– Взяли без шума и пыли, – заверил его Стас. – Комар носа не подточит!
– Об этом можно было и по телефону сказать, – сварливым тоном заметил Гуров.
– Да кто же тебя, горемычного, кроме меня, покормит? – со слезой в голосе начал причитать Крячко, одновременно доставая из холодильника какие-то плошки и ставя их в печку СВЧ. – Кто тебе бутербродиков с собой соберет? Кто чаю в дорогу нальет? – И тут же спросил уже совсем другим, не менее сварливым, чем у Гурова, тоном: – Кстати! Где мой термос? Он у меня любимый! Металлический! Я с ним, можно сказать, сроднился!
– Прости, Стас, где-то оставил, но где, не помню, – спохватившись, начал извиняться Лев Иванович. – Я тебе новый подарю, большой и красивый, а то тот был уже весь облупившийся.
– Ах я, бедолага! Да за что мне судьба такая разнесчастная досталась? Господи, чем же я тебя прогневил? – на полном серьезе причитал Стас. – Мало мне было такого напарника, от которого я, ни в чем не повинный, ничего, кроме поруганий, унижений и притеснений, никогда в жизни не видел, так он, изверг рода человеческого, умудряется еще и собственность мою разбазаривать! – Чего-чего, а валять дурака Крячко умел профессионально, но при этом умудрился очень сноровисто накрыть на стол.
Косолапов и Романов ржали уже в голос, а Гурову только и осталось заметить:
– Не обращайте внимания, это у него сезонное обострение.
– Младшенького завсегда обидеть легко! – принялся за него с новой силой злыдень Крячко. – Ведь дня не проходит, чтобы этот упырь из меня кровушку не пил! Утробушка ненасытная! И когда же тебе надоест надо мной измываться? Ведь силушки больше нету терпеть!
Но тут дверь в палату чуть-чуть приоткрылась, и мальчишеский голос из коридора негромко крикнул:
– Атас!
Крячко тут же замолчал и мигом скрылся в туалете. Не прошло и минуты, как в палату вошли Татьяна Сергеевна и медсестра.
– Я решила, что не стоит откладывать до утра, и кровь на анализ у вас возьмут уже сейчас, – сказала губернаторша и, увидев проснувшегося мужа, укоризненно покачала головой, глядя на Романова и Гурова: – Все-таки разбудили.
Они не стали ей ничего отвечать, а просто предъявили медсестре свои руки, чтобы она взяла из вены кровь, а поскольку бралась она вакуумным способом, то много времени это не заняло. Пока та занималась ими, Татьяна Сергеевна обвела взглядом палату и заметила почти накрытый для ужина стол. Ее брови удивленно приподнялись, потом она покивала головой в такт своим мыслям и решительно направилась в сторону туалета. Распахнув дверь, вошла туда и тут же вышла, ведя за ухо Стаса, который брел с видом ведомого на заклание агнца, уже смирившегося со своей судьбой. Но Романов не дал ей и слова сказать, а сделал испуганное лицо и воскликнул:
– Таня! Осторожно! Ты же сломаешь!
Растерявшись, губернаторша тут же разжала пальцы и даже руку отдернула.
– У него что, ухо больное?
– Нет, Таня. Просто он очень чуткий и ранимый человек с тонкой душевной организацией, которого так легко сломать, – объяснил Романов с самым невинным выражением лица.
– А еще он на всю голову больной, – отомстил Стасу Гуров.
– Это не мой профиль, – мгновенно среагировала рассерженная Татьяна Сергеевна. – А психиатра я сейчас позову, причем не только для него, но и для тебя, Сашка!
– Татьяна Сергеевна! – Гуров понял, что пора спасать положение. – Это мой друг и напарник полковник Станислав Васильевич Крячко, мы вместе прилетели из Москвы. Пока мы с Александром были заняты, он здесь в городе выполнял свою часть работы и теперь пришел, чтобы рассказать о том, что успел сделать, так что не выгоняйте его, пожалуйста, – и, подойдя почти вплотную к ней, шепотом добавил: – Дело о покушении на вашего мужа еще не закончено, мы взяли основных фигурантов, но у них могут быть сообщники, которые еще на свободе, поэтому нам со Стасом нужно кое-что обсудить и наметить план дальнейшей работы. – Это было правдой только отчасти, потому что если сообщники, какие-то мелкие сошки, еще и могли остаться, то вот никаких планов намечать уже не нужно было. – Кроме того, я бы попросил вас хорошенько обследовать полковника Крячко, – уже громко произнес Гуров. – Дело в том, что он совершенно наплевательски относится к своему здоровью и даже ежегодную диспансеризацию умудряется проскочить на шуточках-прибауточках, а ведь он на два года старше меня. Да он вообще к врачам никогда не обращается, а занимается исключительно самолечением.
Едва речь зашла о ее муже, Татьяна Сергеевна мгновенно забыла обо всех розыгрышах и обидах и впилась в Гурова напряженным взглядом, а он успокаивающе ей покивал – мол, все будет хорошо. Вздохнув с облегчением и посмотрев на возмущенно пыхтевшего Стаса, она сказала:
– Конечно, обследуем! Катя! Возьми тогда кровь на анализ еще и у Станислава Васильевича.
– Татьяна Сергеевна! – возопил Крячко, боявшийся врачей, уколов и вообще всего, что связано с медициной, как огня. – Гуров нагло врет! Я совершенно здоров!
– Вот теперь я вижу, что вы действительно больной на всю голову, потому что быть в вашем возрасте абсолютно здоровым невозможно, – спокойно заметила она.
Медсестра направилась к Стасу, который заметался, ища пути к отступлению, но Гуров быстро встал возле двери и предупредил его:
– Только через мой труп. А еще Татьяна Сергеевна распорядилась никого из палаты не выпускать.
– И ты, Брут? – рыдающим голосом воскликнул Крячко.
– Так ты же сам назвал меня извергом рода человеческого, вот и стараюсь соответствовать.
Смирившись со своей участью, Стас закатал рукав рубашки и пригрозил:
– Лева! Моя месть будет неотвратима, иезуитски коварна и страшна своими последствиями. – И, повернувшись к губернаторше, елейным голосом сообщил: – Татьяна Сергеевна, а Гуров у нас животом скорбный, у него поджелудочная больная.
– Так я УЗИ брюшной полости уже назначила, – ответила она.
– А еще желудок плохо работает. Его бы тоже обследовать надо, – ехидно добавил Стас.
– Значит, ФГДС сделаем, – охотно согласилась губернаторша. – Катя, запиши в назначения.
Наградив Крячко гневным взглядом, на который тот ответил ангельски кроткой улыбкой, Лев Иванович попытался отбояриться от этого вида обследования, потому что просто ненавидел его.
– А может быть, рентгеном заменим?
– Он не даст нам той полноты картины, что ФГДС, – покачала головой Татьяна Сергеевна и удивленно спросила: – Вы что, боитесь?
– Да нет, не боюсь, но уж очень неприятно, – скривился Гуров.
– Придется потерпеть ради собственного же здоровья, – все поняв, улыбнулась она и призадумалась: – Только куда же мы Станислава Васильевича положим? Четвертая кровать здесь уже не встанет.
– Так я, матушка Татьяна Сергеевна, на диванчике прикорну, – тоном казанской сироты начал Стас. – Шапку под голову положу, тулупчиком накроюсь – много ли мне надо, сиротинушке горемычной? А уж если с барского стола какой кусок упадет, так я подберу, мне все сгодится! Я не гордый!
– Какие же вы с Гуровым разные, но вместе с тем родные, – рассмеялась она и тут же нахмурилась: – Значит, ужин вам еще не принесли? Ну, сейчас у меня кое-кто получит по первое число! Все, Катя! Пошли! Скажи там, чтобы Станиславу Васильевичу постельное белье принесли. Миша! – обратилась она к мужу, который за все время, что длилась эта разборка, не произнес ни слова, а только, временами слегка улыбаясь, с любовью смотрел на жену. – Если эти разгильдяи будут тебе мешать, только скажи, и я их тут же всех перепорю как сидоровых коз.
– Да нет, Танюша, мне с ними гораздо веселее будет болеть, – ответил он.
Но едва она вышла за дверь – Гуров с Крячко еще даже сцепиться не успели из-за подложенных друг другу свиней, как из коридора раздался ее гневный голос:
– Ну, и долго ты здесь собиралась стоять? Или ждала, когда все окончательно остынет?
– Татьяна Сергеевна, я вам мешать не хотела, – пискнул женский голос.
– Я что, в операционной была или совещание проводила? – не унималась та. – Вези немедленно!
Открылась дверь, и в палате появилась девушка с раздаточной тележкой, на которой стояли многочисленные тарелки, а в коридоре между тем продолжали бушевать страсти.
– Степушка! – с притворной лаской в голосе говорила Татьяна Сергеевна. – Я ведь, кажется, предупреждала, чтобы посторонних в палату не пускать. Или я на старости лет стала плохо говорить по-русски?
– Мама, но ведь это же по делу, – оправдывался сын.
– А потом ты сказала, что своих впускать можно, а дядя Стас – свой, – добавил внук.
Татьяна Сергеевна не стала вдаваться в дискуссию и кратко ответила им, судя по звуку, двумя подзатыльниками.
Наконец-то изголодавшиеся Романов и Гуров смогли нормально поесть. Они не разбирали, что было приготовлено в больнице, а что принес Крячко, а сметали все, до чего могли дотянуться.
– Ешьте, мужики, – добродушно бурчал Косолапов. – Нагуляли себе аппетит за целый день.
