– Обязательно! – решительно ответил Гуров. – Но при одном условии, если дело будет слушаться в сортире. Разворачивать данную газетку в ином месте никакой надобности нет.
– Смейся, смейся, Лев Иванович, – сказал сослуживец и ровесник Гурова. – Иди к генералу, тебе сейчас Петр накостыляет.
– Прекрасно! Зато весь отпуск буду знать, что неприятности позади.
Когда он вошел в приемную, Верочка вылетела из-за стола, чмокнула его в щеку.
– Господин полковник, немедля! – Она стала тянуть на себя тяжелую дверь.
Гуров хотел шлепнуть секретаря, но лишь погладил по голове, распахнул дверь, вошел в кабинет и с ходу бросился в атаку:
– Здравия желаю! Я, господин генерал-лейтенант, может, и виноват, а чего он, салага, задирается?
– Тебе дерьма не хватает? – Орлов не удосужился изобразить недовольство. – Получишь выговор за непочтительное… А! – Он махнул рукой. – Потомки издадут том мемуаров с твоими выговорами. У меня дела, я не могу прохлаждаться. Что ты думаешь об этом выстреле?
– Попытка ускорить исполнение приговора.
– Президент готовится к операции, никаких бумаг подписывать не будет, тем более прошение о помиловании. – Орлов закрыл лежавшую перед ним папку.
– Упрощаешь, Петр Николаевич, видимо, у них ставка здесь серьезная. Может найтись иуда, который шлепнет на бумагу факсимиле Президента и отошлет по инстанции. В России часто не знают, чьи самолеты кого бомбят, а уж кто печатку приложил, никто и не поинтересуется.
– Не резонерствуй, давай предложения.
– Необходимо срочно встретиться с начальником тюрьмы частным образом, вне служебной обстановки.
– Хочешь организовать побег?
– Не так круто, но вроде того, – ответил Гуров.
– Нужна помощь?
– Просто ставлю тебя в известность, чтобы разразившийся скандал не явился для тебя неожиданностью.
– Честно скажу, Лева, я твое поведение понимаю, но не одобряю. У тебя эмоции захлестнули разум. Такая ситуация никогда до добра не доводит.
– Абсолютно согласен, но иначе поступить не могу. – Гуров направился к дверям. – Сейчас дело уже не в том, что нравится, а что нет. Некоторым господам следует дать по рукам так, чтобы они твердо запомнили: в спецслужбах не все покупаются и продаются, существует сила, которая способна противостоять доллару.
– Красиво говоришь, надеюсь, понимаешь, что делаешь. Случается, сыщик ошибается тоже лишь один раз.
Полковник внутренней службы Огарков Игорь Семенович был невысок и длиннорук, а если учесть, что он при этом был еще и сильно сутул, то привлекательной его внешность назвать становилось трудно. Однако вопреки перечисленным качествам полковник являлся, безусловно, человеком обаятельным. Да, фигурой он походил на обезьяну Читу из любимого нынешними дедушками и бабушками фильма «Тарзан». Во внешности полковника сочеталось, казалось бы, совершенно несочетаемое, возможно, создавая его, господь вовремя спохватился, почувствовал, получается что-то неладное, исправляя ошибки, одарил по-своему, по-божески. Голову Огаркова покрывала густейшая белая, в голубизну, шевелюра, а брови остались иссиня-черными, глаза – голубыми, яркими, зубы ровными и белоснежными.
Вот такую контрастную внешность имел полковник Огарков, начальник тюрьмы, перевидевший в свои неполные шестьдесят столько отвратительного, трогательного, кровавого, грязного, случалось и возвышенного, чего ни в каком институте криминалистики не увидишь.
Жил Огарков бобылем, жена умерла давно при родах, в двухэтажном домике в трех километрах от Окружной, считай за городом. Служебная машина приезжала за полковником утром и привозила вечером. В доме, кроме полковника, обитали двое – мужчина, фигурой копия хозяина, только во много раз больше, совершенно неопределенного возраста, по имени Соня. Несмотря на его гигантские размеры и фантастическую силу, ему можно было дать лет двадцать с небольшим, но если учесть, что Соня отсидел в тюрьме четырнадцать, значит, на самом деле ему было значительно больше. Третьим полноправным жителем дома был кобель-кавказец, которого силой был способен удержать лишь Соня, а словом или легким посвистыванием с Волком, так неоригинально звали кобеля, легко справлялся сам Огарков. Из всех человекообразных Волк признавал только их двоих, остальных лишь терпел, мысленно расценивая как приблудную дичь.
В свое время руководство МВД предложило Огаркову нормальную квартиру неподалеку от места службы. Заботливые генералы пытались объяснить, что начальнику тюрьмы, имевшему не одну тысячу «крестников», среди которых не все университеты кончали и являлись вегетарианцами, опасно жить так далеко и уединенно.
Но полковник ответил, что ему на службе тюрьмы хватает, а если кто из освободившихся на него зло имеет, пусть заходит. Огарков имел среди уголовников нормальную кличку – Хозяин, добротой и сентиментальностью не отличался, но за тридцать лет службы остался человеком. Объяснить столь парадоксальное явление было совершенно невозможно.
Бывшие зеки нападали на обитель Огаркова дважды. В первый раз лет двадцать назад, когда Соня еще не освободился, а Волк не родился, и полковнику пришлось подниматься из теплой постели и стрелять. Последнее нападение произошло сравнительно недавно, лет пять назад, когда Соня уже жил в доме, а Волк дремал на крыльце. Огарков услышал среди ночи крики и стоны, но подниматься не стал, лишь устало вздохнул.
Утром, обходя растерзанные трупы, сказал:
– Соня, вызови ментов, пусть опознают и оформят. Кажись, это Шестерка и Гвоздь, оба больные, в том году вышли. Дорожки присыпь, Волка вымой из шланга, не дай бог заразу подхватит.
Гуров сидел в доме Огаркова под иконой, чтобы не обидеть хозяина, пил самогон, хотя последнее время если и употреблял, то хорошее виски. Когда Огарков сидел, то нескладность его фигуры была не видна, просто красивый мужчина, совершенно седой, с яркими голубыми глазами. Огромный гориллообразный Соня обслуживал стол, сам не садился, двигался совершенно бесшумно.
Гуров и Огарков виделись во второй раз, в первый раз встречались в тюрьме, в кабинете полковника, куда сыщик пришел по звонку непосредственного начальника Огаркова, беседа тогда состоялась сухая и короткая. Гуров просил о встрече с осужденным Тимуром Яндиевым, полковник ничего не спросил, встречу разрешил, но был явно недоволен, пробормотал: «Блатное дело… Не положено».
Сегодня, когда генерал Орлов позвонил Огаркову и попросил принять полковника Гурова по личному вопросу, начальника тюрьмы словно подменили. Он живо, даже радостно, ответил:
– Льва Ивановича? Да за ради бога, всегда рад, пусть сегодня и приезжает.
Сыщики были приятно удивлены, порассуждав, пришли к мысли, что отношение полковника изменилось из-за выступления газетенки и нескольких слов комментатора Александра Турина, который сказал их в передаче «Герой дня» в интервью с пресс-секретарем. Интервью велось, естественно, вокруг здоровья Президента, когда комментатор неожиданно спросил:
– Значит, сегодня Президент активно готовится к операции и текущими делами практически не занимается?
– Так сказать нельзя, архиважные вопросы с премьером Президент, конечно, решает. Но работа строго ограничена во времени.
– Архиважные? – Турин изобразил удивление. – А газеты пишут, что Президент рассматривал прошения о помиловании…
– Извините, – перебил пресс-секретарь, – давайте не будем тиражировать на многочисленную аудиторию досужие сплетни.
Полковник Огарков был начальником тюрьмы тридцать лет, пресса и телевидение особым вниманием его не баловали, когда газета опубликовала наглую дезинформацию, старый служака реагировал болезненно, словно это лично его обвинили в нарушении закона. Визит сыщика Гурова, о котором Огарков слышал достаточно, пришелся вовремя.
Теперь они мирно ужинали, говорили о милицейских болячках, существа вопроса не касались. Как у всяких людей, служивших давно, у них нашлась масса старых знакомых, к сожалению, говорить о многих приходилось в прошедшем времени. Одни умерли, другие доживали свой век на пенсии.
– Игорь Семенович, а журналисты вам не досаждают? – спросил Гуров. – Ведь вы человек уникальный, о вас, вашем доме, ваших друзьях роман написать можно.
Лежавший у порога Волк ощерился, обнажая огромные клыки.
– Видал, даже Волк твоему вопросу улыбается. – Огарков в маленькие прозрачные чашки налил крепчайшего чая. – Вот к чифиру пристрастился, а чашки эти мне старушка дворянка подарила. Вроде взятки. Я ее внуку досрочное освобождение выбил, его к червонцу под крышей приговорили, мальчонка доходил. Я вижу, не доживет бабуля, я и расстарался.
– Семеныч, – неожиданно густым красивым басом произнес Соня. – Странное дело, первый раз вижу, Волк гостя нашего признал. Гляди, спиной повернулся и морду лапой прикрыл. Диво.
