Я сидел сзади, в углу машины, курил сигарету, глазел в окно и думал о Рите, о себе, о Кате, благо она доверительно мне сообщила сейчас по радио, что в этом году в здравницах Кисловодска отдохнули и вылечились четверть миллиона трудящихся, что содорегенерационная установка на Амурском целлюлозном комбинате выдала первую продукцию, пообещала впредь все промышленные стоки бакинского завода «Нефтегаз» очищать мощной установкой, вступившей сегодня в строй, а также заверила, что больше Алма-Ате не грозят селевые потоки с гор благодаря созданной направленным взрывом грандиозной плотине…
Хорошо бы не взорвался на стройке снаряд, пока мы едем.
Мы с Катей живем в разных масштабах. У нее все события — общегосударственные или мировые, меня за ними не видать. Иногда мне кажется, что Катя так заворожена величием фактов, о которых она говорит в микрофон, что у нее не хватает внимания и интереса к той обыденности, что заполняет нашу с ней жизнь вне работы.
— …А я думаю, что не так! — напористо говорил что-то Задирака. — Настоящий сыщик везде чувствует себя как дома!
— Да-а? — ухмыльнулся Скуратов. — Может быть. Только я думаю, что главное не в этом. Настоящий сыщик — человек с повышенным вниманием к другим людям.
Н-да, вот такие пироги. Сегодня какой-то день, на другие не похожий. Не по составу происшествий — всегда, во все дежурства происходят события похожие, вариации очень незначительны. Может быть, из-за присутствия Риты? Ведь и я сегодня сам не свой — будто на экзамене, будто сам себя проверяю: как прожил эти годы, чему научился, чего стою.
А Задирака упирается, горячо доказывает:
— Главное оружие не пистолет. Джиу-джитсу, самбо, дзюдо, айкидо, каратэ — вот оружие, которое не подводит. Хотите на спор — я ребром ладони кирпич разрублю?
— Не хочу, — отрезал Скуратов. — У нас в третьем классе был второгодник Цветков. Он у меня увидел красивый цветной карандаш, говорит: «Дай посмотреть», я протянул, а он пальцем поперек карандаша — раз! В дребезги! С тех пор мне все эти дурацкие фокусы не нравятся…
Я тихонько засмеялся, представив маленького аккуратненького Скуратова, гордо достающего из пенала свой заветный цветной карандаш — наверняка жалел заточить его, все берег для какого-нибудь подходящего случая, — и сопливого переростка-второгодника, уже вспотевшего от предвкушения приготовленной пакости…
Рита позвала негромко:
— Стас, а Стас!
Я наклонился к ней поближе.
— Я что-то недопонимаю. Бросили эту женщину, потерпевшую, помчались на следующий вызов. А с ней-то что будет?
— Ты ведь на «скорой» работала? — спросил я.
— Работала.
— Вот привезла ты в больницу человека. Допустим, с инфарктом. По дороге сделала уколы, ну и все там что полагается…
— Так…
— Что — так?… Остаешься лечить этого больного? Или дальше помчишься?
— Ну, это же ведь «скорая»… — улыбнулась Рита.
— Мы тоже «скорая», — сказал я. — С другим несколько уклоном. А по делу о разбоях в подъездах работает третий день специальная группа. Ты же видела Колотыгина и Мищенко?
— Да.
— Вот они и занимаются только этим. Мы выедем по-скорому, потерпевшего допросим. Иногда случается и жулика на месте заловить. А вся остальная забота — на них…
— А если не получается заловить?
— Тогда уже без нас…
Задирака развлекал себя негромким пением. Песня у него была немудрящая, но абсолютно профессиональная. С чувством мурлыкал он под нос:
Моя милка — как машинка,
Состоит из трех частей —
Карбюратор, радиатор
И коробка скоростей!
Глухо шумели баллоны по мостовой, шоркали на трещинах асфальта, шипели по лужам, мерный бой поршней убаюкивал. Красный блик солнца полоснул по окнам домов и нырнул испуганно в тучи. Трещали, монотонно бубнили голоса в динамике рации. Халецкий о чем-то рассказывал Скуратову:
— …Гиксосы принесли военную лошадь, колесо боевой повозки и сталь мечей. И понеслась, покатилась история…
А Юра Одинцов объяснял Рите:
— …Для собачек соревнования проводятся по тысячебалльной системе. Собачки-чемпионы по девятьсот восемьдесят — девятьсот девяносто очков набирают. Но на обычной работе они похуже. Суета, успех, многолюдство вокруг их портят…
Скуратов:
— …Женщинам любой неудачник кажется дураком…
Рита:
— …Человек с собакой на поводке — система с обратной связью…
Так и въехали на стройку — горы песка, котлован, лабиринт железобетонных плит и конструкций. Сбоку у ограды густо разросшегося палисадника — одинокая фигура участкового с неизменной планшеткой-«лентяйкой» в руках. Взмахнул планшеткой в сторону кучи яично-желтого рассыпчатого песка:
— Вот он, голубчик…
В песок полузарылся тупорылый, очень ржавый снаряд — он похож на шелудивую, в парше и лишаях свинью.
— Эхо войны, — бодро откликнулся Задирака.
— А как вы его сыскали? — спросил я.
— Да вон красавец отличился. — Участковый показал на работающий поблизости экскаватор.
Водитель, громадный парень с толстой ватной спиной, заметив внимание к своей персоне, резко раскрутил горбатую машину на одном траке — так, что нам и не видать его было из-за капота экскаватора, — и с ревом, визгом, треском принялся выгрызать ковшом из грунта новую гору песка.
— Эй, Семериков! Семери-и-ков! — заорал участковый и, чтобы не оставить никаких сомнений, пронзительно засвистел в свисток.
С размаху воткнул экскаваторщик ковш в землю, выключил мотор, спрыгнул и подошел вразвалку, отирая лапы-руки масленой паклей.
— Вот тоже жестяные соловьи на мою голову! — сказал сердито. — Ну чего, спрашивается, шум поднимать?
— Чего-о? Ты, Семериков, доложи лучше начальству про свои подвиги! — грозно морщит белесые бровки на румяном лице участковый.
Парень досадливо махнул рукой:
— А-а, день пропал!..
— А что такое случилось-то? — спросил Скуратов.
— То, что чуть-чуть не устроил нам всем веселую жизнь!
— Да бросьте вы, Василий Иваныч! — взвился Семериков. — Я ведь осторожно! Я же ас! Хотите, я вам ковшом с земли ваши часы подниму и вам же в ладонь положу? А уж такую-то дуру откатить — делать нечего! Тем более что взял я ее ласково, как дитю малую…
— А технику безопасности знаешь? — сердито спросил участковый и повернулся к нам: — Ссыпал он грунт с ковша, а оттуда снаряд торчит. По инструкции обязан остановить работу, организовать охрану места обнаружения и срочно вызвать милицию! Экзамен сдавал? Инструкцию подписывал?
— Ну да! Вас вызовешь, весь участок оцепите, работа стоп! — захрипел от злости парень. — Пока суть да дело, полдня рабочего кошке под хвост! А мы и так с планом горим. Мне интересу мало по среднесдельной отовариваться. И под дождичком припухать без дела нет охоты!
— Ты мне брось про план баки забивать, — спокойно сказал участковый, и в перебранке мне слышалось что-то домашнее. — Ты про пятерку из заработка жалкуешь. А Нинку свою, а Сережку не жалко? Про тебя уж, дуролома, я и не говорю…
— Ладно, ты, Василий Иванович, меня не жалей…
— Ну да, правильно! Кабы ты во время войны не титьку мамкину тянул, а с мое в траншеях посидел, ты бы знал — такая чушка танк раскалывает, как орех. Не то что твой железный костыль с мотором…
— А чего он сделал? — спросила участкового Рита.
— Чего-чего! Увидал снаряд, поддел его ковшом по-тихому и сюда отвез, за кусты бросил. Хорошо, жильцы увидели, мне сообщили. У-у, черт лохматый!..
— Да бросьте вы, Василий Иваныч, — слабо отругивался экскаваторщик. — Все одно вам бы сказал… Опосля смены…
— Короче, вопрос ясен, — подвел я итоги. — Обеспечить охрану места, саперы уже вызваны, прибудут минут через сорок…
— А с ним как? — кивнул участковый на парня.
— По всей строгости закона! — сурово отрезал я, и мы пошли к машине.
Рита, пробираясь за мной по ухабам стройки, озабоченно спросила:
— А что ему полагается… по всей строгости?
— Товарищеский суд, — засмеялся я. — Надо будет сказать, чтобы начальник отделения представление написал: пусть им хоть учебный фильм покажут, чем такая лихость кончается…
Прыгнул в свой отсек Юнгар, нагулявшийся на свежем песке, захлопнул за собой дверь Юра Одинцов. Чинно уселся Халецкий, нырнул на место Скуратов, толчком — с земли на высокое сиденье — бросил себя за руль Задирака, и сразу же басовито, коротко рявкнул мотор.
А я взял Риту за руку:
— Он ведь очень старый…
— Кто? — удивилась Рита.
— Снаряд! Мы еще не родились, когда он упал… Еще был жив мой отец, он только-только должен был получить десять дней отпуска — чтобы родился я. А снаряд уже упал… Лежал здесь столько лет, весь изоржавел, почти сгнил, но вся его злая сила была в нем. И все годы ждал…
