Оказалось, что впервые Белкина задержали с контрабандой четыре года назад (ему было двадцать три), побеседовали с ним, отобрали все заграничные товары и отпустили. Через полтора года повторилось то же самое на таможне…
Александр Корнеевич прервал рассказ сотрудников и попросил меня повторить: где, как и почему я столкнулся с Белкиным. Я описал мои поиски похитителя красного портфеля, перечислил всех, кого подозревал в краже, и как, напав на след Белкина, сам видел, что с помощью синего халата он превратился в «вора-невидимку».
Услыхав это, некоторые сотрудники одобрительно зашептались.
Видя мое недоумение, Кудеяров от души засмеялся:
— Ты не думай, что тебя считают королем сыщиков! Ты просто «вышел» на Белкина вполне профессионально, так же как «вышли» бы они.
Он велел одному из работников принести «Дело Белкина».
Александр Корнеевич вынул из папки толстый конверт и рассказал, что недавно в большой религиозный праздник в подмосковный старинный монастырь съехалось немало туристов, гостей. После праздника спохватились, что исчезла икона шестнадцатого века. Это произведение старорусского искусства давно было взято на государственный учет. Известно, что во всем мире высоко ценятся старинные русские иконы, иностранцы охотно покупают их у фарцовщиков. Работники Угрозыска, в связи с этой кражей, взяли под подозрение нескольких фарцовщиков, в том числе Белкина. Вскоре выяснили, что он несколько раз встречался с неким малопочтенным иностранцем, — а потом передал ему четыре коробки, в том числе одну большую, из-под печенья, по размеру соответствующую украденной иконе. Тут же Александр Корнеевич вынул фотографию, на которой аппаратом ночных съемок был запечатлен весь эпизод. Оперативные сотрудники отправились на место происшествия — в городок, где расположен монастырь. Там узнали, что Белкин жил в той же гостинице, где и представители зарубежных кинофирм и газет. Одна из наших киностудий должна была снять несколько эпизодов торжественного молебствия. За границей всё еще трубят о том, что у нас не только запрещены богослужения, но даже колокольный звон. Белкин пристроился помощником к кинооператору и таким образом попал в монастырь.
Как же он мог проникнуть ночью в церковь, когда она запиралась и охранялась?
Пришли к заключению, что икона была похищена во время богослужения. Но скоро это предположение отпало: икона висела на правой от входа стене, у всех на виду, и ее нельзя было незаметно снять. И тут стало известно, что праздник продолжался не один день, что во время службы в церкви иногда выключали электрический свет, а восковые свечи оставляли большую часть церкви в полумраке. Решили узнать, где находился в это время Белкин. Для этого попросили киностудию сделать несколько увеличенных фотокопий с кинокадров молебствия. Разглядывая их через лупу, нашли Белкина. Он в черной рясе стоял в гуще черных ряс! Кудеяров подал мне эту фотографию: оператор стоял под помеченной красным крестиком иконой, которая потом исчезла. Когда в церкви погас свет, Белкину достаточно было протянуть руку к иконе, снять ее и спрятать, скажем, под рясой.
Почему же у вора сразу не произвели на квартире обыск и не арестовали его? Потому что это могло послужить сигналом тревоги для зарубежного покупателя, и он попросил бы кого-либо из знакомых взять старинную икону в свой багаж и провезти через границу. Теперь же, перед самым отлетом за рубеж, иностранец подвергнется личному таможенному досмотру и ценное произведение искусства останется на Родине.
— Я уверен, что Белкин продал фотокопии деки и табличек «Родины»! Нельзя допустить, чтобы их увезли за границу! Кроме того, он продолжает крутиться возле мастерской. Он еще что-то задумал! Хватит ему разгуливать на свободе!..
— Понимаю тебя, — перебил меня Кудеяров. — Но пока мы не можем вспугнуть Лорда. Сейчас этот шакал кругом обложен. Как только он попадет к нам, мы обязательно узнаем, куда он дел фотокопии.
— А с какого числа Белкин взят под наблюдение?
— С шестого января.
— Значит, видели, как он вчера подходил к дверям мастерской Золотницкого и что-то вынюхивал?
— Конечно, видели! — успокоил меня Александр Корнеевич и хитро улыбнулся. — А вот тебя не заметили: ты отлично замаскировался в синий халат и стал «сыщиком-невидимкой».
Сотрудники Кудеярова громко захохотали. И мне осталось лишь присоединиться к ним.
СКРИПИЧНЫЙ МАСТЕР РАССКАЗЫВАЕТ
За окнами метель поднимала и неистово кружила, в воздухе острые снежинки. С отчаянным криком взъерошенные воробьи ныряли в свои свитые в нишах домов гнезда. Один из них, перепуганный, влетел в раскрытую форточку и уселся на книжном шкафу. Я покормил его хлебом, потом изловчился схватить и с силой выбросил из форточки. Воробей взмахнул крылышками, чирикнул и благополучно скользнул в нишу.
Телефонный звонок отвлек меня от окна. Я услыхал голос Андрея Яковлевича. Он просил меня приехать.
Я немедленно отправился к Золотницким. Дверь мне открыла старушка, мать Любы, и сообщила, что сегодня утром приехал Михаил Андреевич, а Люба осталась аккомпанировать еще на трех концертах.
— Андрей Яковлевич вчера приехал, — добавила она, — молодец молодцом, петух петухом!
Она тихо открыла дверь в спальню. И я увидел стоящего ко мне спиной перед зеркалом старого мастера, одетого в элегантный серый костюм сына.
— А, уважаемый! — воскликнул он, повернувшись ко мне. — Очень хотелось повидать вас!
Андрей Яковлевич стал благодарить меня за то, что я заезжал к больному Вовке, привел к нему врача, написал сыну и снохе.
— Я приглашу на праздничный обед всех родных, друзей и всех учеников, до одного! — воскликнул скрипичный мастер. — И по справедливости скажу, что если бы не вы…
— Пустое, Андрей Яковлевич!
— Нет, не пустое! — возразил он, вскочив с места.
Резко повернув голову, он поднял ее, взметнул правую руку вверх. Передо мной возник помолодевший лет на десять мастер Золотницкий.
— Если откажетесь, я с вами по-другому поговорю! — пригрозил он.
Какая поразительная перемена в человеке, к которому вплотную было приблизилась смерть!..
Андрей Яковлевич объяснил, что через часок отправляется на прием к доктору Галкину и хочет показаться во всей красе, поэтому и в костюм Михаила вырядился. Я подумал: «Собственно, зачем он вызвал меня?» Андрей Яковлевич сам разрешил мое недоумение.
— Я побеспокоил вас, уважаемый, по семейному вопросу, — сказал он, вздохнув. — Надоело мне все время грызться с Михайлой. Да и Любаша переживает. Все-таки внучонок у меня!
— Славный мальчишка!
— Я хочу ввести Михайлу в полный курс моих дел и само собой — лучших учеников. Что скажете?
— Хорошо задумали, Андрей Яковлевич, давно пора!
— Обучу ребят — будут мастера! — откровенничал старик. — Вы не удивляйтесь моему решению: сынок порадовал меня. Я раньше любил иногда сыграть что-нибудь приятное на своей белой скрипке. А вот Михайла взял да и отделал ее собственными руками!
Мастер показал на висящую на стене скрипку, которая, словно граненое оранжевое стекло, пускала по потолку пунцовые пульсирующие зайчики. Андрей Яковлевич кашлянул — и, как живое существо, скрипка чуть слышно прошептала: «А-ах!»
— Во вкус вошел Михаила! — с гордостью проговорил мастер и, взяв смычок, сыграл несколько тактов романса «Жаворонок». — Этого «Соловушку» отдам жене Разумова. Поверьте слову, стоящая скрипочка!
— Кстати! В прошлом году кто-то поцарапал ваш несгораемый шкаф, и вы заподозрили в этом Михаила Андреевича…
— Тсс! — прошептал старик, быстро запер дверь на ключ и подошел ко мне поближе. — Был такой грех. И не вспоминайте…
— Я недавно заходил в редакцию к Вере Ивановне. И она спрашивала, что же делать с вашим письмом.
— Я совсем о нем забыл! — воскликнул Золотницкий. — Без Михайлы я как без рук. Передайте ей, пусть газета позлее нажмет на дирекцию театра. Теперь вы сами убедились, к чему приводят теснота и неудобства в мастерской.
Я посоветовал написать об этом записку Вере Ивановне. Андрей Яковлевич взял лист бумаги и начал авторучкой аккуратно выводить буквицы — синее кружево строк. Я подумал: «Все, что творит своими руками мастер, выглядит художественно, талантливо».
Эта записка до сих пор хранится в моем архиве, и, когда она попадает мне на глаза, я думаю, как часто все мы бываем скоропалительны и несправедливы в своих умозаключениях и подозрениях.
Между тем скрипичный мастер с воодушевлением рассказывал о своей будущей «Родине».
— Клинушки-то мне достались от моего учителя Кузьмы Порфирьевича Мефодьева, а ему — от деда. — Он зашагал по комнате, как до болезни, высоко вскидывая острые колени. — Клену будет больше двух веков! Если с умом взяться за отделку, то выйдет скрипка, — обойди весь мир, не найдешь!
