Я развернулась к зеркалу и, рассмотрев себя, подумала, что если работа визажиста заключается в том, чтобы открыть клиенту глаза на недостатки его внешности и лишить последних остатков уверенности в себе, а также и надежды на мало-мальское счастье в личной жизни, то можно считать, что Регина своей цели достигла.
— Ты считаешь, что мне идет такой макияж?
— А что? — удивилась Регина. — По-моему, нормально. В конце концов, ты никогда красавицей не была…
— Типа — нечего и начинать? — нервно осведомилась я.
— Зато косметика — наикачественнейшая, — успокоила меня подруга.
Лучше бы она существовала отдельно от меня, подумала я, но не стала выяснять отношения.
— А где чадо твое? — спросила Регина, складывая свои негуманные визажистские орудия в чемоданчик.
— Доделывает уроки и ложится спать.
— Есть проблемы?
— Есть. Учителя жалуются.
— На что? — заинтересовалась Регина; поскольку ее младший сын был практически ровесником моего Гошки, мы с ней всегда готовы были поговорить на эту тему.
— Мороженое жрет на уроках, по школе бегает.
— Ха, — фыркнула Регина. — Это разве проблемы? Школу еще не поджег? Учительницу не изнасиловал?
— Тьфу, что ж ты говоришь?!
— Ночует дома?
— Как видишь.
— То-то же. Вот у нас проблемы. Мой младший у девочек ночует. И ничего не сделать.
— Как это?
— Вот так. Звонит мне вечером и сообщает, что домой на ночь не придет.
— Ни фига себе! А хоть у одной девочки ночует? Или у разных?
— У разных, — вздохнула Регина. Я задумалась, представив, что бы я ощущала, если бы мой свиненок с абсолютно детским взглядом не пришел ночевать, оставшись у девочки. Мне ничего не оставалось, как посочувствовать Регине. Я и посочувствовала, отметив, что раз не у мальчиков он остается ночевать, то это еще не самый плохой вариант.
После того как Регина ушла, я отправилась в ванную и с большим удовольствием стала смывать с себя все это великолепие. Умывшись, я понравилась себе гораздо больше, поскольку перестала походить на инопланетянина с розовыми глазами.
Рассматривая себя в зеркало, я услышала за спиной шарканье тапочек. В ванную заглядывал мой заспанный сыночек в трусах и халате.
— Ты чего? — спросила я, удивляясь, чего ему надо посреди ночи.
Щурясь на яркий свет, он пробормотал:
— Я просто… уже спал, но вдруг вспомнил, что у меня на завтра… в общем, нет чистых трусов и носков…
— Ну и что?
— Ну вот я и пошел посмотреть… не появились ли… каким-то чудесным образом на батарее чистые трусы и носки…
Гениальная фраза, с гордостью подумала я. Мужчина растет, одно слово. Не постирать пошел себе трусы на завтра, а проверить, не постирались ли они в результате волшебства.
— Нет, сыночек, — ответила я ему, еле сдерживая улыбку. — Чудесный образ еще не брался за стирку. Сейчас постирает. Иди спать.
Совершенно удовлетворенный, ребенок повернулся крутом и пошаркал в теплую постельку. А я открыла новую коробку стирального порошка. Завтра трусы и носки чудесным образом должны появиться на батарее.
* * *
Утро нового рабочего дня ознаменовалось визитом однокурсника Паши Гришковца, вместе с уголовным делом по факту убийства гражданина Шиманчика, и с коробкой вещественных доказательств в придачу. Я подивилась расторопности Гришковца, и на секунду зажмурилась, представляя выражение лица родного прокурора.
Пашка с интересом оглядел мой кабинет, не отказался от чаю с печеньем и в ходе чаепития задал пару дежурных вопросов про личную жизнь. Отвечая на его вопросы, я пригорюнилась. Конечно, я не собиралась вот так сразу выкладывать ему все свои проблемы, но, по большому счету, хвастаться было нечем. Однако Пашка злорадствовать не стал, а сочувственно покивал мне и заявил, что такой женщине, как я, тяжело рассчитывать на счастье в личной жизни.
— Это еще почему? — подозрительно осведомилась я, на всякий случай поджав губы и ожидая подвоха.
Но Пашка простодушно сказал:
— Ну, к тебе так просто не подойдешь.
— Почему это? — стала допытываться я, заволновавшись еще больше.
— Ну-у… Ты такая…
— Какая? — вцепилась я, как клещ, в Пашку.
— Ну-у… Такая. Деловая… Самостоятельная, — наконец сформулировал Гришковец, чем несказанно удивил меня.
— А что, если я деловая и самостоятельная, ко мне и подойти нельзя?
— Ну да. У тебя на лице написано, что ты спокойно проживешь без мужика, — порадовал меня Гришковец тонким психологическим наблюдением.
Я задумалась. И даже встала и подошла к зеркалу, чтобы проверить, действительно ли на моем лице написано такое. Но увидев свое отражение, забыла про цель проверки. При безжалостном дневном свете синие круги у меня под глазами выглядели просто неприлично. Вот они, поздние бдения над корытом, распитие “Шабли” после полуночи и визажистские экзерсисы. Я обернулась к Пашке:
— Послушай, Паша, а такие синячищи на морде мужиков не отпугивают?
— Чего на морде? — удивился он, пристально вглядываясь в меня.
— Ты что, не видишь? — я даже обиделась и, подойдя к Пашке, наклонилась прямо к его лицу, чтобы он как следует рассмотрел мой физический изъян. Именно в этот момент в кабинет влетел Горчаков и, видимо, решил, что я заболела нимфоманией. Но, между прочим, извиниться за бестактное вторжение и не подумал. Гришковца он, естественно, знал, поэтому морду ему бить не стал, но живо включился в обсуждение моих шансов на устройство личной жизни. Оба они сошлись на том, что никаких синяков у меня под глазами нет (все-таки у мужиков что-то не в порядке — то ли со зрением, то ли с мозгами), зато выражение лица оскорбительно для противоположного пола.
Я поклялась им страшной клятвой, что и в мыслях не держала никаких оскорблений, хотя про себя признала, что это явно вылезает подсознательное — не пренебрежение даже к мужикам, а инстинктивное недоверие. Или нет, не недоверие, а… Я снова задумалась над определением, а Горчаков с Павлом сказали, что оскорбительное выражение моего лица усугубилось.
Пока я искала нужное слово, Горчаков без отрыва от общения пожрал недельный запас печенья, с утра закупленный мной в булочной, выхлебал две бадьи крепкого чаю и стал активно интересоваться ходом расследования по делу Кати Кулиш. Видимо, Алиса произвела на него нешуточное впечатление.
Пашка тоже стал интересоваться ходом расследования по делу Кати Кулиш, несмотря на то что до приезда к нам в прокуратуру слыхом про Катю не слыхивал. После того как я отчиталась, разговор сам собой перекинулся на сексуальных маньяков, и Пашка рассказал, что у них летом какой-то недоносок приставал к барышням, загорающим “топлесс”, но ничего такого не делал, просто набивался с разговорами. Горчаков высказался в том смысле, что человек, специально выбирающий красоток ню, чтобы поговорить, болен уже по определению. Гришковец горячо с ним согласился. И уточнил, что недоноска так и не поймали, хотя заявлений было штук шесть или семь.
Я отметила про себя, что надо бы поинтересоваться этими заявлениями, но тут же про них забыла, поскольку в кабинет заглянул родной прокурор Владимир Иванович. Я обмерла и затаилась, предоставив Пашке Гришковцу самому объясняться по поводу нового дела. Но шеф ругаться не стал, присел к столу, заглянул в пустую горчаковскую кружку и со вздохом ее отставил.
— Ну что там у вас? — спросил он, глядя попеременно то на меня, то на Лешку, то на Гришковца.
Мы с Гришковцом в два голоса стали рассказывать Владимиру Ивановичу про убийство Шиманчика, шеф, как всегда, слушал с рассеянным видом, а потом вдруг спросил:
— Кровь из машины на экспертизу направили?
Гришковец закивал:
— А как же! Я сразу эксперту отдал смывы, еще при осмотре машины…
— Смывы? — нахмурился шеф: он-то нас всегда учил, что смывы и соскобы берем только в самых крайних случаях, если нет возможности взять следоноситель-фрагмент ткани с пятном или кусок пола, или вылом стены и тому подобное.
— С “торпеды” и с руля, — отчитался Гришковец голосом отличника. —А с сидений и с коврика, с пола вырезал объекты со следами крови.
— Со всех пятен взяли образцы? — допытывался шеф.
Гришковец на секунду задумался, потом тряхнул своей буйной шевелюрой.
— Со всех. — И тут же задал вопрос, как бы в пространство: — А зачем со всех-то? Ясно же, что там кровь Щиманчика…
Шеф посмотрел на него долгим взглядом, снова вздохнул и двинул по столу Лешкину кружку.
— Вот так, с вашим упрощенчеством, вы когда-нибудь развалите следствие, — еле слышно пробормотал он, адресуясь также к пространству, которого в моем кабинетике было не так уж много. Пожевав губами, он поднялся и направился к двери. Уже у самого выхода шеф обернулся и, посмотрев на меня сочувственным взглядом, тихо сказал:
— Мария Сергеевна, плохо выглядите. Синяки у вас под глазами, вы в зеркало-то хоть смотритесь?
