— Я был в клубе. Обычно я выхожу из дому в половине пятого или без четверти пять и отправляюсь туда пешком, чтобы немного размяться… Я прогуливаюсь по улицам… Потом в пять играю в бридж в клубе, а в половине восьмого машина отвозит меня домой обедать…
— Вам позвонили в клуб и сообщили о случившемся?
— Да…
— Что было, когда вы вернулись домой?
— Тетя уже скончалась, и я застал здесь доктора.
— Домашнего врача?
— Нет, тот живет слишком далеко, и жена обратилась к одному молодому доктору поблизости. Впрочем, его помощь уже не понадобилась…
— У вас есть сын?
— Да, Жерар, двадцати лет, учится в Высшем коммерческом училище… Когда тетя скончалась, он, наверно, был на занятиях или в каком-нибудь городском кафе… Что ж, в его возрасте… Современная молодежь не понимает, что место светского человека в клубе, а не в заведении, куда может зайти любой встречный…
— Где тогда была прислуга?
— Шофера Арсена я отпустил… Камердинер после двенадцати всегда находится на первом этаже. Что же касается кухарки, она, я думаю, как ей и полагается, была на кухне… У вас есть еще какие-нибудь вопросы, комиссар?.. Я должен вернуться к людям, которые пришли выразить мне соболезнования, а кроме того, с минуты на минуту я ожидаю приезда судьи — он ведь председатель нашего клуба. Передайте этой девице — я полагаю, это будет самое лучшее, что вы сможете сделать, — я упрячу ее за решетку, если она не прекратит распускать неблаговидные слухи…
Наверно, Филиппа Делижара удивило, почему вдруг в такой момент по губам Мегрэ скользнула странная улыбка. Между тем комиссар уже давно смотрел не отрываясь в зеркало, висевшее над камином. Там он заметил отражение замаскированной обоями дверцы. Временами обои начинали шевелиться, а один раз Мегрэ даже разглядел бледное женское лицо — он не сомневался, что это была госпожа Делижар.
Слыхала ли она, как ее супруг распространялся о правах светского человека на похождения столь же тайные, сколь галантные?
— Прощайте, комиссар… Хочу верить, что после тех объяснений, которые я постарался вам дать, мой траур будет огражден от этой непристойной и глупой истории… Камердинер вас проводит…
Филипп позвонил, сухо поклонился полицейскому и с достоинством направился к пресловутой двери в обоях, за которой послышался шум.
Четверть часа спустя Мегрэ явился к прокурору. Насмешливый и невозмутимый, он сжимал в кармане свою трубку, так как прокурор Кана был не из тех людей, что позволяют курить у себя в кабинете.
— Ну, как, выслушали эту девушку?
— Я уже успел побывать на месте происшествия.
— Ну, и ваше мнение? Сплетни, конечно?
— Напротив, у меня такое впечатление, что бедная старая дама умерла не без посторонней помощи. Но кто ей помог… вот вопрос! А есть и другой: желаете ли вы, чтоб это выяснилось?
В любом городе можно найти такие маленькие гостиницы с постоянной клиентурой, как гостиница «Сен-Жорж». Об их существовании даже не подозреваешь, если только кто-нибудь не направит тебя туда. В этих гостиницах останавливаются главным образом пожилые люди, священники, добродетельные молодые девушки — словом, все, кто с большим или меньшим рвением служит религии, начиная от церковного сторожа и кончая владельцем свечного завода.
Уже больше получаса дожидался Мегрэ в гостиной с плетеными креслами, где сидела за вышиванием старушка; по временам она сурово поглядывала на него, а Мегрэ курил, и дым от его трубки потихоньку поднимался к люстре, окутывая ее голубоватым облачком…
«Эге, сынок, готов биться об заклад, ты поджидаешь ту же особу, что и я», — сразу же подумал Мегрэ, увидев молодого человека, который нервно шагал из угла в угол, поминутно вытаскивая часы.
Теперь, когда оба мужчины прождали вместе с полчаса, они, хоть и не обменялись ни словом, уже кое-что знали друг о друге. Оглядывая Мегрэ с головы до ног, молодой человек наверняка думал: «Так это тот самый знаменитый комиссар, о котором говорила мне Сесиль? С виду он просто добродушный толстяк! Но раз он пришел к Сесили в гостиницу, видно, есть новости».
«Что ж, молодой Жак Мерсье недурен, — размышлял в свою очередь Мегрэ. — Очень недурен! Пожалуй, даже слишком хорош. Совсем не такой тихоня, какими представляешь себе провинциальных молодых людей, держится очень свободно! Смазливая физиономия, волнистые волосы, блестящие глаза и горячая кровь… Эге, мадемуазель Сесиль, да вы, оказывается любите контрасты и добродетелью можете похвастаться скорее днем, чем ночью…»
Когда появилась Сесиль, она сначала увидела Жака Мерсье и радостно улыбнулась. Но молодой человек указал ей на комиссара, и она, нахмурив брови, сделала несколько шагов навстречу Мегрэ.
— Вы желаете говорить со мной? — спросила она, явно смущенная тем, что ее застали в обществе любовника.
— Да, мне хотелось бы уточнить кое-какие детали, но, по-моему, гостиница место не совсем подходящее: тут такая тишина, слышно, как муха пролетит. Может быть, зайдем на несколько минут в кафе?
Сесиль взглянула на Мерсье, тот кивнул, и вскоре все трое уже сидели за столиком в пивной, где шла игра в бильярд.
— Для начала позвольте вам заметить, мадемуазель Сесиль, что вы поступили не очень-то красиво, скрыв от меня существование господина Мерсье.
— Мне казалось, он не имеет никакого отношения к этому делу, но я, конечно, должна была предвидеть, что Филипп вам о нем расскажет. Что он еще вам говорил обо мне?
— Да мало лестного, как вы сами, наверно, догадываетесь. По-моему, Филипп, что называется, безукоризненно светский человек, но ему палец в рот не клади. Гарсон! Кружку пива! Что вы будете пить, мадемуазель? Портвейн? Вы тоже, господин Мерсье? Два портвейна…
Удобно устроившись на обитой тиком банкетке, Мегрэ машинально следил за бильярдными шарами и с наслаждением, коротко затягиваясь, курил трубку. Казалось, ему был очень по вкусу этот усыпляющий, всепроникающий покой провинциальной жизни.
— Значит, это длится уже два года?
— Да, два года, как мы знакомы.
— А с каких пор у господина Мерсье вошло в привычку оставаться ночевать в доме старой дамы?
— Да больше года.
— И вам не приходило в голову пожениться?
— Старая дама, как вы ее называете, не допустила бы этого. Вернее, расценила бы как предательство по отношению к ней. Она очень дорожила моей привязанностью. Ведь из родных у нее никого не осталось, кроме племянника, которого она ненавидела, и на меня она смотрела почти как на свою собственность. Только ради нее я и решила скрывать наши с Жаком отношения, чтобы не причинять ей горе, не разочаровывать ее…
Сесиль отвечала на вопросы Мегрэ с полной готовностью, а ее друг время от времени хмурил брови, словно хотел предупредить ее, чтобы она была осторожнее.
— Теперь примемся за вас, господин Мерсье…
— Но я не понимаю, какое я имею отношение к…
— Отношение тут ни при чем. Просто вы должны мне помочь довести до конца расследование, на котором настаивала мадемуазель Сесиль, обратившись в полицию. Филипп Делижар считает, что дела ваши идут далеко не блестяще. Это правда?
— Я не совсем понимаю…
— Это правда?
— Отвечай, Жак!
— Да, правда. Мы с приятелем — он мой компаньон — купили три грузовика, чтобы вывозить рыбу из портовых городков Котантена… Плохо то, что грузовики не новые, а ремонт нам очень дорого обошелся…
— Когда это случилось?
— Что?
— Когда развалилось ваше дело?
— Грузовики простаивают уже три дня, потому что мы задолжали владельцу гаража…
— Так, благодарю вас. Мадемуазель, вы мне не напомните, в котором часу вы зашли на улицу Реколе?
— Позавчера? Около четырех… Правда, Жак?
— Позвольте, позвольте, значит, и вы были с нею?
— Да, я ее подвез… Я ждал на углу… Было, верно, самое начало пятого…
— Вы привезли ее на машине из Байё?
И Мегрэ бросил суровый взгляд на Сесиль: она ведь рассказывала, что добралась автобусом.
— Прекрасно! Теперь скажите мне, мадемуазель… Узнав из газет о смерти Жозефины Круазье, вы, наверно, попросили Мерсье отвезти вас в Кан… В котором часу вы снова появились на улице Реколе?
— Утром, примерно в половине десятого.
— Так, значит, после смерти старой дамы прошла уже целая ночь. Не могли бы вы точно описать мне все, что увидели?
— Что вы хотите узнать? Ну, сначала я увидела камердинера, потом каких-то людей в коридоре, потом Филиппа Делижара, который подошел ко мне и насмешливо сказал: «Я не сомневался, что вы сразу примчитесь». Потом я увидела тетю…
— Минутку! Как раз это меня и интересует в вашем рассказе. Вы увидели труп вашей тети. Где?
— В гробу.
— Значит, ее уже положили в гроб, но гроб еще не был закрыт?
— Нет. Его закрыли при мне немного позднее. Люди, которых я встретила в коридоре, оказывается, были служащими похоронного бюро.
