Гуров знал, как бы тихо он ни вел себя, Мария обязательно просыпалась. Он разулся, прошел на кухню в носках, схватил телефонную трубку в момент, когда звонок еще не раздался, аппарат лишь предупреждающе вздрогнул, закрыл ногой дверь и сказал:
– Слушаю.
– Это я тебя должен слушать, – сказал Станислав. – Но мои новости хуже, потому слушай ты. Третьего дня при выходе из банка убили Терехова.
– Да он в пятницу и в банке уже быть не должен. – Гуров передохнул. – Третьего дня, говоришь, а мы узнаем сегодня, подходящие оперативники.
– Меня Петр выдернул из дома около восьми, думал, убьет.
– Ты в отпуске.
– Да, потому сводку за субботу и воскресенье мы вовремя не посмотрели.
– Не понимаю, что этого мудака могло задержать в Москве? Я же ему русским языком объяснил. Кретин! Это я кретин! Я! Обязаны были проследить выезд. Покойник был дерьмо, я, чистоплюй, пачкаться не пожелал!
– В принципе ты почти дословно изложил мнение генерала Орлова о твоей особе. Извини.
– Петр абсолютно прав, я тебя так просто бы убил! – рявкнул Гуров и увидел, как открылась дверь и в кухню вошла Мария. Он погладил ее по плечу и спросил: – Как произошло?
– Машиной. Влетела на тротуар. Машина была угнана, так что хватай ртом воздух.
– И никто ничего?
– Как обычно… Среднего роста, возраста и телосложения, ушел проходными дворами.
Мария не понимала, что именно произошло, но по лицу и голосу Гурова догадывалась: кого-то убили. У нее тоже было кое-что для Гурова. Сегодня утром в театре появился какой-то мужчина, принес хорошую французскую косметику по очень низким ценам. Актрисы, естественно, его обступили и мигом все раскупили. Мужчина Марии не понравился, он слишком внимательно смотрел на нее, хотя более молодых и хорошеньких вокруг крутилось предостаточно. Девчонки флиртовали, даже спросили телефончик, обещали звонить, интересовались, когда может появиться новая партия.
Марии коммерсант не понравился. Мария знала, мужчина приходит за кулисы по двум причинам: интересуется конкретной женщиной или девочками вообще, имея о театральных нравах дремучее представление, либо хочет продать девчонкам турецко-вьетнамское барахло с парижскими ярлыками.
Незнакомец держался с девушками уважительно и торговал настоящей французской косметикой, уж в чем другом, а в косметике Мария разбиралась. Она и сама с удовольствием бы купила флакон своих любимых духов, но не сделала этого из принципа. Возможно, это было следствием влияния Гурова, но, лишь взглянув на торговца, Мария подумала: а что ему здесь нужно? Ее раздражал пристальный взгляд мужчины, хотя к назойливому вниманию Мария давно привыкла, даже перестала обращать внимание. Мария от «коробейника» отошла, когда услышала кем-то оброненное слово «дача». Тогда Мария взглянула на фарцовщика внимательнее, запоминая его внешность, и решила для себя, что обязательно расскажет о нем Гурову.
Но сейчас Мария поняла, что у полковника серьезные неприятности, и решила отложить разговор на вечер.
Подполковник Вердин успокоился, единственного опасного свидетеля не стало, остальные ничем конкретным не располагают. Шансов, что приговор отменят и дело пошлют на доследование, практически никаких. Конечно, местонахождение свидетелей следует установить, но лучше добиться скорейшего исполнения приговора, тогда можно развернуться вовсю, взять миллионера за горло, вытряхнуть из него солидную сумму и вновь поджечь угасающую войну.
Для выполнения задуманного Вердину требовался верный, сообразительный и смелый человек. Существовало несколько кандидатур, но они подполковника по различным причинам не устраивали. Обязательным условием для кандидата было одно – он должен быть по маковку в крови и заочно уже иметь высшую меру наказания. Таких имелось два, один отпадал сразу, являясь чеченцем, нужен обязательно русский. Такой уголовник тоже наличествовал – два побега, убийство двух солдат охраны и сержанта милиции. Но уж больно кандидат был внешне страшен и косноязычен. Такие лица встречались на рисунках, изображавших людей далекого прошлого, которые с копьями и дубинами бросались на мамонтов. А уж когда рецидивист открывал рот и начинал говорить, становилось плохо даже людям бывалым. К тому же он был патологически туп, его знал весь преступный мир, однако на сходки не приглашали. Он годился разве что для разового использования, какого-нибудь простейшего убийства с последующей немедленной ликвидацией.
Нужен был совершенно иной человек, не уголовник, желательно воин-интернационалист, совершивший кровавое преступление в Афгане. Вердин поднял розыскные дела, здесь подходящие ребята имелись, но они уже давно находились в розыске, которым занималась не кургузая группа полковника, а асы своего дела, оснащенные современной техникой. Уж если они столько лет тянут пустышку, то Вердину, имеющему на все про все максимум месяц, и соваться на данную тропу нечего.
Зазвонил телефон, Вердин снял трубку.
– Слушаю.
– Добрый день, Виктор Олегович. Как жизнь? Я что-то неважно себя чувствую.
Вердин узнал голос полковника Соболя. Хотя они оба были убеждены в надежной защите собственных телефонов, тем не менее предпочитали объясняться эзоповым языком.
– У тебя хронический насморк, старик, – ответил Вердин, недовольно морщась. На вербовку заместителя начальника МУРа Вердин возлагал очень большие надежды, конкретными результатами оставался недоволен. Сыщик подбрасывал порой уголовную мелочь, за счет подобных задержаний отделение подполковника было в управлении не из худших. Но Вердин делал большую ставку на камерную разработку. МУР в свою тюрьму чужих не пускал, а Соболь там был фактически хозяином. И заставить молчать мальчишку-чеченца удалось через агента Соболя, но контрразведчику этого казалось мало. Он хоть и считался в управлении отличным агентуристом, на самом деле таковым не являлся. Хитрый, умный, умеющий предвидеть, а значит, и опередить ход противника, Вердин тем не менее не обладал достаточным обаянием, не умел построить с человеком отношения доброжелательные и взаимовыгодные. Он упорно совершал распространенную ошибку, стремясь получить больше, чем отдать. И Соболь работал вполсилы по вине Вердина, который не желал принимать во внимание, что мент старше по возрасту, в звании, опытнее и не менее самолюбив.
Гэбэшник завербовал мента на укрытии убийства, совершенного сынком высокопоставленного лица. Дело удалось закрыть, сунуть в архив, и тут, как на грех, лицо перестало быть высокопоставленным, а вскоре человек вообще потерял лицо. А дело в архиве осталось, его можно было в любой момент достать, отряхнуть пыль. Соболь совершил самое распространенное в ментовке преступление. И не напоминай Вердин о нем, подружись с ментом, держись с ним на равных и порой спроси у старшего совета, так получился бы пусть и криминальный, но очень сильный тандем. Но, коли родился человек не с душой, а с душонкой, распахнуть ее не способен даже господь бог. Душонку у такого человека можно только вынуть.
Вот и сейчас, жалуется человек на здоровье, что означает, мол, у него неприятности. Так выслушай сочувственно, назначь встречу, подумай, как можно помочь. Нет, Вердин брякнул о хроническом насморке. А неприятности, кстати, касались как Соболя, так и Вердина. Полковник разозлился и зло сказал:
– Гуров посетил сегодня моего генерала, хотя дел у них совместных не просматривается. И мой шеф, как всякий генерал, не любит министерских.
– Что ты хочешь этим сказать? – Вердин насторожился.
– Ничего особенного, что хотел, то и сказал.
– Не мандражи, наш друг не бог, не мог копнуть столь глубоко. Да и дело было весной, прошел суд, имеется приговор. – Вердин разозлился не на шутку, не желая признаться даже себе, что элементарно испугался. – Все быльем поросло.
– Я не люблю его, всю жизнь терпеть не мог, однако должен предупредить, память у этого человека отличная. И в отпуск он ушел, с лучшим другом якобы разругался, на общественных началах разыскивает какую-то банду. Если ты такой молодой и тебе делать абсолютно нечего, то развесь такую лапшу себе на уши.
– Не забывайся, полковник!
– Ты сам не забывайся, сопляк! Ты меня чем пугаешь, на чем держишь? Твой крючок давно сгнил! Два года назад полковник Соболь дело развалил? А ты сегодня об этом узнал или два года молчал?
– Витя! Виктор Сергеевич, извини, давай по-хорошему, и вообще это не телефонный разговор.
– Тезка, по-хорошему следовало два года назад начинать. А сегодня, как любит повторять наш общий знакомый, что выросло, то выросло. Ладно, будут новости, позвоню.
Утром, еще до прихода полковника Гурова, начальник МУРа приказал поставить телефон полковника Соболя на прослушивание. Начальник столь деликатной службы открыл было рот, чтобы хотя бы обозначить несогласие, генерал шарахнул кулаком по столу и закричал:
