– А вы пытались заняться тем же, чем Вика? Или ваш муж зря боялся?
– Зря, конечно. Он глупый и всех на свой аршин мерит. Но у меня-то голова есть на плечах. Быть такой, как Вика, я бы не смогла – рожей не вышла. А для обычной проституции я уже старовата. И вообще не по мне это. Мне бы дом вести, детей растить, а больше ничего и не нужно.
Васька, сучонок, детей не хочет.
– Почему?
– Зачем они ему? Лишние сложности. И потом, когда есть ребенок, меня уже так просто в общагу не выпрешь, он законы знает, вот и боится, что его власть надо мной кончится.
…Что удерживает людей друг подле друга? Что заставляет их быть вместе?..
Киоск на вокзале, в витрине – стандартный набор спиртного, сигарет, жевательной резинки и презервативов. Продавец – парень лет двадцати, чернявый, горбоносый, с виду вполне дружелюбный.
– Вы знаете Василия Колобова?
– Васю? Знаю. А что?
– Вы знаете, что примерно месяц назад, в начале ноября, его кто-то сильно избил?
– Он сам не говорил, но видно было. Лицо все в отметинах.
– И вы не знаете, за что?
– Он не говорил, а я не спрашивал. У нас это не принято.
Это их дела.
– Кого «их»?
– А то вы не знаете. Васькин киоск на той стороне стоит, мой – на этой. Та сторона контролируется Бутырской группой, а моя сторона – Марьинской, из Марьиной рощи, значит. Мало ли чего там у них происходит.
Мы не вмешиваемся.
– Значит, вы думаете, это была разборка?
– А что еще?
– Взгляните на эту фотографию. Вы когда-нибудь видели эту девушку?
– Не припомню. Красавица какая, бывают же такие на свете!
– Спасибо, извините за беспокойство…
Следующий киоск.
– Ваську? Знаю, конечно. Мы все тут друг друга знаем…
Побитый? Помню, было такое. Как раз в начале ноября, точно.
Нет, не знаю, Васька не рассказывал. Девушку не видел…
Еще один киоск, и еще один, и еще… И так до самого вечера. Никто не знает, за что был избит Василий Колобов и кто это сделал. Те, кто торговал на Бутырской стороне, уверяют, что Василий ничем не провинился и разборок с ним никто не устраивал. Впрочем, даже если они и лгали и побили Колобова действительно на почве коммерческих дел, то к убийству Вики Ереминой это вряд ли имело отношение. Девушку на фотографии тоже никто не узнал. Еще один день прошел впустую.
«Ах, как бы сейчас пригодился Ларцев», – причитала про себя Настя. Он бы уж точно сумел «раскрутить» Колобова и вытянуть из него правду об этом избиении, о котором он почему-то никому ничего не сказал. Опытный психолог, Володя сумел бы разговорить даже сфинкса, чем порой совершенно беззастенчиво пользовались не только сотрудники отдела, но и многие следователи, с которыми ему доводилось работать. Выяснить бы до конца историю с дракой и поставить на этом точку! Настя почему-то была уверена, что избиение мужа Ольги Колобовой не имеет ничего общего с убийством, но она привыкла проверять и отрабатывать все до конца.
Она заикнулась было Гордееву о том, чтобы поручить Ларцеву поговорить с Василием, но начальник недовольно поморщился:
– Вас и так четверо, с учетом Доценко – даже пятеро. А Ларцев и без того сильно загружен. Давайте-ка сами управляйтесь.
Но все-таки почему Колобов напрягся, когда его спросили, не бывала ли Вика на вокзале? Или это только показалось тому, кто с ним разговаривал?
Могло и показаться, конечно. Но Насте, не любившей бросать начатое на полпути, пришлось потратить еще день на то, чтобы прояснить ситуацию.
Вместе с Евгением Морозовым и стажером Мещериновым она опросила кассиров, работников вокзала, сотрудников линейного отдела милиции, буфетчиц, врачей в медпункте, рабочих, рывших уже третий месяц котлован возле вокзала… Ничего. Никто Вику не вспомнил. Опять «пустышка».
Пожилой мужчина, которого некоторые называли просто Арсеном, положил телефонную трубку на рычаг, несколько минут поразмышлял, потом снова снял ее и набрал номер. Ему никто не ответил. Тогда он поднялся с кресла, прошел в соседнюю комнату, где тоже был телефон, и снова позвонил по тому же номеру. И снова длинные гудки были ему ответом. Арсен удовлетворенно улыбнулся, надел темно-зеленый плащ с меховой подстежкой, ботинки на толстой подошве и вышел на улицу. Пройдя два квартала, зашел в телефонную будку, позвонил еще раз и, не получив ответа, зашел в метро.
Через полчаса он сидел в уютном кафе и пил «боржоми». Напротив него потягивал пиво дядя Коля.
– Надо еще поработать с тем парнем, – спокойно произнес Арсен.
– Что, первый урок впрок не пошел? – вскинул брови дядя Коля.
– Пошел, пошел, не волнуйся, – покровительственно усмехнулся Арсен. – Но надо подстраховаться. Кажется, на него скоро начнут давить. Мы должны работать на опережение, так что лучше напомнить ему, кто он и что на этой грешной земле.
– Напомним, – кивнул дядя Коля и улыбнулся своей странной улыбкой, в которой тускло сверкнули железные зубы.
Человек, которого сегодня многие знали под именем Арсен, в детстве носил самое обыкновенное имя Митя, был серьезным и вдумчивым мальчиком, хорошо учился и много читал. С раннего возраста его преследовал необъяснимый страх за целостность своей телесной сферы, он ужасно боялся боли, уколов, ушибов, поэтому не бегал по улицам, не гонял мяч с мальчишками, не играл с ними в Чапаева или в казаки-разбойники, а предпочитал сидеть дома, решать шахматные задачки и обдумывать свои маленькие мысли.
Детство его пришлось на героический период, когда все мальчики мечтали стать папанинцами, челюскинцами, Чкаловыми, Ляпидевскими и громовыми.
Не стал исключением и Митя. Но ему объяснили, что с его субтильностью, неспортивностью и плохим зрением славное будущее ему не угрожает. Переживал Митя по этому поводу совсем недолго, потому что мозг его получил новый толчок и начал ставить перед мальчиком новые вопросы. Какие люди для каких работ годятся? Грузчик должен быть сильным. Учитель должен быть терпеливым. Летчик должен не бояться высоты… Вопрос оказался настолько увлекательным, что Митя стал читать специальные книжки по психологии, которых в то время было не так уж много. Его знали в большинстве городских библиотек и всегда с уважением поглядывали на невысокого худенького очкарика, часами просиживавшего в уголке читального зала за какой-нибудь редкой книгой.
Шли годы, и к тому моменту, когда Дмитрий оказался сотрудником отдела кадров КГБ, он считал себя знатоком в области профориентации. Вдумчивое и ответственное отношение ко всему, что он делал, отразилось и на его служебной деятельности. Он всегда подолгу беседовал с людьми, поступающими на работу, и даже давал им советы, в каком подразделении они могли бы найти лучшее применение своим способностям и природным данным. Ему казалось, что он делает важное и нужное дело, помогая правильной расстановке кадров в столь серьезной организации, и тем самым хотя бы косвенно вносит свой вклад в укрепление безопасности Родины.
Однажды к нему пришел молодой сотрудник Московского управления госбезопасности, который оформлялся на работу в центральный аппарат, в управление, ведающее внешней разведкой. Дмитрий по обыкновению принялся ему объяснять особенности работы за рубежом, подчеркнул необходимость учитывать в своем поведении культуру и традиции страны пребывания, особенно в сфере бытовой психологии. Все помещения посольства прослушиваются вражеской разведкой, ищутся возможности для вербовки советских граждан, поэтому особое внимание следует уделять семейным проблемам, иными словами – не ссориться с супругой и уж тем более не бить ее, ибо, узнав о неладах в супружеской жизни, сотруднику посольства могут тут же подставить привлекательную подружку. Кандидат на новую должность слушал невнимательно и своими репликами дал понять, что все советы кадровика яйца выеденного не стоят, что он, мол, в Москве прекрасно справлялся с работой и за границей не оплошает. А как он с бабой своей разбирается, никого касаться не должно.
Дмитрий отчетливо понимал, что этот молодой человек с блестящими характеристиками, несомненно, способный, прекрасно владеющий двумя языками, для работы во внешней разведке не годится. Он был хорош здесь, в Москве, в знакомой советской субкультуре столичного города, а за рубежом он провалится. Однако попытка Дмитрия изложить свои резоны начальнику того подразделения, куда оформлялся кандидат, наткнулись на откровенную грубость. Ему в ясной и недвусмысленной форме дали понять, что он клерк, «шестерка», его дело – бумажки подшивать да фотографии вклеивать, а не соваться в оперативную работу, вопрос уже решен, все согласовано, дело только за приказом. Такая реакция ошеломила инспектора отдела кадров.
Обида ржавым гвоздем засела в нем.
Через несколько дней кандидата на выездную работу доставили в вытрезвитель в состоянии тяжелого опьянения, с портфелем, набитым секретными бумагами, и без удостоверения, которое так и не нашлось. Он был немедленно уволен из органов и отдан под суд. Никто так и не узнал, что назначение в управление внешней разведки сорвалось потому, что Дмитрий посидел пару вечеров над справочниками по медицине и фармакологии, а потом нашел нужных людей и заплатил им. Кадровик был очень доволен, что не состоялось назначение, которое он сам считал не правильным. Он даже не задумывался над тем, что сломал жизнь человеку, который не сделал ему ничего плохого и к которому у него не было личной неприязни. Он испытал неожиданно острое удовольствие от того, что все равно вышло так, как он хотел. Это был первый опыт манипулирования людьми, и опыт удачный. Дмитрий понял, что вовсе не обязательно обивать пороги или бить кулаком по столу, дабы доказать свою правоту. Можно действовать и иначе, выстраивая хитроумные комбинации, рассчитывая ходы, как в шахматной партии, дергая за невидимые ниточки и удовлетворенно наблюдая за тем, как события развиваются по придуманному тобой сценарию, хотя все участники этих событий искренне полагают, что действуют самостоятельно и добровольно. Жертвы значения не имеют… Пешки в чужой игре. В его игре.
