Впрочем, ее все рано убьют. Она слишком глубоко забралась в эту историю, слишком многое узнала, чтобы остаться живой. А жаль. Очень жаль, когда умирает пусть глупый, но неплохой человек. «Лишь бы только не мне пришлось ее кончать, – подумал Рахат. – Лишь бы кому другому».
Он подбросил в костер очередную порцию хвороста и вдруг замер – свет пламени вырвал из темноты острую, заросшую желто-серой шерстью морду. Волк стоял в двадцати шагах от костра, оскаленные клыки блестели, глаза светились зеленоватым светом. Чуть позади стоял второй волк, крупнее первого, с массивной грудью и мощными короткими лапами. Видно, животные так голодны, что, не побоявшись света, решились напасть на человека.
Рахат очнулся от глубокой задумчивости, подскочил на месте. Пальцы сжали рукоятку пистолета. Четыре выстрела ударили без остановки, один за другим. Первый волк, подпрыгнув на месте, завыл, развернулся и упал на землю. Второй мгновенно исчез в темноте. Садыков послал ему вслед еще две пули. И тут увидел лицо Джейн, бледное от страха.
– Развелось вас, сволочей! – заорал он. – Проклятое отродье!..
Джейн присела к костру, протянула руку к пламени и сказала:
– Давайте пистолет. Я буду дежурить.
Рахат не стал спорить. Он улегся на земле, накрылся одеялом и тут же уснул.
Капитан Урузбеков постучал в ворота дома Фарада Гусейнова, старейшины рода. Открыл молодой человек, внук хозяина. Кажется, сам Гусейнов не мог вспомнить, сколько у него жен, детей, внуков и правнуков. Молодой человек провел гостя через старый сад, через заросли дикой вишни и кипарисов туда, где в тени деревьев стояла летняя юрта Гусейнова.
Капитан разулся, откинув полог, вошел внутрь, воздал славу всевышнему и низко поклонился Гусейнову. Тот сидел на пятнадцати коврах, сложенных один на другой. В светлой летней рубахе с открытым воротом на завязках, обнажавшим шею и чудовищный шрам, проходящий через нее от подбородка до левой ключицы, хозяин поприветствовал гостя и проскрипел, чтобы тот садился напротив него. Потом сделал знак двум юным женам выйти из юрты.
Фарад своими руками налил гостю пиалу чая и разломил лепешку. Урузбеков занял то место, на которое ему указали, и, как принято, завел пустой разговор о политике и погоде. Так полагается среди уважаемых людей: серьезная беседа требует вступления, разминки. Осушив вторую пиалу, Гусейнов потеребил жидкую седую бороду и спросил, что делается в поселке. Старик не задавал вопросов, если не знал на них ответы.
– Молва идет, будто поймали нехорошего человека, – проскрипел он. – Какой-то приезжий ветеринар пытался надругаться над ребенком.
– Было такое дело.
Помолчав минуту, Гусейнов сказал, что люди болтают, будто ветеринар невиновен, что того мальчишку он и пальцем не тронул. А милиция наехала на беднягу просто потому, что капитану Урузбекову физиономия приезжего человека не понравилась, а машина «Жигули», наоборот, очень даже приглянулась.
Капитан с раздражением подумал, что эта старая сволочь Гусейнов хочет стать богом для сельчан. Присвоил себе право карать и миловать только потому, что он старейшина влиятельного рода. И еще самый богатый человек, который купит и перекупит всю милицию и начальство из района.
– Скажи: это правда или нет? – продолжал старик. – Виновен этот ветеринар или… ты допустил ошибку? Если так, обещаю: с твоей головы волос не упадет. Но человека придется отпустить.
Урузбекова так и подмывало сказать, что вся доказательная база уголовного дела – это рассказ местного ханыги, бывшего почтальона, давно пропившего совесть. Но вместо этого капитан с достоинством пересказал историю ветеринара так, как она изложена в милицейских протоколах. Добавил, что преступник задержан толпой разгневанных сельчан, которые убили бы извращенца, не вмешайся милиция. Потом открыл портфель и похлопал ладонью по толстой папке с исписанными бланками протоколов.
– Похоже, мы поймали не просто совратителя детей. На этот раз взяли опасного бандита и убийцу.
Он не смог скрыть торжества, когда вытащил на свет божий главный козырь – вторую, совсем тощую папку, хранившую в себе всего три листка. Небольшие фотографии человека, отдаленно напоминавшего Радченко, краткую листовку, где людей, опознавших преступника по фотографии, просят немедленно обращаться в местные отделения милиции. На третьем листке краткое описание злодеяния, совершенного в гостинице «Баскунчак». Гусейнов быстро пробежал глазами строчки, в свои семьдесят три года он читал без очков.
– Только тут он с волосами, а после убийства в гостинице побрился налысо, – пояснил Урузбеков. – Ориентировку на этого бандита доставил из района мой человек. Ветеринар убил вахтера гостиницы, чтобы пошуровать в номерах постояльцев. Если копнуть глубже, на нем еще десяток убийств.
– И чего они там в районе думают? – покачал головой старик.
– Через два дня пришлют машину и конвой. Ветеринара от нас забирают. С ним прокуратура будет работать. А эти два дня мне отвели на доследование, чтобы я закрепил показание задержанного на месте преступления, то бишь в магазине.
– Люди не поймут, если совратителя детей заберет прокуратура. Люди скажут: этот ветеринар откупился от правосудия. Поэтому большая просьба к тебе: сделай так, чтобы народ воздал должное негодяю. Ну, объяснять не стану, сам все понимаешь. Пусть эти чины из прокуратуры забирают себе этого пса. Только мертвого.
– Конечно, – живо кивнул Урузбеков. – Это в высшей степени справедливо. И честно.
– А тебе будет хороший бакшиш. Машину себе оставь, и люди «спасибо» скажут. Когда лучше все устроить? Может быть, прямо в магазине и… Там, на месте…
– В магазине нельзя. Там протокол надо составить. Есть другой вариант. Завтра вечером, ровно в десять, пусть ваши ребята, то есть разгневанные жители поселка, подходят к отделению милиции. Я предупрежу дежурного, чтобы он не очень брыкался, отдал ключи от камеры, а сам посидел в оружейной комнате. Когда все будет кончено – ну, скажем, часам к одиннадцати, – я подойду. Вызову фельдшера, чтобы зарегистрировать факт смерти, и составлю протокол: граждане, не установленные следствием, ворвались в изолятор временного содержания, учинили расправу… И так далее.
– Хорошо. Значит, ровно в десять?
Капитан кивнул, воздал хвалу всевышнему и хозяину дома, засунул папку в портфель и поднялся.
– Да, вот еще, – вспомнил он. – Там в камере сидит конокрад. А с конокрадами у нас народ никогда не церемонился. Вот и его хорошо бы тоже…
Кирим вышел на улицу, сел в служебный «уазик» и засмотрелся на дома с плоскими крышами. Отсюда с холма потрясающий вид на поселок, раскинувшийся внизу. Он подумал, что сказал Гусейнову все, что хотел сказать, и услышал все, что хотел услышать. Теперь дело, можно сказать, сделано.
Джейн позвонила отцу в двенадцать ночи. В Чикаго было три часа дня, Билл только пообедал и пребывал в благодушном настроении. Джейн попросила в понедельник выписать на имя ее жениха Майкла Уилкиста банковский чек на полмиллиона долларов. Деньги она обещала вернуть в течение трех-четырех месяцев. У нее есть кое-какие накопления, кроме того, она планирует продать дом и перебраться в квартиру. А через полгода Майкл закруглит свои дела и все ей выплатит до последнего цента.
– Это в каком смысле перебраться в квартиру? – возмущенно перебил ее Билл. – Недавно ты говорила, что Майкл переедет в Чикаго и вам нужен дом попросторнее.
– Мое замужество под вопросом. – Джейн старалась говорить спокойно. – Поэтому с просторным домом все откладывается. На неопределенную перспективу.
– Что случилось, Джейн?
– Я не могу ответить по телефону. Поговорим, когда вернусь.
– Мы поговорим сейчас. – Билл усмехнулся в седые усы. – Ты хочешь, чтобы я отвалил кучу денег твоему Майклу просто под твое честное слово?
Это был долгий и неприятный разговор, который закончился слезами. Старик был не склонен к сантиментам, говорил жестко, но его вопросы остались без ответа.
– Трудно с тобой, – сказал под конец он. – Ты не умеешь уступать даже тогда, когда уступить надо. Да, это моя черта, мой характер… Тебе кажется, что ты умная, что умеешь принимать взвешенные правильные решения. Но тебе не хватает способности находить компромисс с людьми. Пусть твой приятель приходит в мой офис во вторник. Чек будет готов.
Джейн положила трубку, приняла таблетку валиума и попробовала уснуть. Сон никак не шел, и забылась она только под утро. На следующий день проснулась разбитая, с запавшими воспаленными глазами. Позвонила Майклу, рассказала о том, что отец готов помочь. Его голос звучал тускло:
– Я до последнего надеялся, что все решится другим способом. Ну и на том спасибо. Может быть, увидимся сегодня?
