– А у вас, я помню, несколько иные цифры?
– Да, есть определенные неточности, но мы постараемся обязательно внести поправки, уточнить.
– Ну, оттого, что мы станем с вами уточнять, а не искоренять, положение улучшится, пожалуй, ненамного, – с привычной улыбкой, демонстрирующей, тем не менее, нарастающее раздражение, заметил министр. И прокурор мгновенно уловил интонацию.
– Разумеется, незначительные поправки не отменяют улучшения качества проводимых расследований. Вот и данное дело, которое мы собираемся возбудить сейчас, несомненно, будет способствовать повышению ответственности работников военной прокуратуры на местах. Между прочим, вы, разумеется, помните, Сергей Иванович, что у генпрокурора прозвучала фраза о том, что военнослужащие получают травмы и гибнут, главным образом, не при исполнении обязанностей военной службы, а в ходе работ, – я практически цитирую, – которые проводятся в интересах коммерческих структур, воинских должностных и частных лиц. То есть, это все именно то, о чем, кстати, и сообщает в своем письме аноним. Но эти преступления всегда тщательно скрываются. Вот на что нам необходимо будет обратить сейчас самое пристальное внимание.
– Я с вами согласен, – кивнул министр. – Определите ваших лучших сотрудников для расследования данного дела. Это и моя личная просьба… И очень бы не хотелось, чтобы это дело превратилось в одно из уже привычных. Я не спорю с вашим профессиональным мнением, но, возможно, не стоит все-таки рассматривать это дело, как очередной вызов нам. Вы меня, надеюсь, понимаете, Степан Серафимович? Президент еще не задал, но, совершенно естественно, обязательно задаст вопрос, который волнует сегодня нашу общественность, и я хочу, чтобы главная военная прокуратура не выглядела спохватившимися новичками. А теперь, если не возражаете, еще один небольшой вопрос, касающийся совсем иных проблем…
Александр Борисович Турецкий, бывший, если кому неизвестно, старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры, говоря привычным языком и не касаясь постоянных преобразований в Генпрокуратуре, покинувший примерно полтора года назад свою непосредственную службу в должности первого помощника генерального прокурора в связи с ранением и тяжелейшей контузией, лежал в кровати и размышлял. А предметом размышлений являлось… Но – по порядку.
Тут следует внести ряд корректив. Лежал он не на кровати, а на диване, и не в больничке какой-нибудь или ведомственном госпитале с обслугой по высшему разряду, а в собственной квартире, в «сталинском» доме на Фрунзенской набережной.
Кстати, по поводу уровней обслуживания. Когда Александр только вышел – сперва, как положено, из комы, а позже – из клиники и вернулся домой, ему позвонил из своей дальневосточной тайги Славка Грязнов – лучший друг и отставной генерал милиции. Позвонил, чтобы поинтересоваться здоровьем Сани, и только ради этого, потому что все остальное его уже не интересовало. Ибо там, где ранило Турецкого, погиб, по сути, спасая Александра Борисовича, единственный и, как утверждает истина, горячо любимый племянник Денис Грязнов, а эта печаль и загнала Вячеслава Ивановича за тридевять земель, подальше от людей, с их, никому не нужными теперь, проблемами и суетой.
Итак, он позвонил и справился, как лечили, и каково было обслуживание? А голос звучал тяжело, безнадежно, – равнодушно, в общем. Словно звонил не по доброте, а по необходимости. Ну да, тайга же, а дикие звери – тигры там, маралы, – не собеседники, вот и сидит человек сам с собой. Тогда же и напомнил Саня Славке старинный анекдот – в тему, так сказать, а может, и известный анекдот, возникший, надо полагать, еще на заре Советской власти, когда появились первые крематории, и дело обслуживания покойников было поставлено на поток.
Есть три разряда, по которым обслуживают клиента, сказал он, ничуть не заботясь, что разговор по мобильной связи больших денег стоит. Первый – это когда гроб с покойным везет на черном катафалке шестерка белых лошадей с кучером в цилиндре, а за катафалком следует симфонический оркестр Большого театра с певчими – народными и заслуженными солистами оного же, а венки несет впереди коней длинная процессия известных людей. По второму разряду клиент едет в простой телеге, обложенный венками и, если лето, то еще и живыми полевыми цветами – васильками там, ромашками, лютиками – для цветовой гаммы. Лошадь – одна. Играет духовой оркестр горпромхоза, фальшивит, но ничего, терпимо. Зимой музыкантам специально спирту дают, мундштуки обтирать, чтоб губы не примерзали. Спирт, естественно, идет по прямому назначению, отчего и с музыкальным слухом у них не всегда порядок. И вот эта процессия, так же как и в первом разряде, движется в сторону крематория. А третий разряд? Это, сказал Турецкий, когда покойный идет в крематорий сам и под мышкой несет дрова. Но до этого момента, добавил он, еще пока не дошло, хотя все – к тому. И с работы уволили, и дома не так, и в душе маразм копится.
Славка тогда, кажется, в первый раз после похорон Дениски засмеялся. Посочувствовал Сане. И тон изменился. Раз человек способен шутить, значит, он жив. А кости целы – мясо нарастет. И дырки зарубцуются, – в первый раз, что ли?…
Действительно, и заросло, и зарубцевалось. Почти все, кроме душевных травм. Но тут уж время – неторопливый лекарь, иногда другие средства нужны. Да хоть то же Славкино присутствие.
Об этом и размышлял Александр Борисович, прикидывая, как найти способ вытащить обратно, в Москву, Грязнова – теперь уже не «старшего», в отличие от «младшего», коим именовали Дениску, директора частного охранного агентства «Глория», а единственного на всем белом свете. Вячеслав Иванович, как убедился Турецкий, недавно навестив друга в его егерском хозяйстве, вероятно, и сам тяготился собственным добровольным изгнанием, но врожденная гордость не позволяла ему поменять свое, никому теперь уже не нужное решение и вернуться в мир людей. В мир максимально близких ему интересов и дел. Ведь не мог же зря закапывать в сырую землю свой огромный оперативный опыт бывший многолетний начальник Московского уголовного розыска и сам – сыскарь, каких еще поискать.
А как было бы славно, если бы Грязнов вернулся в Москву и возглавил им же самим созданное в начале девяностых годов прошлого, как принято нынче оговаривать, века, сыскное агентство!
Сева Голованов, а вернее все-таки Всеволод Михайлович, пятый десяток не вчера, между прочим, разменял, был замечательным оперативником. Бывший майор спецназа, да не какого-нибудь, а Главного разведывательного управления Генштаба – не баран чихал! – в обходительные начальники, естественно, не годился. Так же, как и его боевые и бесстрашные товарищи-коллеги. А сам Александр Борисович терпеть не мог руководителей всех видов и разрядов. Хоть и являлся генералом от юстиции, а кем же еще мог быть первый помощник генерального? Отставка отставкой, а парадного мундирчика-то с широкими серебряными погонами и большими звездами его все же никто не лишал. Но чисто внешняя представительность в данном случае в расчет никак не шла. Ну, генерал, и что? Ну, известный «важняк» – в прошлом, никуда не денешься. Ну, третье там, четвертое. Однако если нет тяги руководить, ты и не будешь нормальным руководителем. А хорошее дело не должно страдать. Славку бы уговорить… вернуть… Тогда – самое то!..
Турецкий лежал в своем домашнем кабинете. Ирина спала в спальне, – где ж еще спать уставшей женщине, если муж стал нередко в последнее время манкировать своими мужскими обязанностями, для удобства ссылаясь на нездоровье? Чего, к слову, ни отрицать, ни проверить нельзя было, так как и ранение, и контузия время от времени еще напоминали о себе быстрой утомляемостью, всамделишными головными болями, сбоями вестибулярного аппарата, часто беспричинными нервными вспышками и так далее. Но Александр Борисович, тем не менее, мужественно не сдавался болезни, и тогда Ирина Генриховна в полной мере ощущала «возвращение» своего, когда-то очень сильно любимого, а теперь – просто любимого и все же нередко раздражающего ее мужа. Но во всем нужна мера, тогда и радость бывает более впечатляющей.
Эта мысль, если и появлялась, то мельком, поскольку главное, чем была занята голова Турецкого, можно было обозначить, как раздумья о будущем державы и ее руководства – на всех уровнях, без исключений. Снизу – доверху, или, если угодно, то наоборот: от президента до самого мелкого столоначальника в ЖЭКе, в распоряжении которого находились три метлы и пара совков для сбора валяющихся на тротуарах окурков. И где-то в середине этой почти бесконечной лестницы обозначалась и вышеупомянутая «Глория».
Почему же столь высоко забирались мысли Александра Борисовича? Это хороший, как говорится, вопрос.
