— Отпечатки пальцев с рукоятки ножа сняли? — поинтересовался я у эксперта.
Он, сосредоточенный на своей работе, недовольно покосился на меня и буркнул:
— Да, сразу.
— Как все закончите, возьмете у меня отпечатки пальцев, — на вопросительный взгляд я ответил коротко, но твердо: — Так надо.
Через приоткрытую дверь я услышал, как Писарев спросил медэксперта:
— Когда все произошло?
— Ориентировочно в полночь, — прозвучало в ответ.
В печали, растерянности, суете я чуть было не запамятовал о важной встрече, назначенной мною на сегодня. Спохватился, когда до нее оставались считанные минуты. В расчете на то, что осведомитель побоится вот так сразу уйти, не дождавшись меня, и тем самым потерять мое расположение, отправился в закусочную, постоянным клиентом которой я стал в последние дни.
Он явно нервничал, но условного места не покидал. Увидев меня, укоризненно покачал головой. Однако упрекнуть не решился, а лишь, постучав пальцем по наручным часам, полюбопытствовал:
— Что-то произошло, у вас такое сумрачное лицо?
Плакаться ему я не собирался, также как и распивать с ним водку с пивом. Прихлопнул ладонью по столику и произнес приказным тоном:
— Поедешь со мной в управление.
— Зачем? — испуганно вырвалось у него.
— Опознать надо одного типа, — соврал я.
— Вадим Андреевич, — вспомнил он вдруг мои имя и отчество, — совсем меня засветить хочешь, опознавать заставляешь, а если это мой друган?
— По фотографии опознать, без протокола, — успокоил я.
— Могли бы фото сюда принести, — подсказал он.
— Может быть, всю папочку с делом тебе прямо сюда доставить надо было? — сурово изрек я и отчеканил: — Пошли.
Секунду поколебавшись, он подчинился.
До управления доехали на его машине. Я определил ее на служебную стоянку. Провел осведомителя к себе в кабинет. Усадил.
— Ну и где фотография? — нетерпеливо спросил он.
— Не торопись, разговор предстоит долгий, будет и фотография, и еще кое-что, — пообещал я голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
Пообещал и начал бесцельно перекладывать бумаги, пусть помучается в догадках, понервничает, а я в это время сосредоточусь, хотя сделать это трудно: печальная мысль об утрате давила на психику. Пришлось даже пожалеть, что заварил кашу, находясь не в лучшей форме. Но сыск — не спорт, а я не спортсмен, и откладывать попытку мне не с руки.
— Итак, интересуешься фотографией, — нарушил я молчание. Поединок начался, и не было никакой уверенности, что он закончится в мою пользу и что не пошлю его от досады на 72 часа без санкции прокурора в следственный изолятор. Правда, это уже выглядело бы с моей стороны как капитуляция.
— Мне кажется, она больше интересует вас, — поправил он меня.
— Смотри внимательно, — я положил перед ним фотографию Марины Петруниной. — Запечатленная здесь особа тебе не знакома?
Он тянул с ответом, а значит, паниковал, не зная, в какую сторону дернуться. А выбор-то у него небогатый: «да» или «нет». Но он-то понимал, что и тут, и там его ждали ловушки, иначе я не притащил бы его попусту в управление.
— Ну и как, узнал эту женщину? — торопил я его с ответом.
— Вроде бы видел, на рынках многие лица примелькались, — ловчил он.
— Почему решил, что она работала на рынке?
— А где же еще мог ее встретить, если почти вся моя жизнь проходит там?
— Хитришь, господин Саврасов. Перед тобой фотография твоей бывшей любовницы, информацию по убийству которой ты мне так искусно поставляешь.
— Перебор, начальничек, за неимением подозреваемых шьешь дело тому, кто искренне помогал, — и он даже позволил себе нагловато ухмыльнуться.
— А подружку своей любовницы по имени Ольга, полноватая такая, тоже забыл? Знаешь, она дала тебе кличку Ловчила. И вправду Ловчила. Ну что, Кеша, Иннокентий, кажется, так ты представился своей будущей жертве… — при слове «жертва» он глянул на меня исподлобья, — признаваться будем или организовать очную ставку с Оленькой? И еще заметь: я не веду протокола, не записываю на диктофон. Можно пока считать: у нас что-то вроде беседы, и ты пока можешь взять свои слова обратно. Короче, ты не говорил, я не слышал. Итак?
— Ну, хорошо, это Марина Петрунина, моя знакомая, — сдался Ловчила и добавил: — Мы расстались по-хорошему.
— И ты спокойно отпустил такую богатенькую подругу?
— Вынужден был. Появился Леша, из ваших, но с замашками крутого парня. Пришлось отойти в сторону, — судя по спокойному тону, он обрел хладнокровие.
— Чтобы затем убить ее и завладеть драгоценностями и валютой, — рубанул я.
— Не лепи горбатого, Вадим Андреевич, такой номер без адвоката не пройдет, — он вызывающе откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.
— Адвоката, конечно, предоставлю по первому требованию, хочешь — от коллегии, хочешь — занимающегося частной практикой, а хочешь — от братвы, от той самой, которую ты закладывал, — пришел и мой черед ухмыльнуться и откинуться на спинку стула.
— Нечестная игра, — процедил он сквозь зубы.
— Можно подумать, ты придерживаешься правил честной игры.
— Хочешь заставить меня признаться в убийстве Марины?
— Угадал. Признание — единственный выход.
— Ну, а если я не совершал убийства?
— Ты знал двоюродного брата своей покойной любовницы? — преподнес я ему очередной вопрос.
— Ни с кем из ее родственников знаком не был, — отрезал он.
— Ты не только знал двоюродного брата Петруниной, но и наверняка знал о его психической неуравновешенности, попросту говоря — болезни, обострением которой воспользовался и начал подталкивать его к совершению преступления, то есть к убийству Макарова.
Он отрывисто гоготнул, резко передернул плечами, пристукнул ладонями по коленям:
— Ну ты даешь, Вадим Андреевич! Здорово сочиняешь!
— Профессия такая, — сохранял я видимое спокойствие и следом предложил: — Хочешь выслушать краткую историю своих похождений?
— Не испытываю желания, — помотал он головой, — только потеряем время.
— И все-таки придется послушать и сделать выводы. Итак: лакомый кусочек, я имею в виду Петрунину, уходил в другие руки, то бишь к менту. Вместе с ней уходила и надежда наложить лапу на все ее состояние. Наверняка ты не единожды прикидывал сумму, которую мог бы урвать всеми праведными и неправедными методами. Получалось солидно, могло бы хватить на всю оставшуюся жизнь. И ты решился. Не ведаю, как ты проник в квартиру, возможно, у вас была прощальная ночь любви, во время которой и задушил хозяйку. Ты понимал, что рано или поздно тобой заинтересуется уголовный розыск и у тебя наверняка не окажется алиби, и потому решил основательно все запутать, указать следствию ложный путь. Для этого, конечно, рискуя, ведь из затеи могло ничего не получиться, ты подготовил психически больного брата убитой женщины к совершению акта мести. Привел к квартире Макарова, чей адрес каким-то образом вызнал, хотя, смею предположить, вы многое знали друг о друге как соперники. Позвонил. Макаров открыл. Последовал неожиданный для него удар ножом в живот. Ты оттащил жертву в постель, где и добил выстрелом в голову из табельного оружия. Затем внушил двоюродному брату Петруниной, что это он совершил возмездие. Потом…
Здесь я осекся. На пути гладко излагаемой версии появилось препятствие, которое совсем упустил из виду: анонимное письмо в прокуратуру, где убийцей Макарова назывался Чегин. По всей логике предполагаемых мною действий Ловчилы, подобное он совершить не мог, так как тогда становилось непонятным привлечение к этому делу брата убитой любовницы. Чтобы перестраховаться? Слишком громоздко и рискованно, могло не сработать. Скорее всего, эти два ложных следа исходили от двух разных источников. Вот так неожиданно вылез вновь вопрос: что же все-таки произошло в квартире Макарова и кто истинный убийца сотрудника уголовного розыска?
Мою заминку он воспринял с усмешкой, по-видимому, догадываясь, что не все гладко получается в моей версии. Так что сейчас не время для глубокого анализа, нужно попробовать «дожать» сидящего передо мной человека, чью причастность к совершению хотя бы одного из злодеяний я предполагал, правда, лишь на основании косвенных улик. Но в надежде на то, что он может дать слабинку, я продолжил:
— Потом, скорее всего, ты донимал его телефонными звонками. Делал короткое анонимное внушение по поводу якобы совершенного им преступления и подталкивал к явке с повинной. Твой тонкий расчет оправдался: он явился в милицию и признался в несовершенном убийстве. Но ты несколько промахнулся, считая Колмыкова законченным шизо-фреником и уповая на то, что следствие пойдет по легкому пути — признает его виновным в гибели Макарова и отправит на годы в психиатрическую больницу. Так вот, у Колмыкова схожая по внешним признакам с шизофренией, но вполне излечимая болезнь: маниакально-депрессивный психоз. Память при этой болезни восстанавливается. Вот он и припомнил высокого человека, который настойчиво внушал ему идею мести. Он даже вспомнил твою любимую поговорку: «Ловкость рук и никакого мошенства». Кстати, и я начал подозревать тебя, когда ты попотчевал меня этим изречением. Так как ваши встречи происходили на центральном рынке, мы и решили поискать тебя там. Рейд для нас закончился неудачно. Но поздним вечером этого же дня Колмыков был выманен из квартиры и сброшен с девятого этажа. Возник закономерный вопрос: за что так немилосердно обошлись с ним? Для кого представлял опасность больной человек? Но его заметили вместе со мной и быстро сделали вывод: идет розыск. Из криминальных дельцов центрального рынка, пожалуй, лишь господин Саврасов знал, кто я и с какой целью объявился там. Он явственно ощутил затхлый воздух следственного изолятора и вкус баланды. Нужно было срочно спасать положение. Пока не могу утверждать, что ты сам совершил убийство Колмыкова, для этого достаточно расплодилось выродков, лишь плати денежки, а вот что именно ты заказал его — уверен. Вот, в общем, и весь краткий курс истории твоих кровавых деяний.
