— Будет, как я сказал, — изрек Мальм. — Хватит с нас многообразия вариантов и личного героизма. Эти ребята специально натренированы для подобных случаев. У них по меньшей мере девяносто шансов против десяти. А перспектива остаться целым и невредимым составляет почти все сто. И чтоб я больше не слышал никаких обывательских возражений и предложений. Ясно?
— Ясно, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Хайль Гитлер!
Мальм дернулся, словно его прошило электрическим током.
— Это я тебе припомню, — сказал он. — Можешь не сомневаться.
Даже остальные поглядели на Ларссона с укоризной, а Рённ, стоявший ближе всех, вполголоса сказал:
— Ну и глупость ты сморозил, Гюнвальд!
— Ты так думаешь? — сухо спросил Ларссон.
И вот спокойно и методично приступили к решающей операции. Машина с мегафоном проехала через территорию больницы почти в пределах видимости для человека на крыше. Не совсем, а именно почти. Повернулся рупор, и громовой голос Мальма обрушился на осажденный дом. Он сказал слово в слово то, чего и следовало от него ожидать:
— Алло, алло! Говорит главный инспектор Мальм. Я вас не знаю, господин Эриксон, а вы не знаете меня. Но даю вам слово профессионала, что для вас игра закончена. Вы окружены со всех сторон, а наши ресурсы неисчерпаемы. Однако мы не хотим применять насилие в большей мере, чем того требуют обстоятельства, особенно при мысли о невинных женщинах, детях и других гражданских лицах, которые находятся в опасной зоне. Вы натворили уже достаточно бед, господин Эриксон, даже более чем достаточно. Даю вам десять минут для добровольной сдачи. Как человек чести. Я призываю вас: ради себя самого проявите понимание и примите наши условия.
Звучало здорово.
Но ответа не последовало. Ни слов, ни выстрела.
— Не исключено, что он опередил события, — сказал Мальм Мартину Беку.
Да, очевидно, речь была недостаточно убедительной.
Ровно через десять минут в воздух взмыли вертолеты.
Они описывали огромные круги сперва на большой высоте, потом устремились к крыше с двумя квартирами-студиями и балконами.
Одновременно со всех сторон начали забрасывать крышу и верхние квартиры гранатами со слезоточивым газом. Часть из них, пробив окна, залетела в квартиры, но большинство упало на крышу и балкончики.
Гюнвальд Ларссон занимал, пожалуй, самую выгодную позицию для того, чтобы наблюдать за всеми перипетиями. Он поднялся на крышу издательства «Боньерс» и спрятался за парапетом. Когда начали разрываться слезоточивые бомбы и ядовитые облака дыма расползлись по крыше, он выпрямился и поднес к глазам полевой бинокль.
Вертолеты безукоризненно осуществляли операцию «Клещи». Один шел несколько впереди второго, как и было задумано.
Машина зависла над южной частью крыши, откинулся плексигласовый козырек, и оттуда начали спускать десантника. Это был рыжеволосый Аксельсон, и выглядел он в своих доспехах и с автоматом в руках просто устрашающе. Газовые гранаты торчали у него за поясом.
За полметра до крыши он поднял с лица забрало и принялся натягивать противогаз. Он спускался все ниже и ниже и держал автомат наизготовку, уперев приклад в локтевой сгиб правой руки.
Сейчас, по всем расчетам, Эриксон, если только это он, должен был, шатаясь, выйти из газового облака и бросить оружие.
Когда между ногами рыжего симпатичного Аксельсона и крышей оставалось двадцать сантиметров, прозвучал одинокий выстрел.
Несмотря на значительное расстояние, Гюнвальд Ларссон мог разглядеть все в подробностях. Он видел, как тело дернулось и обмякло, видел даже пулевое отверстие между глазами.
Вертолет взмыл кверху, несколько секунд висел неподвижно, потом улетел — он летел над крышей, над больницей с мертвым полицейским, раскачивающимся на стропах. Автомат так и висел на ремнях, а ноги и руки мертвого бессильно болтались на ветру.
Противогаз он так и не натянул до конца.
Гюнвальду Ларссону первый раз за все время удалось мельком увидеть человека на крыше. Длинная фигура в плаще быстро переменила место подле трубы. Оружия Ларссон увидеть не мог, но зато увидел, что на человеке противогаз.
Второй вертолет, осуществляющий часть операции «Клещи» с севера, некоторое время повисел над крышей, подняв плексигласовый козырек. Десантник номер два изготовился к прыжку. И тут протарахтела пулеметная очередь. Человек на крыше явно взялся за свой «джонсон» и сделал меньше чем за минуту добрую сотню выстрелов. Его самого не было видно, но расстояние было таким ничтожным, что каждый выстрел неминуемо должен был поразить цель.
Вертолет полетел прочь в сторону Ваза-парка, качаясь и теряя высоту. Над крышей истменовского института он прошел буквально в нескольких сантиметрах, снова пытался выровняться, уже неуправляемый, еще какое-то время двигался горизонтально, потом с грохотом рухнул посреди парка и остался лежать на боку, как подстреленная ворона.
Первый вертолет вернулся к исходной точке с телом мертвого полицейского на стропах. Он приземлился на территории газового завода. Тело Аксельсона ударилось о землю, и вертолет протащил его еще несколько метров по земле.
Мотор смолк.
Тут в игру вмешалась бессмысленная жажда мести. Сотни всевозможных видов оружия открыли огонь по крепости на Далагатан. Никто из стрелков не знал, куда стреляет, и ни одна из пуль не попала в цель.
Только с церкви Густава Вазы и с крыши издательства «Боньерс» не стрелял никто.
Через несколько минут огонь начал ослабевать и наконец смолк.
Трудно было рассчитывать, что хоть одна пуля попадет в Эриксона (если считать, что это был он).
Ставка главнокомандующего была на редкость уютным деревянным домиком желтого цвета с черной плоской крышей, открытой лоджией и высоким дымоуловителем над трубой.
Даже спустя двадцать минут после неудавшейся высадки десанта большинство собравшихся еще не оправилось от шока.
— Он сбил вертолет, — задумчиво изрек Мальм, вероятно, уже в десятый раз.
— А, значит, до тебя тоже дошло, — сказал Гюнвальд Ларссон, только что вернувшийся со своего наблюдательного пункта.
— Я потребую прислать войска, — сказал Мальм.
— Да? — удивился Колльберг.
— Да, — ответил Мальм. — Это единственная возможность.
«Ну ясно, единственная возможность, не потеряв окончательно лицо, переложить ответственность на других, — подумал Колльберг. — Чем тут помогут войска?»
— Чем тут помогут войска? — спросил Мартин Бек.
— Пусть разбомбят дом, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Подвергнут весь квадрат артиллерийскому обстрелу. Или…
Мартин Бек поднял на него глаза:
— Что или?
— Сбросят парашютный десант. Не обязательно даже людей. Можно спустить на парашютах дюжину полицейских собак.
— Совершенно неуместные шутки, — сказал Мартин Бек.
Гюнвальд Ларссон промолчал. Зато неожиданно подал голос Рённ, который Бог весть из каких соображений именно сейчас углубился в свои записи.
— А Эриксону как раз сегодня исполнилось тридцать шесть лет.
— Более чем странный способ отмечать день рождения, — отозвался Ларссон. — Постойте-ка, а если выстроить на улице полицейский оркестр, и пусть они сыграют «С днем рожденья поздравляем». Ему, пожалуй, будет приятно. А потом спустим на крышу отравленный торт с тридцатью шестью свечками.
— Заткнись, Гюнвальд, — сказал Мартин Бек.
— Мы ведь еще не пускали в ход пожарников, — пробормотал Мальм.
— Верно, — подтвердил Колльберг. — Но жену Эриксона убили не пожарники. А у него дьявольски острый глаз, и в ту минуту, когда он среди пожарников увидит переодетых полицейских…
Колльберг смолк.
А Мальм спросил:
— При чем тут жена Эриксона?
— А при том.
— А, ты про эту старую историю, — сказал Мальм. — Но ты подал мне мысль. Возможно, кто-нибудь из родственников мог бы уговорить его. Невеста, к примеру.
— Нет у него невесты, — сказал Рённ.
— Все равно. Тогда, может быть, дочь? Или родители?
Колльберг передернулся. С каждой минутой в нем крепла уверенность, что все свои профессиональные познания Мальм почерпнул из кинофильмов.
Мальм встал и пошел к машинам.
Колльберг долго, испытующе глядел на Мартина Бека. Но тот не встретился с ним взглядом, и вид у него, когда он стоял, прислонясь к стене, был неприступный и озабоченный.
Впрочем, обстановка и не располагала к чрезмерному оптимизму.
Уже есть трое убитых — Нюман, Квант, Аксельсон, а после падения вертолета число их возросло до семи. Мрачный баланс. Колльберг не успел по-настоящему испугаться, когда ему грозила смертельная опасность перед зданием стоматологического института, но теперь ему было страшно. Отчасти потому, что очередная неосторожность могла стоить жизни еще нескольким полицейским, но прежде всего потому, что Эриксон мог внезапно отказаться от первоначального замысла стрелять только в полицейских. В этом втором случае нельзя даже представить себе размеры катастрофы. Слишком много людей находится в пределах досягаемости — на территории больницы и в жилых домах на Оденгатан. Но что же делать? Раз время не терпит, остается только одна возможность — штурмовать крышу тем или иным путем. А чего это будет стоить?
