— Это точно, — мрачно отозвался Гончаренко. — Много шума и… ничего.
— Не подозревал, что начальник следственного отдела еще и мастер каламбура!
Майор принял комплимент и изобразил покровительственную улыбку.
— Ладно, хитрец, выкладывай свои вопросы.
С ловкостью фокусника Андрей извлек из папки помятый тетрадный листок и протянул майору.
— Что ты думаешь по поводу этой криптограммы?
Выпрямившись в кресле, Гончаренко с изумлением уставился на капитана.
— Так вот из-за чего сыр-бор загорелся! Взрослые дяди ударились в детство? Андрюшенька, про пляшущих человечков я тоже читал в юные годы!
— И все же?
— Смею тебя заверить, — майор насмешливо-назидательно склонил голову, — Давыдов — не резидент вражеской разведки, а Опарин — не связник. Более того, насколько нам удалось установить, их пути-дорожки никогда не пересекались, вплоть до небезызвестного июньского вечера.
— Ну, хорошо, — согласился Кондрашов, по привычке поправляя непослушную прядь волос. — Я и не собираюсь оспаривать твое мнение. Но мне бы хотелось побольше выяснить о них обоих.
Гончаренко выразительно взглянул на часы и неохотно осведомился:
— С кого начнем?
— Если не возражаешь, с потерпевшего.
Майор вновь удобно откинулся в кресле, скривив при этом лицо, отчего на его покатом лбу обозначились глубокие складки.
— Я думал, что тебя больше интересует личность преступника.
— Ты хотел сказать — подследственного? — уточнил Андрей, вкладывая в вопрос особую смысловую интонацию. Впрочем, войдя в роль скептически настроенного учителя, Гончаренко этого не заметил. Пригладив коротко подстриженные светлые волосы, он менторским тоном произнес:
— Давыдов Илья Семенович, шестидесяти четырех лет, по профессии бухгалтер. До ухода на пенсию более тридцати лет проработал на ватной фабрике. Зимой этого года был принят на должность бухгалтера в кооператив «Портретист», но через два месяца уволился и перешел работать распространителем билетов в зональное управление «Спортлото». Женат не был. Проживал в комнате площадью семнадцать квадратных метров в коммунальной квартире по адресу.
— Все это известно из материалов дела, — с чуть заметным нетерпением перебил майора Кондрашов. — Скажи другое: в ходе следствия у тебя не возникали какие-нибудь субъективные ощущения?
— Ощущения? — с сарказмом переспросил Гончаренко. — У меня такое ощущение, что зря ты на эту канитель гробишь время.
Не желая углубляться в полемику, Андрей сокрушенно закивал головой, как бы соглашаясь со своей незавидной участью, но тут же задал новый вопрос:
— Ну, а Опарин?
Вопреки ожиданию, майор недовольно буркнул:
— Погоди! Что за манера перескакивать с одного на другое! — Задумчиво почесав за ухом мизинцем, он более ровным тоном продолжил: — Так вот, мое, как ты выразился, субъективное мнение: ни у кого не было объективных причин убивать Давыдова. Да и кому мог помешать одинокий чудной старикан, для которого единственной радостью в жизни был футбол, который не пропустил ни одного матча и каждый день как на работу ходил на «брехаловку», чтобы в обществе фанатов перемывать кости известным футболистам и тренерам! Жаль, что ты не побывал у него дома. Повсюду — таблицы, афиши, календари, вырезки из журналов с фотографиями команд и отдельных игроков, какие-то выписки, вычисления. Знаешь, как про таких говорят? Ходячая энциклопедия.
— А как его характеризуют окружающие? — скорее ради проформы поинтересовался капитан.
— В зональном управлении Илью Семеновича уважали. Честный, принципиальный, пунктуальный. И при этом — тихий и скромный. Достаточно эпитетов? На ватной фабрике и в кооперативе я справок не наводил. Да и к чему? — не то спросил, не то констатировал Гончаренко. — Понимаешь, у него просто не было врагов или хотя бы явных недоброжелателей. Хищений и растрат не совершал, богатого наследства не оставил, жил себе тихо-мирно.
— И тем не менее…
— И тем не менее, — ворчливо прервал Кондрашова майор, — произошло преступление. А поскольку вопрос «кому это выгодно?» с повестки дня снимается, посмотрим, что представляет собой Глеб Викторович Опарин. Две судимости — мелкое хулиганство и кража. Состоит на учете в наркологическом диспансере. Летун. С женой давно разведен, детей, к счастью, нет. Внешний облик под стать моральному: худое лицо землистого цвета, кривая челка, как у послевоенной шпаны, шрам на подбородке, водянистые злые глаза. В общем, согласно пресловутой теории Ломброзо, клиент на все сто наш.
«Интересно, где это майор видел подследственного с добрыми глазами?», — усмехнулся про себя Андрей.
Не дождавшись ответной реакции, Гончаренко продолжил:
— Хочешь, расскажу как обстояло дело? Двадцать шестого вечером, наглотавшись для куражу какой-то дряни, Опарин в поисках приключений направил свои стопы в городской парк. Благо общежитие, в котором он на птичьих правах проживал последнее время, находится от парка в двух шагах. В тот день прошел сильный дождь, поэтому даже на заасфальтированной центральной аллее было довольно малолюдно, а на боковых — вообще ни души.
— И судьбе было угодно свести на узкой дорожке преступника со своей будущей жертвой! — с ироническим пафосом ввернул Андрей.
— Да, представь себе! — хладнокровно парировал выпад Гончаренко. — Повстречав одиноко прогуливающегося старика, Опарин решил пойти на элементарный гоп-стоп. Скорее всего, действовал он спонтанно. В результате завязавшейся борьбы, прохожий, которым по чистой случайности оказался Давыдов, упал, ударился затылком об ограждающий цветочную клумбу бордюр и скончался от кровоизлияния в мозг. Опарин принялся лихорадочно обыскивать его карманы. При этом, — майор многозначительно повысил голос, — на землю могла выпасть смятая бумажка, квитанция, расческа или еще какая-нибудь мелочевка.
— Так-то оно так, — меланхолично произнес Кондрашов. — Но если все же предположить, что Опарин появился на месте преступления постфактум. Аналогичные случаи описаны в учебниках по криминалистике.
— Фантазии Веснухина, — Гончаренко растянул в усмешке гонкие губы. — У поляков на этот счет есть подходящее изречение: что занадто, то не здраво. — Выдержан короткую паузу, майор вкрадчиво добавил — В конце концов, Опарин признал свою вину.
— Я прослушал запись первого допроса. На мой взгляд, то, что ты называешь «признанием» — блатная истерика, — возразил Андрей. — Готов держать пари: на суде Опарин откажется от своих показаний.
— Несущественно, — небрежно махнул рукой Гончаренко.
— Для кого? — взметнул брови Кондрашов. — Извини, Олег Сергеевич, сейчас не тридцать седьмой.
Начальник следственного отдела исподлобья посмотрел на капитана.
— Спусти пар! Учишь политграмоте?.. Лучше выясни, почему до сих пор не доставлен наш красавец. — Последнее слово майор произнес, подражая Шукшину в «Калине красной».
С удивлением взглянув на часы, Кондрашов потянулся к телефонной трубке. Пока на коммутаторе его соединяли с дежурной частью следственного изолятора, капитан прокручивал в голове узловые моменты предстоящего допроса. Несмотря на показной оптимизм следователя, у Андрея отчего-то возникло предчувствие, что в деле должны-таки отыскаться «белые пятна».
Наконец в трубке раздался рокочущий бас старшины Васильченко.
— Михалыч, ты что там, спишь? — опустив приветствие, недовольно бросил Кондрашов. — Четверть одиннадцатого. Долго нам ждать Опарина?
— Товарищ капитан, тут у нас с оцым Опариным така халэпа выйшла, — понизив голос, промямлил старшина, мешая в кучу русские и украинские слова. — Ночью в камере вин поризав соби вены.
— Как?! — не веря своим ушам, выдохнул Андрей.
В буквальном смысле истолковав вопрос, Васильченко уныло пояснил:
— Вин знайшов дэсь кусок скла с острой кромкой, як бритва…
Гончаренко, побледнев, обескураженно прислушивался к разговору. Внезапно вскочив с места, он выхватил у капитана трубку.
— Он жив?!
— Никак нет, — по уставному отрапортовал старшина и сбивчиво добавил — Под койкой хлопци записку знайшлы.
— Какую еще записку?
— Зараз. «Будьте вы прокляты, гады!»
Самоубийство Опарина заставило усомниться в выводах Гончаренко, придало расследованию новый импульс. Кондрашов был уверен, что оставленная Опариным записка — крик отчаяния загнанного, разуверившегося во всем человека. Эту точку зрения разделял и полковник Ломазов, несмотря на попытки начальника следственного отдела представить самоубийство в несколько ином свете, — преступника, мол, замучали укоры совести плюс боязнь наказания, истеричный характер и так далее.
