Одна из горничных показалась мне странно знакомой, и я глазел на нее чуть дольше и пристальнее, чем вообще-то положено глазеть на гостиничную горничную, вытирающую мочу с пола. Она встретила мой взгляд, улыбнулась и тряхнула головой, отбрасывая прядь золотых волос с лица.
– Я сделала прическа как у Чеки, – объяснила она с заметным восточноевропейским акцентом. – Очень важный звезда, да? – Она покосилась на Джекки, хлопотавшую над потрясенной Кэти.
А ведь верно: Эмилия сделала себе прическу совершенно как у Джекки, этим и объяснялось то, почему она показалась мне знакомой.
– Очень симпатично, – похвалил я, и Эмилия, зардевшись, вернулась к уборке. Она с коллегами ликвидировали последствия нашего небольшого инцидента практически мгновенно. Продолжая мило улыбаться, горничные положили чашку из-под кофе, ключи и мобильник на столик у дивана, а потом исчезли, оставив за собой лишь приятный лимонный аромат. Кэти и двух раз повторить «о господи» не успела. Только Эмилия задержалась на мгновение в дверях, чтобы бросить на Джекки завистливый взгляд и вздохнуть.
Кэти успела повторить свое «о господи» еще раз двадцать или тридцать, прежде чем Джекки удалось хоть немного ее успокоить. Что ж, не сомневаюсь, дуло пистолета, уткнувшееся вам в ухо, выводит из себя – даже такого красивого пистолета, как «глок». Однако через пять или шесть минут монотонных восклицаний мне начало казаться, что Кэти немного переигрывает. Я ведь вовсе не стрелял, я всего лишь целился в нее, а она вела себя так, будто я вырвал у нее печень и предложил отведать кусочек.
В конце концов Кэти все же успокоилась настолько, чтобы переключиться с «о господи» на «ублюдка», испепеляя при этом меня взглядом.
– Вот ублюдок, – повторяла она. – Чертов ублюдок. Ублюдок, ублюдок.
Джекки покосилась в мою сторону, проверяя, не слишком ли меня ранят бранные слова. Я пожал плечами, и она вернулась к нелегкой задаче приведения Кэти в норму.
– Декстер здесь для того, чтобы охранять меня, – объяснила Джекки. – Прости меня, пожалуйста, это я виновата. Мне стоило предупредить его о том, что ты придешь.
– О господи, ну и ублюдок! – наконец сообразила объединить свои мантры в одну Кэти.
– Это я виновата, – повторила Джекки. – Мне очень жаль.
– Мой телефон! – всполошилась Кэти и выпрыгнула из кресла. – О господи, если вы поломали мой телефон…
– Уверена, он в полном порядке, – уверила ее Джекки.
Кэти подскочила к столику, на котором Эмилия разложила ее вещи.
– Там все ваши поручения! Список контактов! Там вообще все!.. – она схватила мобильный. Джекки подошла к ней и за руку отвела обратно в кресло. Однако Кэти отказывалась сесть до тех пор, пока не удостоверилась в том, что телефон не пострадал от контакта с ее же собственной мочой.
– Работает, – выдохнула она наконец. – Ох, слава богу, работает. – Она бросила на меня особенно уничтожительный взгляд, словно это я помочился на ее чертов девайс. – Ублюдок, – добавила она.
– Ладно, Кэти, все в порядке, все нормально, – шептала Джекки.
Прошло еще несколько минут, прежде чем Кэти успокоилась настолько, что смогла вести себя по-человечески. Я воспользовался этой паузой, чтобы убрать «глок» в кобуру, запереть дверь и усесться на стул подальше от Кэти и сопровождавшего ее теперь аромата. Впрочем, даже самые неприятные вещи рано или поздно заканчиваются, а до Кэти наконец дошло, что она на службе и что она, находясь на службе, обмочилась на глазах у своего босса. Поэтому секретарша снова вскочила и принялась лепетать извинения, перемежая их со свирепыми взглядами в мою сторону. Она сложила поаккуратнее принесенные с собой бумаги, напомнила Джекки о паре телефонных интервью завтра утром и, бросив на меня последний испепеляющий взгляд, ушла.
Я запер за ней дверь и, повернувшись, увидел, что Джекки смотрит на меня с нескрываемой иронией.
– А?
Она покачала головой.
– Да нет, ничего, – сказала она. – Я просто… извините за все это. Бедняжка Кэти очень мне предана. И очень хорошо работает, правда.
– Уж наверное, – кивнул я. – Если вы разрешаете ей писать вам на пол.
Джекки хихикнула – настолько же заразительно, насколько неожиданно, и я невольно улыбнулся в ответ.
– Она ведь и правда описалась…
– А если бы и нет, – ухмыльнулся я, – там и кофе уже хватало.
Джекки снова хихикнула и начала опускаться в кресло, в котором только что сидела Кэти. На полпути она спохватилась и резко выпрямилась.
– Ох! – произнесла она. – Тут же… Пожалуй, я выберу кресло посуше.
– Хорошая мысль, – согласился я. Джекки перебралась на угол дивана и со вздохом откинулась на подушки. Потом ее взгляд упал на стопку бумаг, оставленных Кэти, и она как-то сразу напряглась.
– Письма, – сказала Джекки, и улыбка сбежала с ее лица.
Наверное, по причине многократного обзывания меня ублюдком я не сообразил, что она имеет в виду.
– Какие еще письма? – удивился я.
Джекки кивнула в сторону бумаг на столе.
– От него, – объяснила она. – От психа. Кэти привезла их для вас.
– А, – с умным видом отозвался я, хотя не могу сказать, чтобы так уж хотел их посмотреть.
Джекки продолжала глядеть на письма, и на ее лице читалось что-то среднее между тревогой и отвращением.
Прошла целая минута, а ничего так и не произошло. Я осторожно прокашлялся.
– Гм… – подал голос я. – Может, закажем обед?
Джекки посмотрела на меня с выражением, которого я не понял, потом наконец кивнула:
– Давайте.
Ужин у нас прошел довольно хмуро. Оживленное, легкомысленное настроение, царившее за коктейлями, испарилось, и Джекки почти все время смотрела в свою тарелку, ковыряя еду вилкой, но не съев почти ничего. А зря: ужин нам подали очень даже хороший. Я заказал говяжьи tournedos – мне всегда было интересно, что это такое. И, увидев это название в меню, подумал, что лучшего случая узнать может и не представиться. К тому же это делалось из говядины – значит, я мало чем рисковал. На поверку tournedos оказались двумя ужасно вкусными кусками мяса, тушенного в вине и манговом соусе. Почему-то я не сомневался в том, что в изначальный рецепт манго не входило – в конце концов, разве есть во французском языке такое слово – «манго»? Однако получилось вкусно, поэтому ел я с аппетитом – и эти самые tournedos, и гарнир из картофельного пюре с чесноком, и брокколи на пару.
Джекки ела большого краба – или, по крайней мере, ей это подали. Она вскрыла клешню, потыкала в нее вилкой и положила в рот маленький кусочек, даже не окунув его в расплавленное масло. Еще она съела один стебель жареной спаржи и полвилки дикого риса. В общем, стало совершенно ясно, что с самой концепцией еды у нее проблемы. Я подумал, не предложить ли доесть за нее ужин – в конце концов, каменные крабы на деревьях не растут. Однако поразмыслив трезво, я все-таки от этого воздержался.
Честно говоря, это было последнее трезвое решение этого вечера, поскольку Джекки заказала нам по бутылке вина: красного к моим tournedos и белого к своему крабу. Та застенчивость, которую она выказала по отношению к еде, на вино никак не распространилась, так что, отодвинув от себя почти нетронутую тарелку, Джекки прикончила уже три четверти бутылки. Хорошая порция, если вспомнить мохито, выпитое чуть раньше, – впрочем ее движения оставались отточенными, а язык не заплетался, хотя говорила она немного. Я же не обращал внимания на ее молчаливость до самой середины обеда, поскольку целиком сосредоточился на содержимом своей тарелки. Однако по мере того, как начал стихать счастливый лязг столовых приборов, я все же заметил, что разговора ему на смену никакого не слышно. Взглянув на Джекки, я увидел, что она угрюмо смотрит в свою тарелку.
Настроения ей не поднял даже великолепный десерт. Я заказал себе лава-кейк под названием «Декадент», и он оказался отменным, хотя я так и не понял, что в нем было декадентского. Джекки заказала нечто вроде крем-брюле, но и к нему почти не прикоснулась. Ну, сковырнула корочку из жженого сахара сверху и похрустела кусочком – и все. Я даже заподозрил ее в применении витаминных инъекций, поскольку того, что она съела, явно не хватало для поддержания жизни.
Пришла прислуга и унесла остатки нашего ужина, а я запер за ними дверь. Джекки продолжала сидеть за столом, погруженная в себя. Интересно, подумал я, и сколько это будет продолжаться? И надо ли мне что-нибудь предпринять, дабы вывести ее из задумчивости? Судя по тому, как это делается в телевизионных драмах, у меня имелось две возможности: или заставить ее выговориться, чтобы больной вопрос ее больше не терзал, или же просто заболтать всякой ерундой, лишь бы сменить тему. Однако решить, какой из способов правильнее, я никак не мог, к тому же испытывал сомнения в том, что это входит в мои служебные обязанности.
А и правда: что от меня требовалось здесь? Совсем недавно, меньше часа назад мы болтали как закадычные друзья, хотя и познакомиться-то толком не успели. Наверное, Джекки просто хотела, чтобы я меньше смущался. В конце концов, она богата и знаменита – настоящая звезда, – а я всего лишь скромный и непритязательный полицейский эксперт… ну разве что с любопытным хобби. Кажется, подобные ситуации Эмили Пост в своей энциклопедии не освещала, поэтому я никак не мог решить, как держаться. Вести ли себя строго официально, поскольку я всего лишь эксперт, исполняющий обязанности телохранителя? Или считать себя на службе у Джекки, а если так – что, следовать примеру Кэти и мочиться на пол? После мохито и бутылки красного этот вариант начинал казаться мне вполне возможным, но он наверняка развернул бы ход событий в неопределенном направлении, поэтому, подумав, я отказался и от него.
