Тоскливо, явно не в первый раз, старуха сказала:
– Ну чего маешься, зайди поешь.
– Спасибо, я сыт.
– Цельный день не ел и сыт. Чайку попей. – И, не ожидая ответа, продолжала: – Вот служба у человека. Это же за какие деньги так уродоваться можно? Я же тебе сказала: не жди. Они за полночь придут, за полночь.
– Так ведь двадцатого они в десять пришли? – тоже не в первый раз спросил Боря.
– И тогдась за полночь. Шалапуты.
– А машина стояла?
– Как тебя вижу.
– Так она в десять здесь стояла.
– Чтоб тебя! – Старуха захлопнула окно.
И тут же за углом раздался дробный стук каблуков, шаги, голоса. В переулок вышли парень и девушка.
– Здравствуйте. – Боря преградил им дорогу, предъявил удостоверение, взглянул на часы, было ровно десять.
– Сознавайтесь, вам послабление будет! – Старуха высунулась из окна. – Я так все видела! Все!
Боря взял девушку и парня под руки и пошел с ними по переулку. Старуха вытягивала жилистую шею, услышать ничего не могла. Она хлопнула рамой и погасила свет.
В переулке было тихо, лишь шаги и приглушенные голоса.
– Мы видели его в спину. Он вышел из машины и быстро свернул за угол. Спортивный мужик, крепкий, – сказал парень.
– Светлый пиджак с двумя шлицами, – добавила девушка.
– Что? – не понял Боря.
– С двумя разрезами, – пояснила девушка.
– В лицо не видели?
– Так сзади…
– Нет, – перебила девушка. – Он повернулся, посмотрел на нас. Вроде приостановился, потом свернул.
– Так узнаете? – спросил Боря.
Парень с девушкой переглянулись и отрицательно покачали головами.
– Но он вас видел.
– Конечно, – ответила девушка.
– Голубые «Жигули», номер не запомнили. – Боря сделал пометку в блокноте.
– «Трешка», – сказал парень.
– Да! – вспомнила девушка. – За стеклом такая смешная белая обезьянка болталась.
– Спасибо вам большое. – Боря пожал молодым людям руки. – Значит, договорились: завтра к десяти в прокуратуру, восьмой кабинет.
Серов, следователь и Гуров выслушали Борю, отпустили домой, остались втроем. Молчали. Каждый понимал: с одной стороны, день прошел очень успешно, с другой– не только прямых, но и косвенных доказательств добыть не удалось.
– Надо исходить не из того, что плохо, а из того, что у нас хорошо, – сказал Серов. – Вчера мы не знали убийцу, сегодня знаем.
– Лично я ничего не знаю, – возразил следователь. – Есть версия и стечение некоторых обстоятельств. У меня нет оснований задерживать Усольцева хотя бы и на семьдесят два часа. Я могу его вызвать в прокуратуру и передопросить. Какой вопрос я ему задам? Куда вы выходили из ресторана? И он, слабонервный, начнет рвать на себе рубашку, рыдать и каяться?
Как обычно, около четырех утра он проснулся. К щеке прилипла влажная подушка, он перевернул ее, лег на спину, вытер приготовленным с вечера полотенцем лицо, скинул одеяло, взглянул на уже серое окно.
Голова была ясная, еще не знобило, не корежило, похмелье наступало значительно позже. В тысячу какой-то раз он решил, что именно сегодня завяжет.
«Паше сейчас еще хуже, – подумал он. – Не пьет, рекорды, слава, ордена… Тюрьма. Я из своей камеры выберусь сегодня. Когда выскочишь ты, главное, кем ты в тот день будешь?»
Он поднялся, живот вывалился, еще год назад брюхо раздражало, сейчас привык, и, шлепая по прохладному линолеуму, прошел в кухню. У настоящего профессионала инструмент на месте – он вынул из холодильника бутылку кефира, из шкафчика валерьянку и элениум, все выпил и вернулся к койке. Перед тем как лечь, он расправил простыню, открыл форточку, задернул плотные шторы, чтобы день не ворвался, не разбудил. Лежа на спине, расслабившись, он ждал сон, стараясь разогнать мысли – даже приятные, например о Паше Астахове, который сейчас…
Сережа Усольцев родился в Городе, рос единственным и ненаглядным в здоровой интеллигентной семье. Мама – зубной врач, папа – в НИИ, сегодня кандидат наук, старший научный… Семья жила обеспеченно, любили принимать гостей, дом слыл хлебосольным, пользовался уважением. Водкой в доме не баловались, в пятницу и субботу к столу подавался бабушкин графинчик, ну, в праздники – как у людей, как положено.
Сережа однажды попробовал – не понравилось, он рос трезвенником. Увлекся спортом. Начинал он у Анатолия Петровича Кепко. Смешная фамилия вызывала у Сережи улыбку. Очень скоро улыбка пропала, тренер оказался мужиком серьезным. Начал Сережа с короткого спринта и прыжков в длину, но через год, когда уже и разрядником стал, тренер предложил ему пробежать полный круг, то есть четыреста метров. Результаты, как говорится, поперли.
Сережа окончил школу, поступил в педагогический, бежал четыреста за пятьдесят с десятыми, стал перворазрядником. В Городе Сережу уже знали, начали прогнозировать, какой результат при таких темпах роста он покажет через пару лет.
Пашка Астахов, пацан, бегал где-то рядом, Сережа его даже не замечал – он уже выполнил норматив кандидата в мастера спорта.
Прошло еще два года. Сергею исполнилось двадцать три, Павлу – девятнадцать, оба были кандидатами, оба тренировались у Краева. Тогда и произошло первое столкновение. Тренировались, бегали голова в голову, но неожиданно на первенстве области Павел опередил Сергея на целую секунду, стал мастером спорта и уехал на первенство России.
Анатолий Петрович Кепко обнял тогда Сергея за плечи и сказал:
– Он убежал от тебя, и ты его никогда не догонишь. Не расстраивайся, парень, у каждого из нас своя высота, потолок, который никакой работой не прошибешь.
Астахов улетал и возвращался, снова улетал. Через год вернулся весь в золоте.
– Проведать родное гнездо, – сказал кто-то. – Завтра эту золотую птичку мы будем наблюдать только по телевизору.
«Кто-то» ошибся, золото Астахова тяжелело, появились правительственные награды, а он всегда возвращался.
Молодежь подпирала Сергея, обгоняла, он уже не попадал даже в сборную области. Астахов бегал за горизонтом. Усольцев почему-то винил в своих неудачах именно Астахова, именно его, первого, который отбросил его назад.
Сергей благополучно окончил институт, начал работать в спорткомитете, выступать перестал. Кому интересно с завистью, глотая желчь, смотреть в удаляющиеся спины?
Однажды, вернувшись с работы домой, Сергей застал отца у телевизора.
– Сережа! – позвал отец. – Смотри, наш-то Пашка что делает? Опять первый! Нет, не обеднела Россия талантами!
Спортивная передача кончилась, отец подошел к буфету, достал графинчик.
– Тебе не предлагаю, – отец налил рюмку. – Ты у нас мусульманин. – Он выпил, сочно хрустнул яблоком.
– По рождению я христианин. – Сергей внешне спокойно достал стакан. – За победу земляка не грех и крещение принять.
Отец смотрел недоверчиво, но с одобрением. Сергей наполнил стакан, выпил залпом, тоже закусил яблочком и сел ужинать, рассказывал о работе, загнул пару анекдотов. Выйдя из-за стола, отец внимательно взглянул на совершенно трезвого сына, хлопнул по плечу, сказал:
– Молодец! Настоящий русский мужик! – и пошел в кабинет работать.
Природа мудра, нам не дано заглянуть в свое завтра, иначе жизнь человеческая превратилась бы в пустую затею. Отец подтолкнул сына к пропасти и, увидев, как сын шагнул, похвалил. Кто сказал, что «настоящий русский мужик» должен, не хмелея, выпивать стакан водки?
И отцу и сыну лучше бы себе по руке оторвать, которыми они наливали, легче бы жилось на свете. Но они завтрашнего дня не знали. А когда этот день пришел, то сын во всем обвинил Павла Астахова, а отец вообще ничего не понял, а уж себя виновным не считал ни в коем разе.
Наступило завтра и послезавтра…
Всего через год уже пришлось Сергею среди своих приятелей искать врача-нарколога. Тот внимательно выслушал, дал какую-то коробку с карточками, на которых были написаны вопросы, предложил разложить налево, направо, по принципу «да» или «нет». Они еще долго беседовали. В заключение врач сказал:
– Сережа, должен тебя огорчить, но у тебя открытая алкогольная тропность. Ты выслушай, не горячись. Существует, к сожалению, масса заболеваний. Почему-то одни из них считаются благородными, другие – постыдными. К примеру, слабые легкие – в старину говорили «чахотка» – болезнь благородная. Сифилис, алкоголизм – постыдны. Глупости и предрассудки, любая болезнь – беда.
– Откуда тропность-то? – усмехнулся Усольцев. – Отец в конце недели да по праздникам двести-триста граммов максимум. Я его в жизни пьяным не видел.
– Случается, что человек очень быстро приучает себя к алкоголю и спивается, доводит себя до состояния полной зависимости от стакана.
– Как у меня? Это я зависимый?
– Ты пришел совета просить или учить? – Друг-доктор повысил голос. – Сиди, слушай, мотай на ус, если не хочешь закончить жизнь в психушке. До двадцати четырех ты в рот не брал, тяги не имел, а в двадцать пять, по твоему выражению, каждый день и прерваться не в состоянии. Так?
