– Почему антиквариат? – вежливо спросил Фрёлик.
– Еще кофе хотите?
– Нет, спасибо. – Фрёлик наблюдал, как хозяин подливает себе портвейна. На конце его синевато-багрового носа росли два седых курчавых волоска. Фрёлик повторил вопрос.
– Ах, долго рассказывать. Все началось с бумаги. – Фольке-Есперсен скрестил руки над животом.
– С бумаги?
– Да. Знаете, никто из нас не получил хорошего образования. Эммануэль в юности работал учеником каменщика. Кстати, это он построил соседний дом – вы проходили мимо, когда направлялись ко мне. Конечно, не один построил, а вместе с другими… А я начинал мелким клерком в банке, который давно разорился. Рейдар был самым умным из нас, но именно он учился меньше всех. Он работал курьером в «Афтенпостен». В молодости Рейдар был идеалистом. Он, например, довольно долго верил, что можно разбогатеть честным путем.
Фрёлик поднял голову и встретился с добродушной улыбкой сидевшего напротив Арвида.
– Вместе с тем Рейдар отличался практичностью. Не выносил, когда выбрасывают хорошие, по его мнению, вещи. Так, он выяснил, что типографии выкидывают много бумаги – той, что остается на рулонах. На каждом рулоне оставалось по нескольку метров. Если учесть, сколько бумаги требуется в газетном производстве, выходило довольно много. На каждом рулоне оставалось примерно вот столько. – Арвид показал пальцами. – Бумага превосходного качества, а ее просто выкидывали, потому что не знали, что с ней делать.
Фрёлик кивнул.
Потеплев от воспоминаний, Арвид наклонился вперед и доверительно продолжал:
– И никто не считал, сколько там этих остатков. Рейдару бумага доставалась даром. Его даже благодарили за то, что он вывозит рулоны с остатками из типографий. А между тем в то время во многих странах мира газетная бумага была в дефиците.
– И Рейдар ее перепродавал?
Фольке-Есперсен кивнул:
– Из его невинного хобби выросло целое предприятие. Он неплохо заработал на бумажных остатках, а потом переключился на антиквариат и предметы старины.
– Кому он продавал бумагу?
– Всем, кому она была нужна. Еазеты выпускают и в Южной Америке, и во многих странах Африки…
Фрёлик кивнул.
– А потом, значит, он переключился на антиквариат?
– Точно, – кивнул Арвид.
– Почему?
– Даже не знаю… – Арвид снова выпрямился. – Наверное, причин было несколько. Естественно, самыми важными стали финансовые. С бумагой, перед тем как продавать ее, нужно было повозиться – ну, то есть перемотать остатки на новые рулоны, чтобы потом ее можно было заново использовать в газетном производстве. Пока Рейдар получал остатки за спасибо, производственные и транспортные расходы окупались, но потом и типографии смекнули, что глупо выкидывать деньги… К тому же во всем мире начался экономический спад, а вырубать джунгли тогда еще не додумались. В наши дни бумагу делают из эвкалиптов и дешевой русской древесины… В общем, бумажный бизнес заглох.
– Но все-таки, почему именно антиквариат?
Арвид вскинул голову.
– Почему не что-нибудь другое? – пояснил Фрёлик. – Почему его так заинтересовали предметы старины?
Арвид пожал плечами, развел руками и широко улыбнулся:
– Понятия не имею!
Фрёлик молча смотрел на него. Арвид мелкими глотками пил портвейн и улыбался.
– Наверное, какое-то отношение к делу имела любовь Рейдара к предметам, красивым вещам, – сказал он. – Может быть, на него повлияла и Маргрете – мать Карстена, которая давно умерла. Маргрете была ужасной снобкой. Обожала окружать себя красивыми, дорогими вещами. Но главное, Рейдар вбил себе в голову, что деньги можно делать на отбросах, то есть на том, что другие выбрасывают на помойку. В этом смысле он… Рейдар мыслил очень прогрессивно, так сказать, оказался впереди своего времени. Теперь все перерабатывают, переделывают, пере… не знаю что. Конечно, вы правы. Все должно было начаться с чего-то конкретного. Я уже не помню, с чего именно. Рейдар вдруг начал скупать и продавать всякие диковинки, а потом выяснилось, что мы, все трое, неплохо на этом зарабатываем. Но с чего все началось – я уже и не помню.
Фрёлик записал: «Почему антиквариат? Арвид Ф.-Е. ответа не знает». Он задумчиво погрыз ручку и спросил:
– Вчера вы больше не общались с братом?
– С которым?
– С Рейдаром. Вы с ним потом, позже не общались?
Арвид медленно покачал головой.
Фрёлик неуверенно улыбнулся, не зная, как лучше выразиться.
– А ведь немного странно, верно? – негромко спросил он.
– Что странно?
– Ну… Он сорвал сделку, ранил вашу собаку…
– Я ему не звонил.
– А Эммануэль?
– Об этом вам лучше спросить у самого Эммануэля.
Фрёлик окинул внимательным взглядом сидевшего напротив старика. Он вдруг показался ему брюзгливым и ото всего отрешенным.
– Вы с Эммануэлем вчера ничего не планировали в связи с Рейдаром?
– Что значит «не планировали»?
– А вот что. – Фрёлик закрыл блокнот. – Если бы я, например, столкнулся с таким ожесточенным сопротивлением собственной сестры – брата у меня нет, – я бы, наверное, попробовал с ней поговорить, объясниться. По-моему, такой шаг вполне естествен.
– Конечно, именно так мы и собирались поступить.
– В самом деле? Но так и не осуществили своего замысла?
– Нет.
– Значит, вы не пытались связаться с Рейдаром?
– Нет.
Фрёлик взял блокнот.
– Заранее извините за неприятный вопрос, – осторожно начал он, – но такая уж у меня работа. Я вынужден спросить, где вы были в пятницу вечером.
– Здесь.
– В своей квартире? Один?
– С собачкой Сильви.
– Кто-нибудь может подтвердить, что вечером вы были дома?
– Думаете, я способен убить родного брата?
Фрёлик напустил на себя виноватое выражение:
– Прошу прощения, но мне нужно получить ответ на поставленный вопрос.
– Н-нет, не думаю, что кто-нибудь может это подтвердить.
– Вам кто-нибудь звонил?
Есперсен покачал головой.
– Может быть, вы выводили собаку на прогулку и вас кто-нибудь видел?
– Сильви делает свои дела в ящике на веранде…
– Вы долго пробыли у ветеринара?
– Когда вернулся, было уже темно. По-моему, мы были дома в пять или пол шестого.
– Хорошо, – буркнул Фрёлик, поднимая голову. – И последнее. Вам что-нибудь говорит число сто девяносто пять?
– Сто девяносто пять? – Арвид медленно покачал головой. – Нет. По-моему, нет…
– А не могло это число иметь какое-то значение для вашего брата?
– Понятия не имею, – ответил Есперсен, вскидывая руки вверх. – Почему вы спрашиваете?
Фрёлик не ответил.
Арвид Фольке-Есперсен задумался.
– Сто девяносто пять… – бормотал он. – Нет, в самом деле понятия не имею. Извините.
Глава 13
СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ
В тот же день инспектор Гунарстранна поехал на склад Фольке-Есперсена на улице Бертрана Нарвесена. Ключ, который он реквизировал у Карстена Есперсена, сработал отлично. Он перешагнул высокий порог и очутился внутри. Дверь на пружинах с грохотом захлопнулась; в просторном помещении послышалось гулкое эхо. Гунарстранна огляделся по сторонам. Повсюду штабелями стояли столы и стулья, кресла-качалки, сундуки, чемоданы, комоды, напольные часы в красивых резных шкафчиках. Он задрал голову и оглядел ряд высоких, под самым потолком, окон, из которых лился тусклый свет. Между вещами были оставлены узкие проходы, пробираться по которым можно было только боком. В дальнем углу имелась лестница – она вела на второй этаж. На верхней площадке Гунарстранна увидел дверь. Прежде чем войти, он повернулся и посмотрел на склад сверху. Между двумя буфетами с ржавыми петлями он заметил старую металлическую угольную плиту. Рядом с ней стояла деревянная резная статуэтка негритенка. Инспектор Гунарстранна задумался. Неужели такой хлам хоть сколько-нибудь стоит? Может быть, для кого-то здесь настоящая сокровищница, а по его мнению – куча мусора.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Перевод С.М. Соловьева. (Здесь и далее примеч. пер.)
В самую суть дела (лат.).
Вигеланд (1869–1943) – норвежский скульптор, создатель Парка скульптур, в котором каждая из двухсот двадцати семи статуй выражает определенный набор эмоций, часто с глубоким философским подтекстом.
«Кавардак» – название песни из «Белого альбома», записанного группой The Beatles (1968).
