– Обуза, – поправил Хейз.
– Si. Обаза. И тогда я нашла мужчину и пошла жить с ним.
– Кто он был?
– А, просто мужчина. Не совсем плохой, не имел дела полиция. Но я не живу с ним, потому что он бил меня один раз, а это я не люблю. Так я ушла. Иногда стала спать с другие мужчины, но только когда совсем нет деньги.
Она замолчала.
– Я скажу вам что-то.
– Что?
– В Пуэрто-Рико я была красивая девушка. Здесь я тоже красивая, но дешевка. Понимаете? Я иду на улица, и мужчины думают: “Я буду спать с эта девушка”. В Пуэрто-Рико есть уважение. Совсем не так, как здесь.
– Как это?
– В Пуэрто-Рико девушка идет на улица, мужчины смотрят и радуются, приятно видеть. Девушка может немного вилять задом, мужчины любят, им нравится. И немного смеются, я хочу сказать, от всего сердца, без злоба. Здесь... нет. Здесь всегда думают: “Дешевый шлюха. Пута”. Я ненавижу эта город.
– Ну, ты...
– Я не виновата, что не так хорошо знаю английский. Я учила испанский. Я знаю настоящий испанский, очень литературный испанский, очень хороший школа. Но испанский здесь не годится. Если говорите здесь по-испански, тогда вы иностранец. Но это и моя страна тоже, нет? Я тоже американка, нет? Пуэрто-Рико тоже есть Америка. До испанский здесь нехорошо. Кто говорит по-испански, это означает пута. Я ненавижу эта город.
– Анжелика...
– Знаете что? Я хочу вернуться остров. Я хочу вернуться и никогда не уехать больше. Я говорю вам. Там я бедный, но там я Анжелика Гомес. Я знаю, кто я такой. И в целый мир нет больше, нет другой Анжелика Гомес. Только я. А здесь я никто, только грязный пуэрториканкский дрянь.
– Не для всех, – сказал Хейз.
Анжелика покачала головой.
– У меня будет большая неприятности сейчас, нет?
– Да, очень большие неприятности.
– Si. И что со мной будет сейчас? Я пойду в тюрьму, а? Может быть хуже, если этот Касым умрет, а? А почему я порезала его? Хотите знать, почему я порезала? Потому что он забывает одна вещь. Он забывает то, что все забывают в этот город. Он забывает, что я – это я, Анжелика Гомес, и все, что я имею, – это мой собственность, и никто не может трогать, пока я не скажу трогать. Это я. Это мой собственность. Почему не могут оставить человек в покое? Казалось, она вот-вот расплачется. Хейз потянулся к ней и хотел взять ее за руку, но она затрясла головой изо всех сил. Хейз убрал руку.
– Простите, – сказала Анжелика, – я не буду плакать. В эта город быстро учишься, что от плакать нет польза, совсем нет польза. – Она кивнула. – Простите. Оставьте меня. Пор фавор. Пожалуста. Оставьте. Пожалуста.
Хейз встал. Вирджиния Додж опять занялась бутылью. Он небрежно прошел к доске циркуляров и встал у стены недалеко от выключателя. Так же небрежно достал из заднего кармана блокнот и стал делать записи.
* * *
Мальчики начали развлекаться раньше, чем обычно. Сейчас было только 6.25, но они вышли на улицу в половине четвертого, после скучной лекции по антропологии. В пятницу вечером, когда кончилась трудная неделя, в течение которой они томились на уроках, делая никому не нужные записи, мальчики были просто обязаны выпить, как настоящие мужчины. Они начали с пива в клубе колледжа, расположенного через улицу от главного здания. Но какой-то глупый новичок, которому было поручено неделю назад закупить провизию, забыл пополнить запасы спиртного, исчезавшие быстрее всего. Так получилось, что в холодильнике остались всего две дюжины банок пива, и пришлось искать утешения в другом месте. Мальчики были вынуждены покинуть свою привычную уютную нору и отправиться на поиски освежающей жидкости в город.
Они вышли из клуба, одетые в форму, обличающую их принадлежность к ученому сословию. На них были брюки с ремнями, затянутыми сзади, складки на брюках были тщательно смяты, а отвороты отрезаны. Поверх брюк были белые рубашки на пуговицах, а вокруг ворота рубашек повязаны яркие шелковые галстуки с большим узлом, заколотые золотыми булавками.
К тому времени, когда гуляки подошли, к третьему бару, они едва держались на ногах.
– Когда-нибудь, – сказал Сэмми Хорн, – я приду на этот проклятый урок антропологии и сорву блузку с мисс Амалио.
Потом я прочту лекцию о брачном ритуале “хомо сапиенс”.
– Неужели кто-нибудь решится сорвать блузку с мисс Амалио? – спросил Баки Рейнолдс.
– Я, вот кто, – возразил Сэмми. – И я прочту лекцию о брачном...
– У него только секс на уме, – сказал Джим Мак Кейд. – Только и звонит об этом.
– Правильно! – выразительно подтвердил Сэмми. – На сто процентов!
– Мисс Амалио, – сказал Баки, пытаясь ясно выговаривать слова, что давалось ему с большим трудом, – всегда поражала мое воображение, и я воспринимал ее только как сушеную заразу. По правде говоря, Сэмюэл, я крайне удивлен, что ты питаешь относительно нее черные замыслы. Я искренне и глубоко удивлен твоим порочным образом мыслей.
– Иди ко всем чертям, – ответил Сэмми.
– Один только секс на уме, – повторил Джим.
– Я скажу вам кое-что, – заметил Сэмми, глядя серьезно блестящими голубыми глазами сквозь очки с простыми стеклами в солидной черной оправе. – В тихом омуте черти водятся. Тихая вода, знаете ли, – это серьезно, это божеская правда, клянусь, чем хотите.
– Мисс Амалио, – ответил Баки, пытаясь четко произнести это имя, хотя у него заплетался язык, – это не тихая вода, это стоячая вода. И я был зара... я хочу сказать поражен, когда узнал, что ты, Сэмюэл Хорн, можешь даже в мыслях...
– Могу, – подтвердил Сэмми.
– Это непристойно. – Баки наклонил коротко остриженную белокурую голову, мрачно кивнул и испустил тяжкие вздохи. – Неприлично. – Он снова вздохнул. – Но, по правде говоря, я бы сам не прочь урвать кусочек этого добра, знаешь? В ней есть что-то иностранное, сексуальное, хотя ей, наверное, четыре тысячи лет.
– Ей не больше тридцати, – возразил Сэмми, – спорю на членство в клубе Фи Бета Каппа.
– Ты еще не член Фи Бета Каппа.
– Верно, но когда-нибудь буду. Всякий нормальный американский парень знает, что членство в Фи Бета Каппа – это ключ к вратам рая. Поэтому я смогу спорить на членство в этом клубе и даже готов выдать секрет тайного рукопожатия членов этого клуба, если мисс Амалио хоть на день старше тридцати.
– Она итальянка, – сказал Джим, витавший в невесомости. Когда Джим был пьян, его лицо расползалось. Казалось, оно отделялось от тела и висело в пространстве без всякой поддержки. Глаза вылезали из орбит. Губы двигались без напряжения мускулов, сами собой.
– Она действительно итальянка, – сказал Баки, – ее зовут Серафина.
– Откуда ты знаешь?
– Это напечатано на программе ее занятий. Серафина Амалио. Красиво.
– Но как скучно, о господи! – сказал Джим.
– У нее очень упругая грудь, – заметил Сэмми.
– Очень. Упругая, – согласился Баки.
– У испанских девочек упругие груди, – сказал Джим, возникший в поле зрения с левой стороны. – Тоже.
– За Серафину Амалио, – провозгласил Баки, поднимая стакан.
– И за испанских девочек, – добавил Джим. – Тоже.
– И за упругую грудь.
– И за стройные ножки.
– И за чистые зубы.
– За пепсодент – лучшую в мире зубную пасту!
Все выпили.
– Я знаю, где найти испанских девочек, – сказал Сэмми Хорн.
– Где?
– На другом конце города.
– На каком конце?
– На улице, которая называется Мэзон Авеню. Знаешь такую?
– Нет.
– Это на другом конце. Там можно найти испанских девочек с упругой грудью, стройными ножками и чистыми зубами. – Сэмми кивнул. – Джентльмены, время решать. Который час, Баки, старая перечница?
– Шесть двадцать пять, – ответил Баки, глядя на часы. – И три четверти минуты. Когда услышите звон, будет шесть двадцать шесть. – Он помолчал. – Бом!
– Поздновато, парни, – сказал Сэмми, – позже, чем мы думали, парни. О господи, парни, когда-нибудь нас мобилизуют. Что тогда? Мы отправимся ко всем чертям, парни, проливать собственную кровь на чужой земле.
– О господи! – Баки был полон жалости к себе.
– Ну так что?.. Будем мы ждать, пока мисс Амалио снимет свою блузку, в чем я сильно сомневаюсь? Вряд ли она это сделает, несмотря на упругость своей замечательной груди. Или мы отправимся на тот конец города к дивной улице под названием Мэзон Авеню исследовать неведомые земли, не подвергаясь опасности военных действий? Как вы думаете, парни?
Мальчики молчали, погруженные в раздумье.
– Ну, решайте, – сказал Сэмми. – Это может оказаться лучшим временем в нашей жизни.
– Ну что ж, пойдем переспим с испанскими девочками, – сказал Баки.
* * *
Стоя у доски циркуляров, поближе к выключателю, Хейз чертил бессмысленные значки в блокноте, ожидая момента для атаки. Его рука скользнула вниз, к пластиковому выключателю. Наступила темнота, внезапная темнота, заполнившая комнату.
– Что за черт?.. – начала Вирджиния, потом замолчала, и в комнате снова наступила тишина.
