Гуров не выдержал.
– Я в Сицилии не бывал. Убили свидетеля непосредственно под вашим носом. Именно вы оставили Артеменко одного.
– Работай, Ашот Нестерович, мне здесь делать нечего. – Леднев взял портфель. – И не привлекай, пожалуйста, к работе людей посторонних.
Гурову было не смешно, но рассмеялся он искренне.
– Посторонний интересуется, некто Лебедев Юрий Петрович вам не нужен?
Леднев словно не слышал, пожал следователю руку и вышел.
– Ты не поверишь, Лев Иванович, но Игорь – отличный мужик и великолепный работник, – сказал следователь. – Выдохся он вконец. Признался, что вторую неделю почти не спит. Нервное истощение.
– В стране обновление идет, перестройка, а мы истощенные, нервные, друг на друга бросаемся.
– Взвод перестроить легко: подал команду и порядок, – ответил следователь. – Лебедев у тебя? Сейчас группа приедет, начнем работать, и я к нему пройду. Тебе не надо его видеть, позже меня просветишь, что к чему.
– Спасибо.
– Это тебе спасибо. И запомни, Леднев отличный мужик.
– Непременно зайду к нему на чашку чая. – В дверях Гуров столкнулся с экспертом и врачом.
– Охранять людей – одно, стеречь – совсем другое! – говорил Кружнев расхаживая по номеру. Увидев вошедшего Гурова, указал на него пальцем. – Вот подполковник людей ловит. Тоже благородная профессия.
Сержант не ответил, посторонился, пропуская Гурова, затем вышел из номера.
– Леонид Тимофеевич, ловят бабочек, преступников задерживают. Вижу, настроение у вас значительно улучшилось.
– Я лишь человек, Лев Иванович, значит, существо настроенческое, – ответил Кружнев. – Вы меня недавно напугали, я и сник, страх прошел – я возник, словно феникс.
– Признаться решили? Одобряю. И нам легче, и вам легче, и суду проще.
– Я бы с радостью, да признаваться не в чем! – Кружнев смеялся.
Гуров видел, что смеется он ненатужно, естественно. Весело человеку, он и смеется. С чего он так развеселился, что могло за час измениться?
Гуров сел к столу, позвонил в отдел милиции. Согласно договоренности, Таня ждала его звонка.
– Старший лейтенант Бондарчук, – ответила Таня.
– Очень приятно. Гуров. Я читал ваш рапорт, толково работаете, молодец. Иванову нужно доставить к следователю и официально допросить.
– Хорошо, Лев Иванович.
– Следователь сейчас занят. Вы пока девушку найдите, пригласите к себе, – Гуров взглянул на часы, – к девятнадцати.
– Хорошо, Лев Иванович, вы приедете?
– Спасибо, до свидания. – Гуров положил трубку.
– Голова не болит? – спросил Кружнев, достал из шкафа костюм, начал переодеваться.
Гуров подошел к окну и увидел, что от гостиницы уходит Лебедев. Он шел неторопливо, степенно не оглядываясь.
– Недолго музыка играла, – сказал Гуров.
– Проголодался, иду кушать. – Кружнев поправил галстук, взял со стола ключ с щербатой деревянной «грушей», открыл дверь. – Что, Лев Иванович, может, выпьем по стаканчику красненького?
Находившийся в коридоре сержант взглянул вопросительно.
– Пойдемте со мной, – сказал ему Гуров.
– Вы его отпустили?
– Отвечу тебе избитым афоризмом. – Гуров вздохнул. – Либо закон есть, либо его нет. Третьего не дано. Ты когда в последний раз ел?
– Недавно. Товарищ майор подменил меня, я пообедал в буфете.
– Хорошо. Ты здесь больше не нужен, иди в отдел.
У гостиницы было многолюдно.
– Лев Иванович!
Гуров увидел Таню и Катю Иванову.
– Товарищ подполковник, Иванова отказывается явиться к следователю, – сказала Таня.
– Являются черти во сне! – Иванова смотрела вызывающе. – Приглашают чай пить, лучше на рюмку водки. В милицию вызывают в установленном законом порядке.
«Правильно выражаешься, – подумал Гуров. – Кто тебя этим выражениям научил?»
Но так как вслух Гуров этого не сказал, Иванова еще больше осмелела.
– Поняла, подруга?
– Екатерина, мы же с тобой обо всем договорились…
– Я лично передоговорилась! – Иванова явно нервничала, но Гуров молчал, и горничная продолжала: – Татьяна, я обыкновенная баба. Одинокая и с дитем, потому злая. Не желает Ленька жениться, я со зла его оговорила. Теперь мне совестно стало. С тобой один разговор, бабьи сплетни, следователю под протокол я врать не стану. Так что и не вызывайте, не трожьте меня. Ночью, когда машину угнали, Леонид у меня был, мы с ним любовью занимались. Он до утра никуда не выходил. Вот и весь сказ!
– Не понимаю, – сказала Таня, глядя вслед удаляющейся подруге. – Здесь что-то не так.
– Здесь все как надо, Таня, – ответил Гуров. – Они нас оперативнее, и методы их порой действеннее.
– Не понимаю, – растерялась Таня.
– Случается, извини. – Гуров поклонился и пошел назад в гостиницу.
У следователя прокуратуры работы было немного, осмотр места происшествия, несколько коротких формальных допросов. Эксперт установил, что в изъятом у Артеменко шкалике с коньяком находился яд, но данный факт уже значения не имел. Предположение, что Артеменко отравился сам, отпадало. У него был разорван ворот рубашки, имелся свежий кровоподтек на голени правой ноги и вырван клок волос. Можно было почти с полной уверенностью сказать, что преступник напал сзади, одной рукой схватил Артеменко за волосы, ногой подсек его и второй рукой вложил в рот капсулу с ядом. Возможно, последовательность действий была несколько иная, но факт насильственной смерти сомнения не вызывал.
Лебедев и Кружнев в тот момент находились под охраной, Зинич, что не вызывало никаких сомнений, был в санатории. Следователь, закончив оформление документов, все пытался поговорить с Гуровым, который вел себя странно, непрестанно зевал, со всем, что ему говорили, соглашался, смотрел все время куда-то в сторону, в общем, недвусмысленно давал понять, что все ему изрядно надоели и он просит оставить его в покое.
– Ты уезжаешь? – спросил следователь, в третий раз зайдя в номер к Гурову.
– В данный момент я лежу, извини, – Гуров вытянулся на кровати, заложил руки за голову. – Очень люблю бездельничать. Многие люди, оказавшись одни, скучают, ищут компании, придумывают развлечения, мне же интересно со Львом Ивановичем Гуровым. Он мне чего-то говорит, я ему возражаю, мы долго спорим, пока не заснем.
– Я не уйду. – Следователь положил свой портфель на стол, развалился в кресле, вытянув ноги, и вздохнул. – Понимаешь, дорогой.
– Стоп! – резко перебил Гуров. – В виде личного одолжения не называй меня «дорогой». Мой начальник любит употреблять слово «коллега».
– Хорошо, коллега, не знаю, как начать.
– Не начинай, – снова перебил Гуров. – Если можешь молчать, всегда надо молчать.
– И молчать не могу. Я не хочу, чтобы ты плохо о нас думал. Я никого не оправдываю, я просто хочу, чтобы ты понял.
– Я понимаю, жизнь сложна, и его кто-то на чем-то взял за горло. – Гуров не назвал имени, не смог произнести. – Предатели во все времена пытались оправдаться, но оставались предателями.
– Выслушай меня.
– Зачем?
– Хочу, чтобы ты понял и стал добрым.
– Я добрый.
– Нет, коллега. Ты не добрый. И я тебе это говорю безотносительно к происшедшему.
– Что понимать? Я все знаю. Кроме меня, только один человек держал в руках все нити дела, и он их все перерубил. Меня не интересует, как заставили Отари Антадзе стать предателем. Он предал тебя, меня, людей, дело, которому служил. Во все времена любовь оправдывала все, но Андрей Бульба – предатель, и никакая страсть к паненке его не оправдала. Его осудил великий писатель и убил руками отца. И если бы я мог доказать вину Антадзе, то привел бы мерзавца в наручниках к тебе в кабинет.
Гуров сел и посмотрел на следователя с неприязнью.
– И если бы ты, человек, все пытающийся понять, начал в следствии крутить и путать, я бы обратился в Прокуратуру СССР и посадил бы в тюрьму и тебя. Да, я недобрый.
– Плохо. Причем плохо в первую очередь для тебя. – Следователь посмотрел на часы. – Ты можешь несколько минут меня не перебивать?
– Мне нужен билет на первый утренний рейс, – Гуров снова лег.
– Ты, наверное, любишь футбол, – начал следователь, – и не удивляешься, что люди гоняют мяч ногами, хотя схватить его руками удобнее. Ты понимаешь, люди договорились, и руками мяч не трогают. Тебя это не удивляет и не раздражает, ты даже с интересом смотришь, как у них порой ловко получается. Человек может привыкнуть к самому несуразному, даже преступному, если он знает, что таковы правила, люди так договорились. Здесь десятилетиями играли по определенным правилам. Человек ценился по занимаемой должности и насколько точно он соблюдал установленные правила. Я соблюдал, – следователь кивнул. – И ты соблюдал, но об этом позже, у нас нет понятия «взятка», есть слово «отблагодарить». Каждый хочет жить хорошо, живи и дай жить другому. В общем, как мы здесь жили, ты знаешь. Люди привыкли, всосали с молоком матери, что проситель не приходит с пустыми руками. Миллионы, миллиарды рублей к нам привозят со всех концов страны, деньги оседают и обесцениваются. Короче, Отари Антадзе был честным человеком, жил честно, выполнял свой долг, такие тоже были нужны, он не нарушал установленные правила. Но иногда, редко, ему говорили не надо, и он отступал, понимая: если его заменят, что сделать очень просто, людям станет хуже. Однажды весной объявили, что старые правила отменили и надо жить по новым. Отари все происходящее касалось мало, уголовники никому не нужны, они мешают жить и старым, и новым. Еще короче, человек, который сейчас сидит и ждет суда, борется за жизнь.
