз… два! Раааз… два!
Запах пота смешивается с усиливающимся горьким, йодистым ароматом морской воды. Жарко так, что, кажется, сейчас вкрутую сварятся мозги. В этом регионе близость моря абсолютно не дает никакого ослабления постоянно высокой температуры. К вечеру так же жарко и душно, как днем. Мы как бы расплавляемся в огромной печи.
— Эти жены — почище мужиков! Мускулистые женщины! — говорит Берю. — Если б ты видел, как они работают бедрами… Знаешь, мне их будет не хватать! Пальма первенства по праву принадлежит самой молоденькой. Самая способная к любви. Такая чувственная, так движется — на ней божье благословение. Я бы с удовольствием взял ее с собой во Францию для ежедневных плотских утех (какой язык! — похоже, Берю не шутит). Представь, вдруг мне придется по гроб жизни ходить с такой ручкой от топора в ширинке? Кто будет мне пары спускать? Берта? Да она выдержит достоинства и побольше, но в том состоянии, как сейчас, даже с моей техникой и моим природным тактом я буду вынужден прозябать в ожидании. Эх, Сан-А, законная супруга, даже такая охочая, как моя толстуха, никогда не согласится идти мне навстречу каждые десять минут, хотя мой случай особый, клинический, и, следовательно, нуждается в лечении. Жены непонятливы! А я, значит, буду вынужден все время просить милости. У них свои дела — то по дому, то по магазинам, то к парикмахеру! Поначалу ей понравится, она будет согласна просто так, ради смеха, но потом ей осточертеет и начнется сплошная мука! Мое нынешнее состояние — это развлечение для воскресных дождливых дней. А на неделе полно всяких других дел. Жизнь-то ведь не только из этого состоит. Вроде как более важные занятия есть, беготня, работа, то да се! Словом, мне нужна квалифицированная безотказная ассистентка. Что-то вроде сиделки у постели. Чтобы знала свое дело и не артачилась. Чтобы по мановению пальца сразу — рраааз! Ноги вверх, как китайский болванчик! Короче, покладистая, чтобы следовала везде за мной по пятам. Ты ведь меня понимаешь? Как только у меня аппетит, — хоп! — и в ближайшие кусты, если мы за городом, или в первое же бистро, если приспичит в населенном пункте. Кратчайшим путем! Хоп! Хоп! Экспресс-метод! У меня есть один друг, он диабетик, так он должен делать себе уколы инсулина. Каждые шесть часов он сбрасывает портки и жена делает ему вливания. Она сопровождает его даже в сортир. Так иногда доходит прямо до скандала. Ее, видите ли, тошнит от вида шприца. Парень по этой причине скоро отбросит коньки! Хорошо еще, что у меня привилегированное положение благодаря работе в полиции — все по первому требованию! Удостоверение! Но не будешь же жене его все время показывать! Я собираюсь пойти к доктору Субирану, статьи которого я читал, пусть даст мне справку! Он должен меня понять… А ну давай, голубушки, шевелись! Не замедлять темп! Ра-ааз… два!.. В ритме единение! В единении сила! Раааз… два! Что я хотел еще сказать? А, вот… Эй! Али! Не хочешь продать мне одну из своих жен?
— Какую? — задыхаясь, спрашивает Али, явно заинтересовавшись вопросом.
— Самую молодую.
— Она самая дорогая, — затевает торговлю муж.
— Не выдрючивайся, сынок! — поучает Берю. — Я допускаю, у нее есть способности, но с ней придется ещё долго работать, доводить до совершенства. И потом, я не хочу тебя обидеть, но у нее же страшно худые ноги. Ты видел ее две сопли вместо ног? Как спички — страшно смотреть! Ее надо откормить, научить уму-разуму, словом, воспитывать! Не согласен? Одеть ее, между прочим. Ты ведь не будешь настаивать, что твое поголовье одето у мадам Шанель? Кроме того, убедительно прошу тебя повнимательней посмотреть на ее грудь. Она пока в той стадии, когда видны только обещания. Ты ведь не польстишься на десерт из двух половинок абрикоса. Я уж не говорю о том, что физиономия у нее глупая. Даже если забыть, что она дурнушка, все равно ты же не будешь утверждать, будто у нее на роже печать интеллекта! Если ее вывести в общество, то ее не перепутаешь с Франсуазой Саган — тут ты не будешь со мной спорить? Короче, за сколько ты мне ее отдашь?
