Майер, конечно, считает народные суеверия далёкими от истинных мистических исканий, но никогда не насмехается над ними.
Доктор снова пощупал пульс Беаты.
– Жизненные силы покидают бедняжку, – печально заметил он.
Нина спешно перекрестила пани, от чего лицо ведьмы на миг исказилось болью.
– Я поступила не подумавши, – пожала плечами Реброва, – оставим её, Аликс, мы ничем не можем помочь… Прошу тебя, даже не думай об этом…
Подруга уверенно увлекла меня за собою. Понимаю, она опасалась, что таинственные силы вновь заманят и меня в свои капканы.
Мы вышли на воздух в парк. Нина молчала, погрузившись в размышления об офицере Юрьеве, что дало мне возможность собраться со своими мыслями. Что мне сегодня снилось? Я не могу вспомнить… Помню, что проснулась совершенно уставшей и подавленной, будто после бессонной ночи… Напрасно я пыталась вспомнить хотя бы обрывок забытого сна… Даже жуткий человек из кошмаров не вспомнился мне…
Память рисовала лишь густой серый туман, который обычно окутывает по утрам горные ущелья, и силуэт крупной человеческой фигуры со спины… Обернувшись, я увидела Михайлова, он набирал воду из колодца, оказавшись спиною ко мне. Удивительное сходство с силуэтом из сна: те же широкие плечи и высокий статный рост… Будто почувствовав мой тяжёлый взгляд, он обернулся и ответил на моё внимание галантным поклоном. В его улыбке и взоре я уловила фразу «совершенно верно».
Нина заметила, что я пристально смотрю на Михайлова.
– Эх, жаль, что он нам ничего не скажет, – вздохнула она. – Ладно, барышням не стоит забивать голову мрачными мыслями. Кстати, подходит время обеда, надо бы поспешить… Аликс, ты же сегодня обедаешь у нас?
Оставалось лишь согласиться.
Глава 6
Душа рвала свои оковы
Михайлов выглядел раздосадованным, чего даже не пытался скрыть.
– Я знаю, что вы хотите узнать, – он первым начал разговор. – Вы верно догадались, что Зелимхан связан с моими заключениями… Да, это он предал меня и продал туркам… Дальнейшая моя жизнь вам известна. Не скрою, мне нравится хвастать тем, как я сумел выбраться из этой беды, но я не люблю вспоминать о том, как я туда попал…
– Ваша честность похвальна, – ответил я, – могу предположить, вы добились разрешения на убийство Зелимхана…
– Добился? – Михайлов усмехнулся. – Его смерть давно стала вопросом времени… Моё желание собственноручно убить Зелимхана было встречено с радостью… Нет… я не торопился его убивать, наслаждаясь его страхом… Даже его слабая попытка убить меня весьма позабавила…
Михайлов протянул мне бумагу, текст которой гласил, что её предъявитель совершил убийство для дела государственной важности. Подпись и печать были в порядке. Мне уже приходилось встречать подобные «разрешения».
– К сожалению, его убил не я, – сокрушался Михайлов. – Мне даже не удалось насладиться его страхом. Похоже, этот негодяй многим испоганил жизнь…
У меня мелькнула мысль, что бумага может оказаться поддельной. Михайлов не рискует, не пойду же я проверять её подлинность – опасность разглашения государственной тайны.
– Кого вы подозреваете? – спросил я.
– Я теряюсь в догадках. Если бы убийство совершила Седа – она бы просто перерубила его пополам… Его брат Анзор… возможно, он сумел научиться разбираться в ядах… Мнимая вдова Глухова, ищущая, чьи бы карманы обчистить – вот она могла бы отравить кого угодно… Все видели, как она строила глазки Зелимхану… Подмешала ему что-то в питьё, так ведь эти воровки промышляют… Кто ещё? Не знаю, вам виднее…
– Возможно, барышня Антипова, – предположил я. – Учитывая бедственное положение их семейства…
Михайлов пожал плечами.
– Возможно, Антипова весьма расчетливая девица, несмотря на страсть к идиотским проказам, – безразлично согласился он, – к тому же, насколько мне известно, она ужинала у семейства Зелимхана накануне. Надеюсь, вы не думаете, что я согласился с вашим предположением лишь потому, что её глупости вечером в ресторации едва не довели меня до безумия? – с хохотом добавил он.
Настало время поинтересоваться у Михайлова о пани Беате. Он говорил, что эта особа стала причиной, по которой он не может убить Зелимхана. Меня очень беспокоила судьба чернокнижницы. Да, её жизнь каким-то мистическим образом оказалась связана с жизнью Зелимхана. Возможно, она пыталась защитить его при помощи магии, но «закон мести» оказался сильнее заклинаний.
Офицер легко угадал мой следующий вопрос.
– Знаю, вас интересует пани Беата, – произнёс он задумчиво, – эта ведьмочка также вызывает и мой интерес… Не могу понять, почему она боится меня… Но куда больше беспокоит другое – как ей помочь? Какая опасность грозит бедняжке?
Любопытно, мне показалось, что Михайлов более осведомлён в судьбе таинственной гостьи.
– Полагаю, вы сами догадались о том, что Беата пыталась защитить Зелимхана мистически, – продолжал он, – увы, я сам не могу верно понять, какая опасность её подстерегает… Только обрывки снов мелькают перед глазами, знаю только – в них разгадка… Во сне я познаю многое, но, проснувшись, забываю…
Он судорожно сжал кулаки, злясь на собственное бессилье.
– Трудно объяснить, чем вызван мой нынешний интерес к этой странной особе… Я не испытываю к ней ни малейшей сердечной склонности наяву. Раньше она даже вызывала у меня неприязнь… но будто бы во сне…
Михайлов, забеспокоившись, что оказался слишком откровенным в личной беседе, прервал свои размышления.
– Желаю вам не найти убийцу, – сказал он мне весело. – Этот человек, кто бы он ни был, сослужил добрую службу всему людскому миру! Не осуждают же палача за его работу!
Но в его взоре я уловил необъяснимое беспокойство за судьбу дамы, к которой он оставался безразличен.
Мне вспомнились мои былые размышления о падших ангелах, вызванные невольной фразой князя Долгорукова. Неужто Михайлов не догадывается? Вернее, гонит прочь подобные мысли…
– Вы хотите спасти пани Беату? – вдруг поинтересовался я.
Офицер с недоумением кивнул.
– Попытайтесь не отбрасывать воспоминания сновидений, – прозвучал мой глупый, но столь очевидный совет.
Собеседник расхохотался.
– Иначе я сойду с ума! Слишком много противоречий.
– Факты, противоречивые на первый взгляд, нередко выстраиваются в одну чёткую картину, – заметил я, – послушайте слова бывалого сыщика…
Михайлов не слушал меня, но принуждённый смех вскоре покинул его суровое лицо, уступив печали размышлений.
– Верно говорят, что во сне душа покидает тело и странствует, – печально произнёс он.
* * *
Княгиня Седа, похоже, разделяла негодование Михайлова.
– Это я должна была покарать злодея! – воскликнула она, сжимая тонкие пальцы.
Её тёмно-зелёные глаза пылали праведным возмущением.
– Кто посмел опередить меня!? – черкесская княгиня задыхалась от гнева.
Признаюсь, я начал опасаться за некоторых болтунов водяного общества, как бы им не попасть под горячую руку мстительницы. Гордая Седа готова перерубить пополам любого, кто вызовет у неё хотя бы малейшее раздражение.
– Ты отомстишь убийце? – спросил я.
Хоть тон был серьёзным и учтивым, но вопрос оказался ироничным.
– Нет, закон мести не позволяет этого! – ответила Седа, к счастью, не сочтя мои слова оскорбительными. – Хотя я готова уничтожить этого наглеца! Когда ты узнаешь его имя, расскажешь мне?
– Зачем тебе знать его имя? – поинтересовался я, склонив голову в знак учтивости. – Как ты думаешь, человек, избавивший мир от такого негодяя, заслужил смерти?
– Он заслужил почести! – ответила Седа, не раздумывая. – Возможно, я буду добра к нему и награжу за труды…
Отчасти я был согласен с княгиней, но меня снова охватили сомнения: имеем ли мы право отнимать жизнь человека – кем бы он ни был – если не мы дали ему эту жизнь? Но, если взглянуть иначе, возможно, именно в наши руки вложен карательный меч. Поэтому мы, подавшись чувствам, покорно принимаем на себя роль палача.
Подобные размышления часто посещают меня. Я люблю делиться этими мыслями с Аликс, поскольку Ольга обычно иронизирует над моими философскими исканиями. Меня это не обижает, отнюдь, шутки супруги всегда остроумны и забавны.
– Зачем он выбрал яд?! – продолжала она удивлённо. – Враг должен пролить свою кровь! Вот истинное наслаждение от мести!
– А если это не месть? – спросил я. – Например, можно убить из-за страха перед врагом…
– Страх? – Седа недоумевала. – Победить врага – победить страх! Какое наслаждение от победы, если не увидеть ужас в глазах умирающего врага?
Я снова задумался. К своему стыду замечу, страх во взоре поверженного противника придает мне странное чувство жестокой гордости от превосходства. Мне с трудом удается побороть это недостойное чувство.
