– Но в Круге как-то многовато джентльменов, – едко заметил Питт, возвращаясь памятью к своим былым расследованиям и горькому опыту знакомства с деятельностью «Узкого круга».
– Отец примерно так и говорил, – согласился Мэтью, все пристальнее вглядываясь в лицо Питта. – Но особенное внимание он уделял Африке и тем способам, которыми они контролируют банки, в свою очередь осуществляющие контроль над исследовательскими фондами и землеустройством. Они работают рука об руку с политиками, которые решают, будем ли мы владычествовать от Кейптауна до Каира, или же уступим часть сфер влияния немцам и сосредоточим свои усилия только на юге. – Он быстро и сердито пожал плечами. – Министр иностранных дел, как всегда, ходит вокруг да около, говорит одно, а делает совсем другое. Я работаю в Министерстве иностранных дел, но все равно не знаю, что у него на уме, чего он действительно хочет. А в Африке кишмя кишат миссионеры, врачи, исследователи, барышники, ловцы удачи, ведущие крупную игру, – и немцы… – Он удрученно поморщился. – Не говоря о местных князьках и воинственных принцах, которые владеют там землями… до тех пор, пока мы не отберем у них эти владения с помощью каких-нибудь договоров. Или пока этого не сделают немцы.
– А что делает при этом «Узкий круг»? – ввернул Питт.
– Дергает за веревочки, – ответил Мэтью. – Тайно используя старые обязательства, втихомолку вкладывая крупные суммы и пожиная плоды. Вот об этом отец и говорил. – Он сел в кресле чуть поудобнее, понемногу начиная успокаиваться, хотя, возможно, он просто очень устал и поэтому не мог больше сидеть на краю, с прямой спиной. – И главное, против чего он возражал, так это против страшной засекреченности. Хотя заниматься благотворительностью анонимно – дело достойное и очень почтенное.
Они не слышали, как кто-то прошел за дверью.
– Сначала он думал, что общество создано именно с этой целью, – продолжал Мэтью, – что это группа людей, собравшихся вместе, чтобы лучше знать, где и кому требуется помощь, и чтобы эта помощь была не нищенской, одноразовой подачкой, а достаточной, чтобы существенно изменить положение к лучшему. Приюты для сирот, больницы для нуждающихся, помощь ученым, занимающимся исследованием особо опасных и редких болезней, дома для престарелых солдат… и все в таком роде. Лишь совершенно недавно он обнаружил, что существует у этой деятельности и оборотная сторона. – Мэтью, слегка извиняясь, добавил: – Отец был немного наивен, как мне кажется. Мы бы с тобой гораздо скорее поняли, что происходит. Он слишком хорошо думал о многих людям, которым я бы ни за что не поверил.
Питт припоминал, что ему известно об «Узком круге».
– А разве они его не предупредили, что не одобряют критики, а точнее, вовсе ее не приемлют?
– Да! Вот именно, предупредили! Очень вежливо, в очень взвешенных выражениях, – которые он совершенно превратно истолковал. Ему даже в голову не могло прийти, насколько все эти предупреждения серьезны.
Мэтью вздернул брови, а взгляд карих глаз стал одновременно насмешливым и глубоко уязвленным. Томас почувствовал к нему уважение, хотя понимал, что Десмонд решил не только очистить имя отца от подозрений в излишней слабости и доверчивости, но, возможно, также отомстить за него.
– Мэтью, – начал он, невольно подавшись вперед.
– Если ты собираешься уговаривать меня бросить это дело, то напрасно тратишь свое драгоценное время, – упрямо возразил тот.
– Я… – Питт как раз это самое и собирался сказать. И ему стало не по себе, что Мэтью так хорошо его понимает. – Ведь ты даже не знаешь, кто эти люди, – убеждал он. – По крайней мере, подожди и обдумай все тщательно, прежде чем что-то предпринять.
Слова его прозвучали слабо и неубедительно.
Мэтью улыбнулся.
– Бедняга Томас. Все еще в роли старшего брата… Но мы теперь не дети, один год старшинства уже ничего не значит. Он ничего не значил с тех пор, как мне исполнилось десять! Ну конечно, я все тщательно продумаю. Вот поэтому я и пришел к тебе. Я прекрасно понимаю, что не смогу нанести Кругу смертельный удар. Это гидра. Одну голову отрубишь, а на ее месте вырастут сразу две новые. – Лицо Мэтью снова потемнело и стало жестким. – Но я докажу, что отец не был в маразме, даже ценой своей жизни. – Он пристально посмотрел Питту в глаза. – Если мы позволим им говорить такое о людях, подобных отцу, – им, которые заставили его замолчать с помощью убийства, а затем его же опорочили, утверждая, что он тронулся разумом, – тогда кто же мы сами? Чего мы стоим? Разве мы сможем называться людьми чести?
– Никогда, – печально ответил Томас. – Но одной честью эту схватку не выиграть. Необходимо также тактическое искусство, а кроме того, острое оружие, – он усмехнулся. – Хотя, возможно, больше пригодится длинная ложка.
– Чтобы отобедать с дьяволом?[5] – удивился Мэтью. – Неплохо сказано. А у тебя, Томас, есть такая длинная ложка? Ты поможешь мне сразиться с ними?
– Конечно, помогу, – сказал Питт, не раздумывая.
Почти сразу же он понял, какие опасности сулит это решение и какую тяжкую ответственность возлагает он на себя, но было уже поздно. Впрочем, даже если бы Томас не спешил отвечать и все тщательно взвесил, решение было бы то же самое. Единственное отличие было в том, что он мучился бы перед выбором, боролся со страхом, с пониманием огромной опасности и ничтожных шансов на успех. Но все это было бы пустой тратой времени, раз уж он все равно решился.
Мэтью наконец совсем расслабился и позволил себе откинуться на спинку кресла. Он улыбнулся. Лицо его немного разгладилось, с него исчезло выражение крайней усталости и обреченности. Он почти стал похож на того юношу, которого Питт знал в давние годы и с которым делил приключения и мечты, казавшиеся фантастическими – о путешествии по Амазонке, об открытии усыпальниц фараонов, – но, в сущности, бывшие по-детски наивными, исполненными благородных, взращенных с младенчества представлениями о том, что хорошо и что дурно. Воровство, насилие – вот страшнейшие из преступлений, которые они могли тогда вообразить. Они тогда не подозревали, что существуют коррупция, цинизм, манипуляции и предательство. С высоты нынешних лет те мальчики казались невообразимо наивными.
– Да, предупреждения были, – внезапно сказал Мэтью. – Теперь я это понимаю, хотя раньше ничего не замечал. Я был здесь, в Лондоне, когда это происходило, но каждый раз он не воспринимал их всерьез.
– Что именно произошло? – спросил Томас.
Десмонд поморщился.
– Ну, относительно первого я не могу быть вполне уверен. Как рассказывал отец, он ехал в подземке, или, точнее, собирался ехать. Он сошел по ступенькам на платформу и стал ждать поезда. – Мэтью внезапно запнулся и взглянул на Питта. – Ты когда-нибудь бывал там?
– Да, частенько…
Томас представил себе узкие переходы, длинные станции, где тоннели становились шире, чтобы дать место платформе, темные сводчатые потолки, вспыхивающие неровным светом газовые светильники, невероятный шум и лязг, с которыми поезд вырывался из черного жерла тоннеля на свет и останавливался. Двери распахивались, и из них вываливалась толпа людей. А другие, ожидавшие возможности занять их место, торопились внутрь, прежде чем закроются двери и похожее на червя приспособление вновь уползет в темноту.
– Тогда тебе не надо объяснять, какой там шум, как люди напирают и толкаются, – продолжал Мэтью. – Итак, отец стоял в первом ряду, когда услышал, что поезд подходит, и вдруг почувствовал сильное давление в спину. Его подтолкнули к самому краю платформы, так что он чуть не упал на рельсы, где неминуемо погиб бы. – Голос Мэтью снова зазвучал жестко и резко. – Но в тот самый момент, как поезд показался и стал приближаться к платформе, кто-то схватил его сзади и оттянул от края. Он обернулся поблагодарить того, кто пришел на помощь, но не мог распознать своего спасителя, а возможно, несостоявшегося убийцу. Все, казалось, думали только о том, чтобы успеть вскочить в поезд, никто не обращал на него ни малейшего внимания.
– Но он был уверен, что его сначала толкнули?
– Совершенно уверен. – Мэтью помолчал, ожидая, что Томас усомнится, но тот едва заметно кивнул.
Будь это кто другой, кто-нибудь, кого бы он знал хуже, Питт, возможно, и засомневался бы, но если только Артур Десмонд не изменился совершенно невероятным образом, он был неспособен заподозрить, что его преследуют. Он видел во всех прежде всего хорошее и продолжал так думать, пока его буквально не вынуждали переменить мнение, – и даже тогда бывал потрясен и опечален, но все же до последнего был готов признать ошибку и даже был бы счастлив ошибиться.
– А второе предупреждение?
– Это было связано с лошадью, – ответил Мэтью. – Но отец никогда не рассказывал мне подробности. – Он опять подался вперед, наморщив лоб. – Я узнал обо всем этом со слов грума, когда был дома. Отец ехал верхом по деревенской улице, когда внезапно навстречу галопом проскакал какой-то идиот, совершенно потерявший способность управлять лошадью. Он беспорядочно шарахался из стороны в сторону, словно безумный, с кнутом в руке, и едва не расплющил отца вместе с конем о каменную стену возле церкви. Он сильно стегнул отцову лошадь по голове, и, конечно, бедное животное испугалось и сбросило отца на землю. – Мэтью задержал дыхание, неотрывно глядя на Питта. – Конечно, это вполне могло быть случайностью: может быть, тот идиот был пьян или не в своем уме. Но отец думал иначе, и я, конечно, тоже.
