– Как вы считаете, что мог делать этот Крапивинский на похоронах Ритушина? – Гуров забарабанил пальцами по столу, но спохватился и подпер голову кулаком. – Если он работает на Гришкаева, то в чем смысл его пребывания на кладбище?
– Причины могли быть самые разные. – Михаил Захарович пожал плечами. – Например, он мог быть там как координатор личной охраны Гришкаева. Вы же говорили, что Гришкаев якобы опасался покушения? Тот же Крапивинский, пользуясь своими способностями, мог в толпе без особых проблем вычислить киллера и вывести на него охрану. А то и сам, пользуясь суггестией, нейтрализовать его, воздействуя на сознание. Мог выполнять функции предохранения от возможного аналогичного воздействия со стороны. Кто знает? А вдруг в толпу затесался его коллега с намерением вызвать у Гришкаева, скажем, сердечный приступ? Но подобное маловероятно. Скорее всего, он сам воздействовал на окружающих, чтобы вызвать у них определенное отношение к его хозяину. Скажем, чтобы люди ощущали к нему доверие, симпатии, уважение. Видите – телеоператоры почти одного его и снимают. Представляете, кто завтра будет героем дня? Ну что ж, давайте посмотрим другую кассету.
И вновь на экране замелькали кадры траурной церемонии. Второй оператор отснял прибытие к церкви VIP-персон, приехавших на отпевание. Сразу же общее внимание привлек депутат Свистов, который, поднимаясь по ступенькам ко входу в церковь, неуклюже перекрестился, словно к его руке была привязана пудовая гиря, и споткнулся буквально на ровном месте.
– Человек очень грязный, – негромко прокомментировал Михаил Захарович, – но к убийству отношения, скорее всего, не имеет. В храм его не пускают грехи, им не отмоленные и никем не прощенные. Как говорят англичане, его «шкаф» забит скелетами. И «скелеты» эти – один отвратительнее другого.
Затем в кадре появился ряд машин, выстроившихся у кладбищенской ограды.
– Мы специально попросили оператора, чтобы он взял в кадр их номера, – не отрываясь от экрана, сообщила Воробьева.
Неожиданно откуда-то из-за поворота вынырнул большой темно-синий лимузин с тонированными стеклами, из которого вышел Гришкаев. Тут же из двух черных джипов высыпали рослые парни в одинаковых черных костюмах и темных очках. Они быстро рассредоточились, судя по всему, обеспечивая безопасность своего босса. Следом за Гришкаевым из лимузина выбрался Крапивинский. Гришкаев, сняв и спрятав в карман темные очки, чуть заметно усмехнулся своими деревянными губами и что-то сказал Крапивинскому.
– О! Господин Гришкаев ходом жизни доволен чрезвычайно, – с сарказмом заметил Михаил Захарович. – Если на тех кадрах он хотя бы с фальшью изобразил подобие скорби, то наедине со своими приближенными даже не скрывает внутреннего упоения. Он прямо-таки ликует. Тут уж сто против одного, что заказчик убийства он, и только он.
– Безусловно с вами согласен. – Гуров досадливо поморщился. – Но как бы это доказать официально? Ведь одно наше мнение, не подкрепленное документальными фактами, не примет во внимание ни один суд. Ладно, смотрим дальше. Что здесь? Скорбный спич Гришкаева?
Задумчиво-величественный Гришкаев, стоя у изголовья гроба Ритушина, произносил обязательные фразы о тяжести утраты, понесенной "Правым делом", о великих надеждах, возлагавшихся на безвременно погибшего, о вечной памяти в сердцах однопартийцев… и старался вложить в свой бесцветный, пресный, словно замороженный голос горечь и душевную теплоту, но получалось это так натянуто и искусственно, что за выступающего было просто неловко.
– Странное ощущение, – едко усмехнулся Крячко. – Почему-то кажется, что лежащий в гробу выглядит куда более живым, чем эта лицемерная мумия.
– Теперь все понятно. – Гуров отрывисто ударил кулаком по ладони, услышав гришкаевский пассаж о том, что"…товарищи Германа по партии подхватят эстафету добрых дел и великих свершений на благо Отечества, которых он немало совершил на посту депутата Госдумы…" – Гришкаев не смог пройти в Госдуму, несмотря на свои миллиарды, и поэтому решил пробраться туда, прикрываясь чужой славой и авторитетом. Убитый Ритушин – его однопартиец. Теперь можно идти на выборы под лозунгом: голосуйте за Гришкаева – продолжателя дел Ритушина. Но – боже мой! – неужели этот пост стоит человеческой жизни?!
– Лев Иванович, – старик покачал головой, – если бы все упиралось только в депутатский пост. Тут, я чувствую, кроется нечто куда более грандиозное. Кстати, какова ваша внушаемость и подверженность гипнозу?
– Неважная. – Гуров развел руками. – Меня уже пробовали гипнотизировать в медицинских целях, но безуспешно.
– Это, я вам скажу, замечательно. – Михаил Захарович его ответом был явно доволен. – Просмотрев видеоматериалы, я пришел к выводу, что господин Гришкаев к своей цели готов идти по трупам. И устранять он будет, едва ли ошибусь, всякого, кто хоть на шаг приблизится к его разоблачению. Поэтому вам надо быть настороже. Этого Крапивинского опасайтесь больше всего. Мне не хотелось бы узнать из прессы о том, что полковник милиции Гуров внезапно, без особых причин, застрелился из служебного пистолета. Эти фокусы он делать мастер.
– Тогда сразу два вопроса. – Гуров откинулся в кресле. – Во-первых, если он такой всемогущий, этот Крапивинский, то почему его не задействовали для устранения Ритушина? Зачем стрелять? Куда проще – организовать сердечный приступ. И во-вторых, вам теперь наверняка понадобится охрана. Ведь он может попытаться нейтрализовать и вас. Разве не так?
– Отвечу. Ритушин, я так понял, был очень сильный человек. – Старик задумчиво вертел в руках фоторобот черноусого, лежавший на столе. – И, возможно, на него воздействовать суггестией было бесполезно. Поэтому и был пущен в ход банальный киллер с пистолетом. Что касается меня, то я теперь едва ли могу представлять для них интерес. Видеозаписи мы уже просмотрели, свою точку зрения я уже высказал. Поздно.
– Ну что ж, большое вам спасибо. – Гуров поднялся со своего места. – Давайте довезу вас до дому.
Почти всю дорогу они ехали молча. Лишь у своего дома Михаил Захарович тихо произнес:
– Какие времена настали!.. И что ж еще нас ждет?!
– Провожу-ка я вас до квартиры, – предложил Гуров и, несмотря на несогласие старика, вышел из машины.
Когда они подошли к подъезду, Михаил Захарович неожиданно остановился.
– Ничего не понимаю… – Он растерянно прижал ладони к ушам. – Такое ощущение, что я начал глохнуть.
Они поднялись по лестнице, никого не встретив, и, еще раз оглядевшись по сторонам, Гуров попрощался со стариком и начал спускаться вниз. Он слышал, как звякнула связка ключей, как щелкнул замок… Гуров был уже на лестничной площадке первого этажа, как вдруг что-то его остановило. Внезапная тревога охватила все его существо, и он, сам не понимая почему, ринулся обратно, доставая на ходу пистолет и снимая его с предохранителя. Беззвучно, по-кошачьи, он взлетел по желтоватым каменным плитам ступеней и, вынырнув из-за последнего лестничного пролета, увидел Михаила Захаровича, лежащего на полу безвольной куклой, в то время как неизвестный верзила, стянув шею старика удавкой, тащил его в глубь квартиры. Рядом с ними стоял… уже знакомый Гурову Крапивинский, который держал над головой Михаила Захаровича руку с растопыренными пальцами, видимо, подавляя волю жертвы к сопротивлению.
Было ясно, что еще несколько секунд, и старика спасти уже будет невозможно. Кроме того, присутствие Крапивинского ставило под вопрос и безопасность самого Гурова. Резкий хлопок выстрела с гулким уханьем прокатился по всем этажам. Выпучив глаза, верзила рухнул на колени и медленно завалился на бок. Крапивинский выбросил в сторону Гурова ладони с растопыренными пальцами, и тот сразу же почувствовал невыносимую боль в темени. Его рука с пистолетом вдруг, перестав слушаться, сама по себе стала подниматься к виску. Гуров, задыхаясь, закрыл глаза ладонью левой руки, одновременно нажав большим и средним пальцами на особые точки у надбровных дуг, которые час назад показал ему Михаил Захарович. Правая рука тут же обвисла, несколько ослабла головная боль.
Гуров убрал руку от лица и встретился глазами с липким, пронизывающим взглядом Крапивинского. Мгновенно накатила мутная волна тошноты, вновь заломило в темени, невидимые, костлявые пальцы болезненно стиснули сердце. Уже теряя сознание, Гуров невероятным усилием воли вскинул правую руку и трижды нажал на спуск. Словно переломившись пополам, Крапивинский ткнулся в пол макушкой и тут же, вытянувшись на полу, завозился, как огромный червяк, с хриплым свистом хватая ртом воздух. Чувствуя дрожь во всем теле, Гуров торопливо вошел в прихожую и, с трудом оторвав руки верзилы от концов удавки, снял ее с шеи старика.
Михаил Захарович открыл глаза и, болезненно морщась, потрогал пальцами синюшно-багровую борозду, оставшуюся на шее от петли.
