— Ты же знаешь, что он не это имел в виду. Ты сегодня такой обидчивый…
Когда она отключилась, он еще несколько мгновений держал трубку в руке. Странно, почему Арчери не пригласил ее присоединиться к нему, как хотел? Он же собирался вчера вечером и потом… Конечно, пока она говорила, он был еще такой сонный, что с трудом соображал, о чем и сам-то говорил. Его мысли прервал голос оператора:
— Вы закончили или будете еще звонить?
— Нет, спасибо, я закончил.
Небольшие песочного цвета дома на Глиб-роуд, казалось, были выбелены и высушены солнцем. Этим утром они выглядели даже более похожими на жилище в пустыне — каждое окружено своим собственным убогим оазисом.
Сначала Берден вошел в дом под номером 102. Там жил его старый знакомый, человек с длинным списком преступлений и отвратительным чувством юмора но прозвищу Обезьяна Мэтью. Берден думал, что именно ему более всего подходит самодельная бомба: бутылка из-под виски с причудливым сочетанием сахара и подавителя сорняков, которую одна блондинка, женщина легкого поведения, получила тем утром в почтовый ящик. Бомба нанесла небольшие повреждения холлу ее квартиры, ей и ее очередному любовнику, до сих пор пребывающему в постели, но Берден считал, что все равно это может представлять собой покушение на жизнь.
Он стучал и звонил, хотя был уверен, что звонок не работает. Потом он обошел дом сзади и оказался по щиколотку в грязи — колеса детской коляски, старая одежда, газеты и пустые бутылки. Он заглянул в кухонное окно. Там на подоконнике стоял пакет с подавителем сорняков, и пакет был надорван. Каким самоуверенным надо быть или каким дураком? Он вернулся на улицу к телефону-автомату и велел Брайнту и Гейтсу забрать жильца дома номер 102 по Глиб-роуд.
Двадцать четвертый находился на той же стороне. Поскольку он был уже так близко от него, то не повредило бы поболтать с Лиз Крайлинг. Входная дверь оказалась закрыта, но задвижка опущена. Он кашлянул и вошел.
В задней комнате послушный транзистор играл поп-музыку. Элизабет Крайлинг сидела за столом и читала местную газету «Ситьюэйшнс вакант» за прошлую неделю, и на ней ничего не было, кроме комбинации с порванной и скрепленной английской булавкой лямкой.
— Не помню, чтобы я вас приглашала.
Берден с отвращением смотрел на нее.
— Вы не хотите что-нибудь надеть?
Она не сделала ни единого движения и опять уставилась в газету. Он оглядел мрачную, неопрятную комнату и из разных куч одежды выбрал нечто, что могло бы быть халатом, — розовая свободная вещь, чьи оборки напоминали увядшие лепестки.
— Вот, — сказал он и удивился, обернув плечи Элизабет, что вещь была не совсем подходяща. Она явно не ее размера, слишком велика. — Где ваша мать?
— Не знаю. Вышла куда-то. Я ей не сторож. — Она вдруг усмехнулась, показав прекрасные зубы. — Разве я сторож матери моей? Что напоминает мне… — Ее улыбка вдруг исчезла, она воскликнула: — Что здесь делает этот священник?
Берден — для пользы дела — никогда не отвечал на вопросы.
— Поиски нового места, а?
Она помрачнела:
— Вчера я звонила в свою фирму, когда вернулась из этого проклятого суда, и они дали мне пинок. Я бесконечно благодарна вам за это.
Берден вежливо склонил голову.
— Что ж, я должна иметь работу, нет? Им нужны девушки на фабрику плащей, и они говорят, что можно получать двадцать кусков в неделю за сверхурочное время.
Берден вспомнил ее образование, дорогие школы, которые оплачивались родственниками Крайлинг. Она бесстрашно смотрела на него.
— Я могу пойти и посмотреть, — сказала Лиз. — Какой от этого вред? Все равно жизнь адская. — Она резко рассмеялась, отошла к каминной полке и прислонилась к ней, глядя на него. Открытый халат, жалкое нижнее белье — все это было провокационно грубым, упрощенным и, казалось, шло от жаркой погоды и бедлама в комнате. — Так чему я обязана вашим визитом? Вы одиноки, инспектор? Я слышала, от вас жена ушла. — Она взяла сигарету и сунула ее в рот. Ее указательный палец был желтым от никотина, с обкусанным ногтем. — Где эти чертовы спички?
Было что-то опасливое в быстром взгляде, который она кинула через плечо, и это побудило его проследовать за ней на кухню. Едва оказавшись там, она повернулась к нему лицом, схватила коробок спичек и встала перед ним, словно загораживая ему путь. Он почувствовал острую тревогу. Девушка сунула спички ему в руки:
— Дадите мне прикурить, а?
Инспектор чиркнул спичкой. Она подошла к нему очень близко и, как только пламя охватило табак, стиснула пальцами его руку. На долю секунды он почувствовал, как его, довольно пуританская, натура сказала ему нечто гадкое, но затем та же натура, чувство долга и мелькнувшее подозрение взяли верх. Она задыхалась, но он был уверен, не от его к ней близости. Имея долгую практику, инспектор отступил в сторону, освобождая ее длинную обнаженную ногу от его собственных, и оказался перед тем, что девица, возможно, надеялась скрыть от него.
Раковина была переполнена грязной посудой, картофельной шелухой, опивками чая, мокрыми газетами, но Крайлинги с давних времен принадлежали к среднему классу, скрывавшему обнищание.
— Вы могли бы устроить себе несколько выходных дней, я думаю, — громко сказал он, — наведете здесь хоть какой-то порядок.
Она засмеялась:
— Знаете, а вы не такой уж плохой по ту сторону табачного дыма.
— Вы заболели, да? — Он увидел пустые бутылочки из-под пилюль, одна из которых была наполовину наполнена, и шприц. — Нервы, осмелюсь предположить.
Она перестала смеяться:
— Это ее.
Берден, ничего не сказав, прочел этикетку.
— Она принимает их от астмы. Они все одинаковые. — Едва он протянул руку, чтобы вытащить шприц, она схватила его за запястье. — Не ваше дело рыться в вещах. Все равно, что вы ищете, но для поисков вам нужен ордер.
— Верно, — спокойно отозвался Берден. Он последовал за ней обратно в гостиную и чуть не подпрыгнул, когда она крикнула ему:
— Вы так и не ответили на мой вопрос о священнике.
— Он приехал, потому что знаком с дочерью Пейнтера, — осторожно ответил Берден. Она побелела, и он подумал, что сейчас она похожа на свою мать.
— Пейнтер — это тот, который убил старуху?
Берден кивнул.
— Забавно, — сказала она, — хотелось бы снова ее увидеть.
Он заподозрил, что Лиз специально меняет тему, и все же ее замечание не было пустым. Она перевела взгляд на сад. Но не видела ни крапивы, подумал он, ни ежевики, ни низкой проволочной изгороди.
— Я обычно заходила в каретный сарай и играла с ней, — сказала девица. — Мать никогда не знала. Она говорила, что Тэсс не нашего класса. Я этого не понимала. Я думала, какой у нее может быть класс, если она даже не ходит в школу? Мать всегда была со старухой и говорила, говорила, говорила. Я никогда этого не забуду. Меня она посылала в сад играть. Там не с чем было играть, и однажды я увидела Тэсси, возившуюся на куче песка… Почему вы на меня так смотрите?
— Я?
— Знает она об отце?
Берден кивнул.
— Бедный ребенок. Чем она зарабатывает на жизнь?
— Она в некотором роде студентка.
— Студентка? Господи, я была одно время студенткой. — Ее начало трясти. Длинный столбик золы на ее сигарете обломился и рассыпался по розовым оборкам. Глядя вниз, она тщетно пыталась сбросить щелчками старые пятна и метки прожогов. Движения ее по неконтролируемости напоминали пляску святого Витта. Она завертелась вокруг него, ее ненависть и отчаяние обожгли его, как пламя. — Что вы пытаетесь сделать со мной? — закричала она. — Убирайтесь! Убирайтесь!
Когда он ушел, Лиз схватила рваную тряпку из кучи неглаженого белья и стала размахивать ею направо и налево. Какого черта он пришел сюда и опять все это разворошил? Может, выпивка помогла бы. Правда, на днях это не помогло… В любом случае в этом доме никогда не было спиртных напитков.
Газеты, старые письма и неоплаченные счета, пустые сигаретные пачки и пара старых рваных чулок вывалились, когда она открыла дверь буфета. Рождественская упаковочная бумага, игральные карты с загнутыми уголками. На одной вазе была дарственная надпись. Она вынула ее и обнаружила, что это вишневый бренди. Дядя подарил его матери на день рождения. Отвратительно сладкий вишневый бренди… Лиз уселась на корточки посреди разрухи и налила немного в грязный стакан. Через минуту она чувствовала себя намного лучше, достаточно хорошо, чтобы одеться и сделать что-нибудь из этой проклятой работы. Она как начала, так может и прикончить эту бутылку — просто удивительно, как немного надо для достижения цели, если начать на пустой желудок.
Горлышко бутылки дребезжало о край стакана. Лиз не обращала внимания на то, что рука дрожит, и не заметила, как из переполненного стакана жидкость полилась на розовые оборки.
