Эдуард Ивлев получил деньги, уехал к своему завязавшему дружку, который, расставшись с водкой, почувствовал себя столь одиноко, что начал работать. В молодости он помогал отцу по столярному делу, батя с «проклятой» не справился, ушел в мир иной, а инструмент сохранился. Иван – столь редким именем звали чудом спасшегося поклонника Бахуса – вытащил дрожащими руками ящик с инструментами и для начала починил крыльцо собственного дома. Глянуть на творение алкаша собралось полпоселка. Через две недели Иван уже чинил заборы и даже ворота, вскоре ему доверили перекрыть крышу, мужики здесь были в цене.
Когда приехал Ивлев и сказал, что хотел бы пожить на природе, Иван лишь сердито буркнул:
– Живи, но крепче молока в моем доме ничего не пьют. – Он не сомневался, что очень скоро «дружок» исчезнет.
Но Ивлев обошел участок, поднял горсть земли, помял, принюхался, презрительно ковырнул ботинком квелые огурцы и сказал:
– Иван, ты построишь теплицы, я выращу цветы, сделаю тебя богатым человеком.
Но если с Ивлевым хлопот не было и за него можно было не беспокоиться, то остальные свидетели к предложению сегодня же выехать из Москвы отнеслись отрицательно. Лишь с Василием Гавриловичем Коноваловым избежали тяжелых объяснений и забот. Он, как выяснилось, дважды судимый, исчез бесследно. Именно он в комнате свидетелей высказал мысль, что дело пахнет керосином и необходимо глухо молчать. Видимо, он пожалел о своих словах и после суда с квартиры сожительницы съехал, куда и почему – никто не знал. Гуров догадывался, но, собрав двоих свидетелей в кабинете знакомого начальника отделения милиции, об Ивлеве и Коновалове не распространялся, сказал лишь, что они люди разумные и Москву на время покинули. А о пятом свидетеле, который вышел из автобуса вместе с «террористом», полковник не сказал ничего, вернее, обмолвился, что человека найти не удалось.
Гуров не мог знать абсолютно точно, но подозревал, что последний свидетель был агентом и именно ему поручили сдать подозреваемого «оказавшимся» под рукой омоновцам. Сыщик дал указание максимально собрать информацию по последнему свидетелю – Семену Сидоровичу Терехову. Терехов, мощный двадцатисемилетний человек, служил в небольшом коммерческом банке. И если Гуров просчитал правильно и Терехов – агент, то от него ниточка идет наверх. Следует за ним понаблюдать, так как Вердин умен и, выяснив, что из всех свидетелей остался один, не станет оберегать агента. Стрелять в него нет оснований – слишком мелок, а размозжить кирпичом голову либо ткнуть под лопатку ножом, так это в самый раз.
В четверг Гуров разбирался с Касьяновым и Фетисовым. Люди они были, естественно, разные, разговаривать с ними следовало порознь, но время поджимало. Гуров не знал о разгильдяйстве гэбэшных оперативников, которые все еще ждут возвращения Ивлева, и сыщик полагал, завтрашнего дня у него нет, а предстояла еще встреча с Тереховым.
Фетисов был флегматичен, держался нейтрально, на предложение Гурова выехать до зимы из Москвы буркнул:
– Можно, девок везде хватает. – И нахально спросил: – А подъемные будут? Я так понимаю, мой отъезд нужен обществу.
Гуров не успел ответить, взорвался Касьянов:
– Не годится, начальник, у меня бизнес! И так налогами душите, на таможне трясете, теперь, видите ли, потребовалось из Москвы уехать. Нет такого закона, мы в демократическом государстве живем.
Гуров чувствовал себя в чужом кабинете неуютно, да и время поджимало. Самое правильное перехватить Терехова при выходе из банка, иначе мужик может поехать не домой, а неизвестно куда, к друзьям, например, или к женщине. Гуров взглянул на часы, затем на Станислава Крячко, который сидел безучастно в сторонке, листал журнал. Станислав головы не поднял, казалось, на друга не смотрел, неожиданно энергично поднялся и сказал:
– Вы увлеклись, Лев Иванович, вам пора, – он чуть ли не вытолкнул Гурова из-за стола, повернулся к Касьянову и Фетисову. – Знаете, существует старый как мир прием, когда беседу ведут два сыщика. Один душевный, а второй – жесткий. Так вот, я очень жесткий. И вам, Юрий Юрьевич, сейчас разъясню, какую вы получите компенсацию за немедленный отъезд из Москвы. А тебе, Алексей Федорович, расскажу про бизнес, налоги, таможню и права, которыми ты, дурак, обладаешь в демократическом государстве.
– Да я в подобном тоне не желаю с вами разговаривать! Я просто уйду! – Касьянов вскочил.
– Уйдешь, конечно, куда ты денешься? Но, прежде чем ты выйдешь за дверь, учти, даже в самом демократическом обществе бизнесом занимаются лишь люди живые. А мертвых хоронят. Конечно, в том случае, если тело находят.
– Что вы имеете в виду? – спросил растерянно Касьянов.
Крячко не ответил, взял Гурова под руку, прошел с ним к двери.
– Не трать ты себя впустую, тебе предстоит сложный разговор, – и открыл дверь. – Сержант, дружище, возьмите этого молодого человека, – Станислав указал на Касьянова, – и поговорите с ним о футболе. Узнайте у него, почему мы так бездарно играли на первенстве мира.
Семен Сидорович Терехов без крайней необходимости на работе не задерживался – он вышел из банка в две минуты седьмого. Он был среднего роста, непримечательной внешности и крепкого сложения, но одет элегантно, на безымянном пальце правой руки поблескивал массивный перстень. Терехов явно хотел походить на руководителя среднего звена. Он пожал руку охраннику, взглянул на золотые часы, хотя, конечно, прекрасно знал, сколько сейчас времени.
Гуров поставил свой «Пежо» рядом с «Ауди» Терехова и наблюдал за ним, прикидывая, с чего начать разговор и как его вести. И тут сыщик понял, что Терехов не пьян, но, что называется, под хмельком. Залихватская улыбка, излишне размашистые движения, охранник банка тоже вышел на лестницу, улыбаясь, наблюдая за Тереховым, видимо, его состояние не являлось для охранника неожиданностью.
Сыщик собирался подсесть в машину Терехова, но охранник-свидетель был совершенно ни к чему. Гуров сел за руль и двинулся следом за серебристой «Ауди». Перед выездом на центральную магистраль Гуров поравнялся с машиной Терехова, коротко просигналил и, достав из-под сиденья милицейский жезл, постучал в стекло. По движению губ Терехова стало ясно, что он матюгнулся, но, так как «Пежо» прижимал его к тротуару, будущий банкир послушно остановился, из машины не вышел, достал бумажник.
Гуров поставил машину перед «Ауди», открыл правую дверь, махнул жезлом, предлагая Терехову пересесть в «Пежо». Терехов приосанился, с чувством собственного достоинства подошел, спросил:
– В чем дело, командир?
– Садитесь и не дышите на меня, закусить нечем.
– Командир, с каждым случается, если бы все были трезвенниками, вы бы катались на трамвае. – Терехов сел рядом, открыл бумажник, протянул права, техпаспорт и пятьдесят долларов. – Вы из какой ГАИ? У вас начальник случайно не Леонид Семенович?
– Семен Сидорович, у меня случайно совершенно другой начальник. – Гуров показал свое удостоверение, развернул, дал возможность прочитать все, что в нем написано.
– Понятно, понятно, – Терехов убрал бумажник. – Значит, вы не автоинспектор, и, как мужчина мужчину, вы способны меня понять.
– Это вряд ли, – Гуров продолжал изучающе рассматривать соседа, который с каждой минутой вызывал все большую антипатию.
Гуров мог сказать хлыщу очень многое, но вместо холодного расчета накатывала злость, появилось желание вышвырнуть Терехова из машины, пусть его убивают. Сыщик прекрасно представлял, как начнет крутиться, изворачиваться этот тип, на совести которого смерть невинного человека.
– Хоть тысячу рублей заплатили? – спросил Гуров. – Или вы теперь получаете в долларах?
– Вы о чем, господин полковник? Полагаю, обознались?
– Дочке двенадцать, она в какой класс пойдет? А жена не работает? И как полагаете, они без вас жить будут? – Гуров говорил совершенно не то, что собирался, разговор сломался изначально.
Он нарушил святую заповедь – не говорить чужому агенту, что знает о его вербовке. Но Гурову не нужен был этот говенный человечек, необходим именно завербовавший его офицер, непосредственный участник преступления. Теперь уже поздно, следует ломать эту мразь, ломиться сквозь чащу, не давать продыху.
– В народе говорят, лучше иметь среднюю сообразительность, чем высшее образование. Ты, Семен Сидорович, и таблицы умножения не знаешь. Ты полагаешь, слиповали парню смертный приговор, а тебя в живых оставят? Ты практически покойник. Не трогают, ждут, когда приговор приведут в исполнение. Ты переживешь Тимура Яндиева максимум на сутки.
– Что вы говорите? Что вы говорите? – бормотал Терехов, не способный столь быстро переварить подобный объем информации.
– Меня не интересует, на чем тебя завербовали, какую информацию ты выдаешь. Мне необходим номер телефона и фамилия, имя, отчество сотрудника, которого ты вызываешь для экстренной связи.
