Итак, Петренко в дом сестры пришел в шесть утра, в восемь она убежала на работу. К одиннадцати подъехал Гуров с группой. Нина в форме лейтенанта с жезлом в руке встала на нерегулируемом перекрестке. Небольшой грузовичок, из кузова которого торчали лопаты, дорожные знаки, остановился не далеко, но и не близко, Виктор Терентьев и Александр Прохоров в затертой рабочей одежде, которая скрывала их телосложение, выпрыгнули на мостовую и стали придумывать себе занятие. Гуров в «волге» с шашечками остановился в другом конце малолюдной улицы. Леня Симоненко расположился на заднем сиденье. Он был в форме студенческого стройотряда, пистолет лежал в специально пришитом внутреннем кармане курточки. В «такси» имелся городской телефонный аппарат. Гуров позвонил Орлову, сказал, что прибыли и начали ждать.
– Терпения вам, ребята, – ответил полковник. – Он может вообще до вечера не выйти на улицу. – И неизвестно в который раз напомнил: – Не подходить, наблюдать, изучать. Главное, блокировать от случайных контактов с мужчинами.
Группе повезло, Петренко вышел из подъезда около двенадцати, ждать практически не пришлось. Он был высок, худ и сутул, шел, чуть приволакивая ступни, и казался значительно старше своих лет.
Гуров вспомнил доклад наблюдателя: «Правую руку он держал то ли в левом внутреннем кармане пиджака, то ли под его полой, неизвестно, факт, что дверь подъезда он открыл левой рукой».
Сейчас правая рука Петренко была забинтована и лежала чуть пониже груди в повязке, накинутой на шею.
– Больной-то он больной, а соображает, – прокомментировал водитель, – шарахнет из своей «культи», и вся недолга.
«Возможно, он не держится ни за пистолет, ни за сердце, рука у него повреждена, – думал Гуров, разглядывая Петренко в бинокль. – Больной человек изувечил руку, никого он не убивал, и пистолета у него, естественно, нет. Кто ему руку бинтовал? Он не мог просить сестру упаковать ему руку с оружием».
Петренко подошел к табачному киоску, купил пачку сигарет и спички, довольно ловко вскрыл пачку, прикурил и остановился на углу, раздумывая, куда идти.
Гуров позвонил полковнику.
– Петр Николаевич, у него забинтована правая рука, возможно, камуфляж. Постарайтесь узнать у сестры, бинтовала она ему руку или нет.
– Сейчас сделаем, – ответил Орлов.
Как вопрос, так и ответ прозвучали так просто, словно можно было позвонить Лиде Смирновой и спросить у нее. Действительно, почему бы не спросить? Если она не бинтовала? Если сегодня взять Петренко не удастся, и он вернется в квартиру? Не будем пустословить, спрашивать нельзя, узнать необходимо. Но это уже головная боль полковника Орлова. Майор Гуров обязан наблюдать Петренко.
Слабые, вялые движения, замедленная реакция, рассуждал Гуров, но взгляд быстрый, осмысленный. В бинокль глаза Петренко были видны хорошо. Надо проверить его реакцию на приближающегося мужчину. И, как статисты по команде режиссера, из дома напротив выскочили два молодых рослых парня и направились к табачному киоску.
– Леня, – сказал Гуров.
Симоненко мягким движением поднял пистолет. Парни, жестикулируя, приближались к табачному киоску. Петренко перешел на другую сторону улицы, было видно, что он не сводит с ребят взгляда.
– Он, – категорически изрек Леня, убирая пистолет. – Ну, видно, товарищ майор. Он на парней, как бык на красную тряпку, только реакция обратная. Бык вперед, а наш клиент назад.
– Похоже, – согласился Гуров. – Но только похоже.
– А как и кто проверять будет? – спросил Леня.
– Понаблюдаем его, – ответил Гуров.
– Он сейчас свернет на людную улицу, – усмехнулся Леня, – и мы его потеряем.
Это вряд ли, – спокойно ответил Гуров, не обращая внимания на вызывающий тон лейтенанта.
Петренко действительно направился к улице, по которой проезжали троллейбусы и автобусы. Нина села в подъехавшую машину ГАИ. Терентьев и Прохоров вспрыгнули в грузовичок.
Когда оказываешься днем на многолюдной улице, то на первый взгляд кажется, что похожие друг на друга люди бессмысленно шастают туда-сюда, словно муравьи. Известно, муравьи бегают отнюдь не бессмысленно. Если самому не суетиться, взглянуть на окружающих внимательно, то практически каждый человек обретет индивидуальность, станет личностью, действия его окажутся понятны и предсказуемы. Видеть улицу может, если пожелает, каждый. Оперативный работник улицу понимает быстрее, подробнее, что естественно, он тренирован.
Эта женщина, видимо, живет где-то рядом, идет в магазин. Двое приезжих, тоже ищут магазин… Студенты или убежали с лекции, или бегут на нее… Молодая мама с коляской… Затравленный командировочный одной рукой прижимает к груди портфель, другой держит бумажку с адресом. Два аборигена не знают, как убить время до четырнадцати часов.
Гуров наблюдал Петренко, одновременно просмотрел улицу, оценил плотность движения, количество мужчин подходящего сложения и возраста и приуныл. Вроде движется народ, а Терентьев с Прохоровым здесь сразу начнут «светиться». Гуров знал, что если Петренко убийца, то улицу чувствует обнаженно остро, замечает на себе даже мельком брошенный взгляд.
Зажужжал телефон, Гуров снял трубку.
– Ты что, скромник, молчишь? – спросил Орлов.
– Хвастаться нечем, – ответил Гуров, – насторожен, мужчин близко не подпускает. Улица нам не благоприятствует.
– Может, и к лучшему, – пробурчал Орлов. – К сестре послал человека, скоро будет ответ.
Оперативнику замотали правую руку «окровавленными» тряпками, уложили в перевязь на груди, дали пакет с бинтом. Он вошел в контору, где сидели две машинистки, одна из них была Лида Смирнова.
– Девочки, родненькие, помогите, – сказал оперативник, протягивая бинт, – бревном придавило.
Если утром Лида брату руку бинтовала, она обязательно скажет, не может не сказать. Оперативник сунул бинт именно ей.
– Вы бы к врачу, не умею я, – женщина смотрела на бинт и морщилась.
– Что за женщина, если мужика перевязать не способна, – недовольно сказал оперативник.
– Слава богу, не война, – ответила спокойно Смирнова.
Вдвоем они руку ему кое-как перебинтовали. Оперативник вышел на улицу, через квартал бинты сорвал, бросил в урну, позвонил полковнику.
– Гуров, – сказал Орлов, откашливаясь, – сестра руку ему не бинтовала.
– Хорошо, – ответил Гуров, трубку не положил.
Полковник и майор молчали, а они много могли бы сказать друг другу.
Процент вероятности, что Петренко – разыскиваемый убийца, возрос. И видимо, в повязке пистолет марки ТТ, стреляные гильзы которого находятся в НТО. Если пистолет и есть тот самый, это хорошо. Но было бы куда лучше, если бы он лежал в кармане у Петренко, и убийца не держал бы палец на спусковом крючке.
«Подожди, пока он не уйдет с людного места, и прикажи прострелить ему правое предплечье», – мог сказать полковник. Подобная мысль появилась, старый оперативный работник Петр Николаевич Орлов даже вздрогнул. Устал, черт знает что в голову лезет. Вроде все свидетельствует против Петренко, однако полковник сталкивался и с большим количеством совпадений-доказательств, которые указывали на невиновного.
– Чего молчишь? – спросил полковник.
– Думать вслух не научился, – ответил майор.
– Думай-думай, когда придумаешь, позвони, – Орлов положил трубку, не сказав главного: «Ваш выстрел только второй. А первого ты допустить не должен ни в коем случае».
Гуров думал о том же, в напоминаниях не нуждался.
Петренко долго стоял в подворотне, прошел квартал по улице, вновь свернул в переулок, видно, знал район хорошо, через несколько минут он подходил к открытому кафе, которое прилепилось на уголке маленького сквера.
Оперативники заехали в переулок с двух сторон, неподалеку от кафе были магазины, следовательно, и люди. Место показалось Гурову подходящим, он решил попробовать. Прежде чем выйти из машины, Гуров взглянул на Леню Симоненко и сказал:
– Моя задача не дать ему выстрелить. Твоя – не дать ему выстрелить второй раз. Ты меня понял?
Леня кивнул, откашлялся, ответил:
– Я вас понял, Лев Иванович.
Гуров увидел: истончились у стрелка губы, мелко подрагивает подбородок, и в глаза парень не смотрит – и понял, что Симоненко схватил мандраж. И сейчас он не то что в руку, в дом не попадет. «Зря я вчера вечером отмалчивался, надо было его разговорить, чтобы он до конца понял серьезность предстоящего, перенервничал и расслабился. Сейчас поздно, быстро его в сознание не привести».
Вчера вечером в комнате отдыха Леня рассказывал о первенстве, когда от его последнего выстрела зависело золото, нужна была только «десятка», и Леня ее сделал. Он говорил о психологическом давлении ситуации, о расстоянии до мишени, показывал размеры «десятки». Витя с Сашей слушали с интересом, соглашались, стрельба – более нервный вид спорта, чем борьба. Гуров читал какой-то старый журнал, слушал, злился и молчал.
