— Вот как? А что вы нашли? — В первый раз за все время их знакомства его слова, казалось, заинтересовали ее.
— Я пока не могу подробно рассказывать об этом, но, похоже, около полугода назад в хижине жил кто-то связанный с умершим. В любом случае нам необходимо связаться с владельцем — его ведь Солум зовут? — и выяснить, имеет ли он какое-то отношение к этому. Ваш муж, кажется, сказал, что хозяин сам сдал хижину внаем?
— Ага, сам Солум.
— У вас есть адрес или номер телефона, по которому мы сможем связаться с ним?
— С Солумом не так просто связаться… — Стоя прямо перед ним в рабочей одежде, она всем своим видом мягко осуждала его манеру являться сюда в самый разгар весенней страды с такими дурацкими требованиями. — У меня есть только номер его телефона в Орландо. Но он там очень редко бывает — он в основном живет у этой женщины, а ее адреса у меня нет. — Очевидно, любовные дела хозяина не вызывали у нее восторга.
— Я хотя бы попытаюсь, — решительно сказал Валманн, — вы не могли бы мне дать его номер?
— Можно я его вам по электронной почте пришлю? — Она взглянула через плечо на наполовину засеянное поле, где чибисы с криками пикировали на свежевспаханную землю. — А то мне сейчас не хочется в дом идти. До вечера еще надо два гектара засеять.
— Хорошо, — Валманн принялся рыться в карманах, отыскивая визитную карточку, а сам корил себя за излишнюю уступчивость: совсем рядом нашли тело человека, который, возможно, был жертвой преступления, а ход расследования зависит от прихотей какой-то селянки.
— Вот здесь мой номер телефона, если вы что-то вспомните.
— Это что, например?
— Появлялись ли здесь посторонние люди, незнакомые машины на дороге, или, может вы кого-то замечали поблизости от хижины. На этом этапе расследования нам любые сведения нужны.
— Здесь сейчас полно всякого народу. — Она, казалось, повеселела.
— Вот как?
— Ага, Танген становится просто неформальным центром округи, сюда из Стейнера приезжают, экопоселения вон появляются, всякие религиозные общины есть, художники едут… — Она быстро провела рукой по брюкам, будто стряхивая навязчивое насекомое, легкомысленный тон явно скрывал долю скептицизма по отношению к «неформалам». — Да еще те, кто приезжает сюда, в деревню, ягоды собирать, — продолжала она, словно считала всю эту активность излишней рядом с хутором, — а вообще тут спокойно. И слава Богу, — прибавила она.
— А не слишком ли спокойно?
— Это почему?
— Я вижу, скоро тут у вас появится новый человечек, а играть ему будет не с кем… — Ему хотелось сломать стену ее отстраненного безразличия. Ни одна женщина не устоит перед дружеским упоминанием о ее предстоящих родах. Ни одна, за исключением Гудрун Бауге.
— Обойдется, — буркнула она, словно ни беременность, ни маленькие дети ее не интересовали, — в Станге есть детские сады.
— И когда же он появится на свет? — Валманн не хотел признавать поражения.
— В конце сентября. — Она почти сердито пожала плечами, словно не хотела лишний раз вспоминать, сколько работы еще впереди, а живот все растет. — Я вам сегодня вечером пришлю тот адрес и номер телефона.
Как хорошо они все устроили, думал Валманн по пути домой, глядя на прохладное сияющее небо, как четко распланировали. Сначала соберут урожай, а потом и ребенка родят. Человеческий род вплетается в вечное движение страды. На современных хуторах случайности нет места. За исключением романтической интрижки старого земледельца там, в экзотической Флориде, где скрипучее колесо его жизни вновь завертелось.
Мобильник зазвонил, как раз когда он проезжал круговую развязку внизу на Беккелаге, и, вытаскивая телефон из кармана, он оказался в опасной близости от разделительной полосы.
— Привет-привет! Надеюсь, я не особо помешал охоте на преступников? — Ханс Людер Хансен вовсю веселился. — Похоже, у вас сложности с этими двумя смертями, так ведь? Во всяком случае, сегодня в газете написано, что дело нечистое, — это правда?..
— Если где и нечисто, так в голове у некоторых журналистов. — Валманну совершенно не хотелось обсуждать дело Хаммерсенгов с посторонними. Если уж на то пошло, то и с близкими тоже. Первая страница «Рабочей газеты Хамара» обсуждалась сегодня на всех перекрестках. Некий «полицейский источник» сообщил газете, что расследование выявило «поразительное несоответствие» между временем смерти этих двоих.
Он специально ускользнул от обсуждения этого утром в столовой, но клял на чем свет стоит того бедолагу, который не устоял перед журналистским натиском. Им уже звонили из «ВГ»[1]. Журналисты ждали результатов вскрытия с тем же нетерпением, что и следователи, — и одному Богу известно, кто получит эти сведения первым.
— К тому же это дело веду не я.
— Да, верно. — Ханс Людер довольно хихикнул. Ему достаточно было простого приемчика, чтобы его бывший одноклассник тут же принялся защищаться. — А ты помнишь, что обещал помочь отыскать старину Клауса?
— Конечно.
— Ты что-нибудь выяснил?
— Вообще-то нет. Но я попросил помочь одного нашего специалиста. А он так просто не сдается.
— Отлично. Жутко весело будет вытащить Дохляка из его укрытия. И тогда посмотрим, как время обошлось с нашим музыкальным гением. Именно для этого и нужны такие вот встречи выпускников, ты согласен?
Валманн никак не мог с ним согласиться, но обсуждать это не желал.
— Кстати, я тут недавно разговаривал с Рафстадом, помнишь Конрада?
Да, Конрада Рафстада он помнил: первый ученик в классе, один из тех, кто распланировал свою жизнь еще в школе, уже в шестнадцать лет — образец целеустремленности, твердо решивший посвятить себя изучению медицины. Когда одноклассники ополчились против Клауса Хаммерсенга, он стал одним из самых ярых острословов: наверное, это был для него способ ощущать превосходство над возможным соперником, во всяком случае, в кругу друзей. Однако его оценки на выпускных экзаменах все равно немного не дотягивали до оценок Клауса. К тайному ликованию Валманна.
— Он мне звонил и сказал, что придет. Он был за границей — читал там лекции, поэтому увидел приглашение, только когда вернулся домой.
— Вот как?..
Машины медленно двинулись в сторону улицы Стангевеген. Ему не нравилось разговаривать по мобильнику за рулем, вообще-то это было запрещено, хотя запрещение и не распространялось на полицейских в их рабочее время. И еще ему не хотелось выслушивать мнение Ханса Людера о бывших одноклассниках, и в особенности о Клаусе Хаммерсенге.
— Мы поболтали про старые деньки, я упомянул, что мы никак не найдем Клауса Хаммерсенга, и мне пришлось рассказать о трагедии, которая произошла с его родителями.
Валманн живо представил, как Ханс Людер, рассказывая, преувеличил все до невозможности.
— И тогда Конрад вспомнил кое-что, что случилось с ним в университете и что, возможно, объясняет ситуацию.
— Вот как.
— Ага… — Рассказ Ханса Людера лился на него несмолкаемым потоком. — Так вот, слушай… — Он разговаривал так, словно они сидели, уютно и беззаботно устроившись в глубоких креслах, и у каждого из них был в руках стакан с выпивкой. Ему было наплевать, что собеседник может быть занят чем-то более полезным, чем его болтовня. — Однажды Конрад сидел в университетской библиотеке, в читальном зале, и тут пришел Клаус. Они перекинулись парой слов. Клаус разыскивал старые партитуры, это, знаешь, такие ноты…
— Я знаю, что такое партитуры…
— И тут вдруг врывается папаша Хаммерсенг — прямо в читальный зал университетской библиотеки — и поднимает страшный шум, хватает Клауса за руки и пытается тащить за собой, а еще орет, что Клаусу неплохо бы уважать семейные традиции и что он не желает, чтобы его сын стал каким-то поганым музыкантом, и так далее.
— О, Господи…
— И я то же самое сказал. Вот мы и узнали, почему Клаус бросил музыку.
— Мы даже, видимо, знаем теперь, почему он уехал на край земли, как только закончил геологический.
— Да уж. Вот черт!
Сам того не желая, Валманн втянулся в разговор. Он все лучше осознавал, почему за последние двадцать лет Клаус был нечастым гостем в родном доме.
— Да. Вот черт… — повторил Ханс Людер с ударением на каждом слове и, немного помолчав, спросил: — Но ты ведь не бросишь его искать?
— Я сделаю все, что могу.
— Ага, отлично. Всего ведь три недели осталось.
— До чего?
— До праздника.
— Ах да, конечно…
Праздник. Естественно. Он принялся лихорадочно придумывать извинения, так, чтобы отвертеться в последний момент.
— Отлично, созвонимся еще. Ты мне позвонишь, если найдешь что-нибудь?
— Конечно, если только это не секретная информация.
— Секретная… Ха-ха! — Ханс Людер смеялся так громко, что в мобильнике, который Валманн прижимал к уху, что-то зашипело. — Да уж, секретов там куча была. Помнишь, Валманн?.. Так ведь? Ладно, пока-пока… — Внезапно мобильник, тяжелый, как банка сардин, умолк, словно умер, — до Валманна больше не доносилось ни слова.
