– Сообщил. Если есть возможность, я всегда говорю правду.
Серов взглянул заинтересованно:
– А если он, пока мы взаимоотношения выясняем, колеса заменит?
Гуров ответить не успел, раздался телефонный звонок. Подполковник снял трубку:
– Серов.
– Борис Петрович, он сегодня вечером улетает в Киев, – произнес мужской голос.
– Спасибо. Кто говорит?
В ответ подполковник услышал частые гудки, положил трубку.
Следователь Леонидов и свидетели
Какие свидетели? Свидетели чего? Убийства никто не видел. А если такой человек и существовал, милиции он известен не был. В прокуратуру приглашали людей, которые хорошо знали Игоря Лозянко. Делали это не официально, а как-то по-домашнему, по телефону. Разговор происходил примерно так:
– Здравствуйте. Из милиции беспокоят. Вы как, сегодня после обеда не заняты? Вас просят в прокуратуру. Проспект Ленина, десять. Знаете? И прекрасно. Шестой кабинет, следователь Леонидов.
Или:
– Нет дома? А с кем я говорю? Сосед? Передайте, пожалуйста…
Или:
– Сегодня сложно? Тогда, пожалуйста, завтра утром.
Один раз:
– Можно и по протоколу, повестку завезем. Если вы уж совсем заняты, мы за вами на работу на машине заедем.
Тем, у кого не было телефона, участковые инспектора отделений милиции в течение получаса разнесли повестки. Свидетелей, если их можно назвать таковыми, не торопили, так как Леонидов, демонстрируя свое служебное рвение, представил список на тридцать с лишним человек. А очередность вызова указать не сообразил. В милиции рассудили, что если первый человек придет к Леонидову в пятнадцать часов, если допрос каждого займет хотя бы тридцать минут, что равносильно галопу по пересеченной местности, то до двадцати двух часов, если Леонидов собирается работать до этого времени, ему нужно обеспечить четырнадцать человек. Такое количество набиралось легко.
Серов полагал, что желание допросить всех лично было со стороны Леонидова, мягко выражаясь, глупостью. А возможно, и служебным проступком. Почему? Очень просто. При такой организации работы у кабинета будут одновременно находиться несколько человек. Все или большинство друг друга знают. Создастся студенческая обстановка, какую можно наблюдать у кабинета профессора во время сдачи экзаменов. Обмен информацией как действительной, так и придуманной. Каждого выходящего хватают, расспрашивают, узнают вопросы, ответы.
Глупость задумал Леонидов, если не значительно хуже. Нужно было все это поручить милиции, а в прокуратуру доставить лишь тех, чьи показания действительно являются свидетельскими либо вызывают подозрения неискренностью, недоговоренностью.
Леонидов рассудил иначе, что и превратит его в Сизифа: будет катить ненужный камень до самого верха, тот станет скатываться под гору, и начинай все сызнова.
А кому было что сказать или скрыть, в кабинет Леонидова не торопились.
Вера Темина и Игорь встретились на углу Пионерской и Комсомольской, в скверике.
Павел Астахов, дождавшись Веру после тренировки, вынужден был объяснить ей, что за «корреспондент» познакомился с ней на трибунах.
Девушка взглянула на Павла наивно и сказала:
– Я тебя не понимаю, Паша, ты в тот вечер из дома не выходил. Я ушла от тебя после двенадцати, благо живу через дом, ты проводил меня до подъезда. Так о чем разговор?
Павел попытался найти в глазах девушки насмешку, напряжение, обещание, хоть что-нибудь, но не нашел ничего. Святые, прозрачные глаза, с какими говорят только правду. Почему-то Павлу стало обидно, хотелось увидеть понимание, сочувствие, услышать: мол, мы вместе, ты можешь на меня положиться… Лгать, как лжет женщина, мужчина не научится никогда. Возможно, это происходит оттого, что, встав на путь обмана, мужчина говорит неправду каждый раз, как касаются запретной темы. При многократном повторении неправды мужчина в конце концов ошибается либо терпение его кончается, а бывает, и совесть проснется. В жизни всякое случается, и совесть обнаруживается в таком месте, где найти ее никто не ожидал. Женщины решают проблему значительно проще. Решив солгать, они лгут лишь один раз – себе. Тысячу раз можно задавать женщине коварный вопрос, и тысячу раз она ответит святую правду. Это ее правда, а то, что она к истине не имеет никакого отношения, пусть заботит мужчин. Они придумали логику, систему доказательств, вот пусть и разбираются в собственных изобретениях.
Итак, Астахов узнал, что не ездил он в тот вечер никуда; в святых, прозрачных глазах Веры увидел одну только правду, смутился, чмокнул девушку в щеку и заторопился по своим делам, которых набралось предостаточно. Начал он с касс Аэрофлота.
Некоторые мужчины, когда им становится себя жалко, пьют водку. Вера зашла в кафе, взяла стакан какао и булочку. Запретный плод сладок, Краев далеко, да он теперь не опасен, так как превратился в сообщника.
Так начала сколачиваться дружина по защите Павла Астахова. Именно этих людей следователь Леонидов скопом собирался вызвать к себе в кабинет. Интересно, что он хотел услышать?
Значит, Вера Темина и Игорь Белан встретились в скверике. Игорю было чуть за тридцать, но виски его густо серебрились. Некрасив, губошлеп и грустен, он давно и безнадежно любил Веру. Она, конечно, об этом знала и в трудную минуту вызвала его на свидание.
Белан работал на телевидении оператором; как большинство кинооператоров, мечтал стать режиссером. Он уже снял и заканчивал монтировать свой первый документальный фильм под незатейливым названием: «Обречен на победу». Героя фильма не называем, он известен.
Сквер как сквер. Трава, кустики, деревья, покрытые испарениями города, еще живы. Дети, коляски. Молодые мамы. Бабушки. Пенсионеры. Домино. Конечно, собаки. Днем влюбленные сюда не заглядывают, и Вера с Игорем вызывали любопытство аборигенов. У Белана через плечо висел кофр с аппаратурой, фотоаппарат с мощным объективом болтался на груди.
– Они с ума посходили! – шепотом кричала Вера. – Это же Паша! Астахов!
Игорь смотрел под ноги, поднял голову, увидел интересный кадр и, словно охотник ружье, вскинул фотоаппарат.
– Я тебя убью! – Вера ударила его по руке, и фотовыстрел ушел в небо. – У тебя есть все! Покажи им! Они увидят и поймут!
Игорь перезарядил аппарат, посмотрел на Веру, сказал:
– Когда-то ты была гордой.
– Ты меня любишь? Ты мне всегда нравился. Пойдем к тебе… Договорим. – Вера смотрела распахнуто.
– Плевать в лицо нехорошо. Стыдно. – Игорь повернулся и пошел из сквера.
В Кривоколенном переулке, который, извиваясь, спускается к реке, домишки чуть не по окно вросли в землю. И правильно сделали, иначе непременно по такой крутизне скувыркнулись бы в речку и поплыли бы караваном, оглядывая высокие берега подслеповатыми окнами.
Чуть ли не облокачиваясь на карниз одного из местных домиков, курчавый богатырь с глазами и скулами, подтверждающими гипотезу, что татары и монголы на Русь хаживали, бережно похлопал Астахова по плечу:
– Паша, мы за тебя их всех закопаем, землю перепашем, для верняка поверх заасфальтируем.
Астахов хотел что-то сказать, промолчал, отдал ключи от стоявшей рядом «Волги».
Богатырь присвистнул слегка, в четверть силы, и увиделась степь и стелющиеся в беге косматые лошади. Упала калитка забора соседнего дома, выкатился оседланный русоголовым парнишкой мотоцикл.
– Давай! – Богатырь погладил Павла по спине, осторожно подтолкнул, и тот оказался в седле, позади ездового. – Через час телега будет стоять на Цветном у ларька Евдохи. Ключи у него.
Астахов надвинул на глаза протянутый ему шлем, и пыль за мотоциклом шлейфом дернулась следом вверх по Кривоколенному, осела, через секунду и звук исчез.
Тихо, лишь где-то внизу волна шлепает. Родственник Чингисхана оглядел владения, открыл незапертый сарай, вынес два колеса, держа перед собой, как большие черные баранки. Поддомкратив машину, он начал ловко менять передние колеса.
Нина Маевская собирала чемодан. Точнее, она должна была собирать чемодан. А в действительности он лежал на тахте, разинув беззубый рот, а Нина швыряла в его направлении кофточки, брюки и более интимные части туалета. Нина не отличалась меткостью, чемодану пока ничего не досталось.
Астахов сидел за столом, пил чай, заставляя себя не думать ни о чем, рвал появляющиеся мысли, словно серпантин. Сначала он пытался вспоминать прошлое. Наваливавшийся упругий тартан, поднимающиеся флаги, любезных дипломатов, улыбающихся руководителей, вытягивающиеся руки любителей автографов. Стоило на чем-то остановиться, как сюжет прерывался опрокинутым лицом Игоря Лозянко, его головой в расползавшемся черном пятне либо пытливым взглядом иронически улыбающегося сыщика.
Павел хватал из памяти пригоршнями и торопливо разбрасывал, чтобы схватить снова другие воспоминания, лишь бы не замкнулось кольцо. Выдержать, ты обязан выстоять, ты мужик! Заставлять себя, принуждать к подчинению – для него дело привычное, на этом фундаменте стоят и стоять будут все чемпионы.
