В панике Нагорный решает труп сокрыть и привозит его к кладбищу, где похоронены его родители; ему известно, что недалеко от могилы есть заброшенный бетонный колодец. В будний день там пустынно, он беспрепятственно перетаскивает тело жены из машины на кладбище и сбрасывает в колодец. А сам несется в аэропорт и хватает билет на ближайший рейс в Москву… Да, Лешки мне очень не хватало, я привыкла свои умозаключения проверять на нем. Так что к концу недели я поймала себя на том, что разговариваю вслух сама с собой.
К тому моменту, когда на пороге моего кабинета нарисовался Кораблев с загадочным выражением лица, я разложила все собранные факты по полочкам, пришла к выводу, что все так и было, и ломала голову над тем, где все это время скрывается Нагорный и как он собирается предъявить себя организованному преступному сообществу.
Однако Кораблев, как всегда, никакой ясности не внес, а только еще больше все запутал.
Он принес мне справку о состоянии валютного счета Нагорного. На момент исчезновения на счете лежало двести шестьдесят три тысячи долларов. К настоящему времени счет похудел на восемьдесят тысяч, деньги со счета снимали шесть раз: первый раз — спустя месяц после исчезновения Нагорного — двадцать тысяч; потом, с периодичностью раз в месяц, — три раза по пять тысяч; еще тридцать тысяч ушли со счета перед Новым годом, то есть месяц назад, и пятнадцать тысяч были сняты на следующий день после убийства Карасева.
Воистину это был день сюрпризов, теперь я таращилась уже на Кораблева.
— И кто, вы думаете, снимал эти бешеные бабки? — небрежно спросил Кораблев.
— Не иначе, как сам Нагорный, — пошутила я, но Кораблев кивнул.
— Правильно. По крайней мере, там, в банке, его собственноручные росписи. Я взял на себя смелость кой-кого из банка допросить, вы мне отдельное поручение напишите.
— И что тебе в банке сказали?
— Все не так просто, — Кораблев сделал значительное лицо. — Эти, прямо скажем, неслабые суммы забирали не из банка.
— А откуда?
— Из обменника.
— Не поняла.
— Вам прощаю, Мария Сергеевна, вы девушка малообеспеченная и некорыстная. Откуда вам знать, что обладатели кредитной карты могут снимать деньги со счета через обменники.
— Я никогда о таком не слышала.
— Вот я и говорю, следователь должен быть знаком со всеми сторонами жизни. А что у нас за следователи, которые знают только нищету, а благосостояния и не нюхали…
— Леня, я тебя умоляю! У нас полно следователей, которые про нищету давно забыли и купаются в благосостоянии. И потом, признайся, ты сам про обменники узнал только благодаря тому, что я послала тебя в банк.
— Признаюсь, — склонил голову Леня. — Продолжаю. Если у вас есть кредитная карта, вы можете прийти в пункт обмена валюты, вам заполнят такую зелененькую бумажку, как обычно при обмене, но на ту сумму, которую вы хотите с карты снять. Там, в обменнике, свяжутся с банком, проверят состояние счета, выдадут деньги, а копию этой зелененькой квитанции отправляют в банк, чтобы они эту сумму со счета списали.
— Но такие суммы!..
— Да, суммы серьезные. Когда первый раз деньги сняли, Нагорный позвонил управляющему в банк, и предупредил, что собирается снять еще около ста тысяч.
— Нагорный?
— По крайней мере, управляющий так считает. Он лично знаком с Нагорным, знает его голос и не сомневается, что тот звонил ему лично. О чем и расписался в протоколе, — Леня метнул передо мной на стол протокол допроса управляющего.
— Круто, — сказала я озадаченно. — Но ведь надо устанавливать, откуда звонили управляющему…
— Ну вы меня за лоха держите, — обиделся Кораблев. — А чем я целую неделю занимался, забросив личную жизнь? Вот справка. В банк звонили с мобильного телефона, который подключался накануне звонка, на один день, и больше ни разу не использовался.
— А кем подключался?
— Ну вот, так я и знал, вам еще скажи, кто подключал. Что б вы делали без Лени Кораблева… Вот справка.
На самом деле справок было две. В одной было написано, что телефон подключался Донцовой Евдокией Степановной, данные паспорта такие-то, в другой — что означенная Донцова почила в бозе за два года до подключения ею телефонного номера.
— Предупреждая ваши дурацкие вопросы, сообщаю, что Евдокия Степановна одинокой была. В родстве с Нагорным, Карасевым, Бородинским не состояла.
— А с Захаровым или Спиваком? — спросила я уже из хулиганства. Ленька хихикнул.
— А?.. — я не успела даже задать следующего вопроса, как получила от Леньки ответ:
— Звонок был из Калининского района, с набережной Невы. Там рядом станция, поэтому место звонка можно вычислить довольно точно. Вот справка.
— Из «Крестов», что ли? — опять пошутила я.
— Хорошо бы, — вздохнул Леня. — Я на всякий случай проверил, вот справка, но Нагорного на тот момент в тюрьме не было.
— Леня, — растроганно сказала я, вертя в руках справку из СИЗО № 47/1[7], — неужели ты думаешь, что если бы кто-то арестовал Нагорного, это осталось бы в тайне?
Кораблев покашлял и вытащил очередной пакет.
— Это копии квитанций из обменного пункта, я их изъял из банка. Управляющий утверждает, что на них собственноручная подпись Нагорного. Да, а вот это, — на свет явилась прозрачная папка с какими-то бумажками, — это я из ресторана изъял, из «Смарагда», чеки с подписями Нагорного. Официанты говорят, что он при них расписывался. Значит, исходим из того, что подписи достоверные. Я, чтобы не бегать лишний раз, постановление о выемке состряпал от вашего имени. Смотрите, похоже за вас расписался?
— Умора, — сказала я грустно, — изымаешь образцы подписей по поддельному постановлению.
— Не, если хотите, я сейчас все порву, — обиделся Кораблев. — Вы мне что, не доверяете?
— Вот так и Ермилов операм доверял.
— Ну вы сравнили! Кто я и кто эти двуличные!
— Может, они то же самое про тебя думают, а? С этого, Леня, все и начинается: я за правое дело, поэтому могу себе лишнее позволить. А они тоже за правое дело, убивца в кутузку упихивают. Тогда в чем правда, брат?
— Разница есть, — сказал насупившийся Кораблев. — Я бесплатно, а они за бабки. Ну что, ехать в ресторан, все переделывать?
— Ладно, оставь. Надо экспертизу проводить, — вздохнула я. — Вычислять, кто же расписывался на квитанциях в обменнике.
Вытащив из конверта квитанции, я сравнила подписи на них с чеками из ресторана. Нагорный расписывался весьма витиевато, с ходу подделать такую подпись — это надо быть графом Калиостро.
— А не мог тот, кто деньги получал, взять эту квитанцию в обменнике, унести, дать Нагорному расписаться и принести ее назад?
— Исключено. Квитанцию при вас заполняют.
— Как ты думаешь, Леня, может, Нагорного из-за этих денег и грохнули?
— Мария Сергеевна, — Кораблев посмотрел на меня сверху вниз, несмотря на то, что си дел, а я стояла над ним. — Вот увидите, никого не грохнули. Если некий персонаж так славно умеет расписываться за владельца счета, зачем ему растягивать удовольствие? Шваркнул весь счетец, и привет.
— Так тебе и выдадут в обменнике больше двухсот тысяч долларов. Там за неделю таких денег, наверное, не бывает.
— Вообще-то, Мария Сергеевна, нам и тридцати тысяч не выдадут. Это надо иметь хороших знакомых в обменнике.
— А ты не проверял, нет ли связи какой между обменником и нашими фигурантами?
— Ну, Мария Сергеевна! Конечно, Леня может все, но он не может все сразу!
— Да, пожалуй, не имея ничего в рукаве колоть сотрудников обменного пункта бесполезно, — подумала я вслух.
— Ну, в общем, я вам сведения добыл, а вы теперь думайте, — пробурчал Кораблев.
Но сразу приступить к размышлениям я не успела. Прибежала Зоя, объявила, что шеф при ехал из городской и срочно всех собирает.
— Маш, пойдешь к шефу, захвати Горчакова — Я же с ним не разговариваю.
— И ты тоже? — удивилась наша секретарша, пожирая глазами Кораблева. — Ленечка, может, ты ему скажешь?
— Скажу, — согласился Кораблев, изо всех сил жахнул кулаком в стену и заорал:
— Горчаков, к шефу, срочно!
У Горчакова в кабинете что-то тяжко рухнуло на пол. Надеюсь, что не Горчаков, подумала я. И, вылетев из кабинета, на полном ходу столкнулась с Лешкой, врезавшись носом ему в плечо.
На совещание к шефу мы прибыли, держась за больные места: я прикрывала ладонью распухший нос, а Горчаков потирал левую руку. Мы с ним сели по разные стороны стола и отвернулись друг от друга.
Когда все собрались, шеф обвел всех тяжелым взглядом, вздохнул, и у меня заныло сердце. Сейчас скажет, что уходит на пенсию, вдруг подумала я, и поняла, что без Владимира Ивановича никакого следствия не будет. Что делать? Сбоку шумно задышал Горчаков, наверное, подумав о том же самом.
— Ну что, — начал наш прокурор, ни на кого не глядя. А обычно он ухитрялся смотреть всем сразу в глаза. — Вы ведь знаете, что прокуратура реформируется? Грядет новое сокращение, которое затронет основы. Не буду вас томить, скажу…
